— Сейчас приедет полиция и я все расскажу. Дважды повторять это я не буду! — в глазах стояли слезы, мне никого не хотелось видеть.

Алик вдруг зарыдал и бросился ко мне.

— Катерина, прости меня! Это я виноват! Они все время подначивали меня, я говорил о тебе гадости, а уж они… И про твоего мужа, как ты ему изменяла. И как он поклялся отомстить, и что ты еще запросишься обратно! И что я могу тебя… Ну, ты помнишь. Но я клянусь, не знал, что это они! Я ведь ходил к ним с полицией и они так сочувствовали! Суки!

— Алик! — устало одернула я, а потом оживилась, — Да, действительно, ведь ты был у них, они уже знали, что с тобой все в порядке. Но вчера! Вчера мы с Максом шли по пляжу и один из них, тот, что повыше (Сашка — подсказал Алик), он спросил, не сильно ли ты разбился. Я вчера не сообразила! Дура! Дура! Мы вчера могли бы найти Соню.

— И их поймать! Но ты не расстраивайся, они еще узнают!

Макс смотрел на нас, ничего не понимая, а тут приехала полиция. Я села, предложила всем устраиваться и начала рассказывать с самого начала.

Мне действительно показалось, что одного из соседей я где-то видела. Это был новый охранник моего мужа, я видела его всего один раз до того, как ушла жить к родителям. Мой муж сказал мне, что я еще пожалею, должно быть он долго еще развивал эту мысль перед своими подчиненными во время попоек. Этот Вадик приехал, конечно, не разыскивать меня, они приехали отдыхать, но когда он узнал меня, он решил, что может попортить мне нервы, а потом похвастать этим перед хозяином, может тот и отблагодарит. Сначала они спокойно присматривались, как мы живем, потом приехал Алик и они начали влиять на него, уговаривая вести себя так, чтобы я нервничала. Я не стала уточнять, как Алик портил мне нервы, да и полицию это не очень интересовало. Они только спросили, правда ли, что эти господа заговаривали обо мне с мальчиком. Алик кивнул головой и покраснел. Я рассказала только, что они играли с ним в биллиард на деньги. Наконец, уже накануне отъезда им повезло: они увидели, как Алик, решив разыграть меня, улегся под деревом, притворившись, что расшибся. От полицейских это я скрыть не могла, потому что все это подробно и с садистским удовольствием было описано в письме. Саша стоял за деревом и видел, как Алик поливал себя красной краской. Они решили, что тут возникает возможность устроить мне несколько дополнительных часов переживаний и когда приехала карета скорой помощи за Аликом, они, не долго думая, увели с собой Соню. Обмануть маленькую девочку ничего не стоило. Когда Макс искал ее в саду и на пляже, Вадик пришел полюбоваться на спектакль. Соню увезли на несколько часов покататься на машине, но когда они увидели, возвращаясь, что у дома стоит полицейская машина, они испугались. Еще можно было вернуть девочку и придумать какую-нибудь историю в оправдание, но они слышали, что на Западе киднэпинг считается самым страшным преступлением, и решили не рисковать. Соню посадили перед телевизором с коробкой конфет, а сами играли невинных агнцев перед полицией, которая пришла их расспросить, не видели ли они пропавшего ребенка. После этого выход у них был только один: задержать Соню у себя на три дня, до отъезда, а потом выпустить, когда сами будут уже в безопасности. Все им подыгрывало: даже расписание самолетов было таким удачным, что они могли уехать в аэропорт, когда Соня еще спала, и были уверены, что выяснится все, когда они уже будут недосягаемы.

Тут один из полицейских встал и отошел к телефону. Он выяснял, приземлился ли уже самолет, но мы ведь даже не знали пока их фамилий. Меня заверили, что это очень просто сделать, существует арендный договор, хранящийся у владельца дома. Меня просили продолжать, но осталось совсем немного. Я рассказала, как вчера один из них, чтобы еще больше позлорадствовать, почти проговорился, спросив о том, что должен был бы знать, и тому свидетелями были полицейские. Они очень деликатно расспросили Соню, потом предложили провести медицинское освидетельствование. Я испугалась, поняв, что они предполагают, но решила, что с Соней все в порядке, трусливые подонки знали, что их очень легко вычислить. Я сказала, что это решит мать девочки. В заключение я передала письмо, предупредив, что перевести его будет трудно, оно полно жаргонных слов и ругательств. Меня заверили, что все будет сделано с помощью российского посольства, с письма они снимут копию, а само отдадут матери девочки, возможно она захочет возбудить судебный иск в России. С ней они еще переговорят. Вот на этой «оптимистической ноте» закончилось дело о похищении ребенка. Мне теперь предстояло самое трудное: разговор с Татьяной Андреевной.

