Я улыбнулась и покраснела:
– Ни-че-го.
– Но мы-то знаем: лучшее, конечно, впереди! – пропела Маринка строчку из древнего хита коллектива «СТДК», встала, помыла чашку и вышла.
В задумчивости я выскочила из дома и побрела к метро. Точнее, это в мыслях я задумчиво побрела, а на самом деле посеменила, как пингвин. За ночь подморозило: недавняя зима решила напомнить о себе, и город покрылся прозрачной коркой.
Постоянно думать о странной кошке было невыносимо, и я стала цепляться за что-то будничное, привычное. Конечно, я слукавила в разговоре с Мариной, сказав, что квартира наша мне не нравится. Я живу здесь уже пять лет – с окончания университета. Попали мы с девчонками сюда действительно волшебно: кто бы мог подумать, что трёшка в исторической части Юго-Запада Москвы, на улице Академика Овалова, может достаться иногородним вчерашним студенткам.
Дело было так: мы с Маринкой учились на одном факультете. Во время защиты дипломов разговорились, выяснили, что обе ищем жильё, и решили объединить усилия. Не сказать, что между нами было особенно много общего. Но для того, чтобы соседствовать, мы показались друг другу очень даже ничего.
Об улице Овалова я и мечтать не могла. Это было бы слишком смело. Вообще, с мечтами у меня давно проблема. Вика, которую вечно уносит в какую-нибудь эзотерику, говорит, что я не умею мечтать с размахом. Что мне нужно сначала «убить в себе раба», то есть перестать мыслить по-мещански. Что я мечтаю «по возможностям», сразу соотнося, хватит ли мне на мечту своих грошей, прежде, чем о чём-то подумать. Так вот, представить себя в окружении кустов сирени, тополей, клёнов, ныне замороженных советских НИИ и поздних сталинок, а ещё лучше – живущей в одной из них я никак не могла. И тем не менее, именно так и случилось.
Маринка познакомилась с Викой в отделе современной иностранной литературы в магазине «Республика», и слово за слово та рассказала, что ищет двух соседок в умопомрачительную трёшку, которую, понятное дело, никогда не потянет одна. Квартира угловая, и не просто угловая, а с угловым балконом, с арочными окнами и находится на понятно какой улице. Седьмой этаж. Помню, как больно защипало в глазах от радости, когда Маринка кричала мне всё это в телефон.
Честно сказать, кто такая Вика, меня интересовало меньше всего. Перед глазами стояли арочные окна. Я вообще немножко архитектурный фетишист. Люблю всякое старьё – обветшавшие усадьбы, деревенские домики с резными ставенками. В городах – постройки из красного кирпича. Эркеры. Лепнину. В общем, всякие излишества! Ну а круглые окна – это самая настоящая слабость. Так и кажется, что из такого вот-вот вылетит Карлсон или в залитой жёлтым светом комнате сидит старый скрюченный сказочник и царапает гусиным пером по бумаге.
Словом, перспектива жить на высоком этаже и видеть мир из полукруглых окон (конечно, это только половина от круглого, но надо отдавать себе отчёт, что круглое найти просто нереально) буквально отрывала от земли.
За время поездки в метро до станции «Ленинский проспект» я успела, кажется, наверстать масштаб мечт за все эти годы. Видела тяжёлые бордовые шторы до пола, подхваченные петлями с кисточками. Низкий диван на коротких ножках. Пейзажи в овальных рамах. Массивный стол завален исписанными бумагами, в книжном шкафу поблёскивают позолотой на корешках старые книги. Не подержанные, а настоящий антиквариат. Кажется, в углу даже затесался мольберт. Вообще-то я не умею рисовать, да и не люблю это дело. Но почему-то, если уж позволю себе размечтаться, обязательно где-нибудь выскакивает мольберт.
Я ощущала запах книжной пыли, масляных красок и терпкий аромат очень старых духов, где от всего букета осталась только неубиваемая сладость с горьким спиртовым оттенком.
Маринка ждала меня у подъезда, и глаза её горели тем же огнём. Пока мы поднимались в лифте, она успела изложить предысторию чуда: хозяйка квартиры – подруга бабушки Викиного коллеги. Типичная немного выжившая из ума представительница старой московской интеллигенции, под закат жизни обитающая тут одна с чёртовой дюжиной кошек. Внезапно у неё обнаружились дальние родственники в пригороде Парижа и аллергия на всех питомиц. Проблему решили разом: бабушка на днях отчаливает во Францию, а квартиру решено сдать «каким-нибудь хорошим девочкам» за копейки. Потому что без ремонта и вместе с животными.