Макс все это время не спускал с меня глаз, тревожась за мое состояние. Когда полицейские уехали, он принес стакан воды и капсулу транквилизатора, которые так и лежали на столике при входе.

— Кэтрин, выпей, теперь ты можешь позволить себе расслабиться. Обедать я приглашаю всех к себе. Не бог весть какие деликатесы, но все-таки. И Энни ждет не дождется свою подружку.

Я заметила, что мы опять на «ты», но сегодня я еще не в состоянии была оценить это. Только чувство благодарности за дружескую поддержку, он наверное испытывает ко мне то же самое.

Когда мы собирались к Маклэям, Алик подошел ко мне. Он был почти таким же измученным, как и я.

— Катерина, ты меня когда-нибудь простишь? — он заглянул в глаза и я поняла, что он по-настоящему раскаивается, — Если бы не я, ничего не было бы! Они использовали меня, как последнего идиота, как Соньку! Я все устроил им своими руками и преподнес на блюдечке! Подонки! И хорошо, что ты ушла от такого мужа, Катерина! Ты расскажешь матери?

Как он все-таки ее боялся! Вернее, не боялся, а предпочитал не связываться. Я положила ему руку на плечо и сжала ее.

— Мы ничего ей не скажем, если она сама не спросит. Хватит ей нервотрепки. Но Алик, дай мне слово, что ты дома все расскажешь отцу. Он все поймет. Он хороший человек, и умный к тому же, не бойся его. И еще, тебе нужно найти интерес в жизни, иначе ты вырастешь очень похожим на Вадика.

— А мне лучше походить на отца?

— Я бы выбрала свой путь, ведь у тебя такие возможности! Учись, на Западе образование ценится превыше всего. И выбрать ведь можно что-нибудь не связанное с бизнесом. Если тебе так не хочется, ты можешь заниматься, чем угодно, главное — интерес. И плюнь на своих школьных друзей-врагов, познакомься с хорошей девочкой, ты ведь так привлекателен!

— Правда? Я тебе нравлюсь? Катерина, а почему ты говоришь, словно завтра тебя уже не будет?

— Но ведь так, наверное, и случится. Меня уволят.

— Но за что?!

— За все. Это ведь из-за моего мужа неприятности. Ну, пошли обедать, Соня нас ждет.

Мы сидели за столом на террасе и Макс кормил нас салатом, бифштексами, блинчиками с кремом, которые заказал в ближайшем кафе, мороженым, кофе. Девочки и Алик уплетали это все с молодым аппетитом, переговаривались, хихикали и уже совершенно забыли об утренних событиях. Я сидела, рассеянно улыбаясь, машинально жевала салат, блинчик и почти не слышала, что они говорили. Наконец, я почувствовала руку Макса на своей и подняла глаза. Он смотрел на меня сочувственно и…, я не могла определить, как еще. Алик покатил кресло Энни в сад, Соня прыгала вокруг и пела детскую считалку. Макс протянул руку и прижал ее к моей щеке. Я потерлась об нее лицом, а потом прислонилась к нему.

— Можно? Я так устала! Боже, как я устала… Мне не хочется жить. Но ты — ты помог мне, как никто другой! Спасибо! Макс…

— Да?

— Пожалуй, меня выставят.

— Вот и отлично! Мое предложение остается в силе.

Мы посидели еще так. В его близости, хоть и не такой, о которой мечтала, я отдохнула немного душой перед последним разговором. Потом мы с Соней и Аликом пошли домой встречать Татьяну Андреевну.

Она ворвалась вихрем и бросилась обнимать Соню. Я стояла в дверях кухни, прислонившись к косяку, по-моему, даже чуть покачивалась, потому что выпила еще одну капсулу транквилизатора. Татьяна Андреевна посмотрела на меня и ничего не сказала. Вошел Алик и встал рядом со мной. Выглядели мы, наверное, иллюстрацией пережитого несчастья. У Алика было утомленное лицо, я вообще похожа была на ходячую смерть. За все эти дни я спала не больше десяти часов, осунулась и почернела. Ей, наверное, стало меня жалко.