Я опала лицом и промямлила, что идея жить в кошачьем питомнике, пусть и с шикарным видом на старую Москву, так себе. Лифт приехал. Маринка ткнула меня локтем под ребро, я расценила это как призыв не ныть и шагнула на лестничную клетку. Кошачьим духом пахло уже здесь. Маринка махнула рукой и, оглядевшись, нажала на массивную круглую кнопку звонка.
Инесса Реджинальдовна словно сошла с картины какого-нибудь не слишком умелого, но старательного импрессиониста. Забранные в пучок волосы с пышным начёсом, похожие на леденцы очки с махонькими овальными стёклами, фиолетовый с золотым кантом плюшевый халат. Честное слово, я думала, что такие персонажи канули в Лету хотя бы к середине восьмидесятых прошлого века.
Вика, увешанная тремя кошками, как новогодняя ёлка игрушками, вышла из темноты одной из комнат. Длинные чёрные волосы, колкие зелёные глаза, бледная кожа, родинка на щеке. Они с Маринкой кивнули друг другу.
Инесса Реджинальдовна смерила каждую из нас взглядом и одобрительно чмокнула ниточкой губ.
– Что ж, девочки. Хорошо. Будете жить с моими крошками.
Так у меня стало на 15 соседок больше.
Я не успела подсуетиться, и угловая комната досталась Вике. Но, поскольку она проявила из нас троих самую рьяную любовь к кошкам, а они – к ней, мы с Маринкой запоздало рассудили, что так оно и правильно. В конце концов, большая часть обитателей квартиры получила большую площадь.
Сначала я не замечала никаких неудобств. Видела лишь ослепительные рассветы и красные отсветы закатов в своём арочном окошке. Потом наступила осень, из щелей начало дуть, а в дождливые дни мы стали ощущать лёгкий запах плесени. А чего, собственно, можно было ожидать от жилища, где не было ремонта с полвека точно? Но я к тому моменту уже настолько срослась с новым домом, что все эти дряхлости и недочёты стала принимать как милые недостатки любимого человека.
Семеня к метро на деревянных от напряжения ногах, я силилась вспомнить, в какой момент всё это начало меня раздражать. Когда закончился конфетно-букетный период отношений с обладательницей очаровательных полукруглых глаз? Наверное, года через четыре. Тогда Вику унесло в эзотерические дали, и на любую ситуацию у неё появился размытый и высокопарный ответ о тонком теле, материальности мыслей и прочей лабуде. Она перестала есть мясо, стала ожесточённо сортировать мусор, запретила использовать аэрозольные освежители воздуха и призвала заменить их эфирными маслами пихты и лаванды. Масло предлагалось капать прямо в унитаз, мыть который, кстати, после этих экологических экспериментов Викино земное тело не собиралось.
А потом Маринка покатилась куда глаза глядят: пристрастилась к музыке андеграунда, дома всё чаще стали появляться загадочные личности обоих полов, музицирующие на настоящих и изобретённых личностями инструментах. Виной всему стал разрыв с Димой – препротивным хлыщом и карьеристом, с которым она умудрилась провстречаться года полтора. После расставания чопорная Маринка, раньше между «делом» и «бездельем» всегда выбиравшая первое, плюнула на свои принципы, сломала рамки и с одиночеством обрела свободу. Свободу тусоваться с утра до ночи и распевать Летова в компании волосатых мальчиков с коровьими глазами.
Мы пытались её поддерживать, но, кажется, поддержка ей была не нужна. Или мы были неумелы в своих стараниях. В общем, пока одна сдабривала унитаз маслами и цедила нотации, другая страдала неразборчивым гостеприимством и вечным похмельем.
Через годик такой жизни, получая копейки в библиотеке, я стала закипать. Тут и случилась та самая встреча с Владом, забросившая меня в мир современных технологий и оправданных амбиций. Если честно, это случилось как раз в тот период, когда я, укладываясь спать, мечтала о том, как вырвусь из общаги альтернативной реальности в настоящий мир – с если не собственным, то хотя бы отдельным жильём, работой с нестыдной зарплатой, поездками за границу и маникюром раз в две недели. В общем, москвичей испортил квартирный вопрос. Невидимая ярость, кажется, сделала меня москвичкой.
