Когда я открыла глаза, я не сразу вспомнила, где я и что со мной произошло. Я услышала детский голосок: «Папа, Кэтрин проснулась!», и быстро села на постели. Рядом в своем кресле сидела Энни и улыбалась дрожащими губами.

— Кэтрин, у тебя что-нибудь болит?

— Нет, моя дорогая, ничего не болит, я просто очень сильно волнуюсь.

— Папа тоже волнуется. Он все время ходит по террасе и говорит: «Бедная Кэтрин, бедная Кэтрин, как это ей тяжело!»

Тут вошел Макс и озабоченно посмотрел на меня.

— Кэтрин, ты спала вчера ночью? Алик сказал, что сегодня — не больше часа. Сейчас ты просто свалилась и напугала меня. Я думал, что ты в обмороке, пока не приехал врач. Он оставил успокоительные капсулы.

— Нет, мне нужна чашка кофе. Я уже выспалась. Вдруг мне придется куда-то ехать? И сколько я спала?

— Кэтрин, тебе не придется никуда ехать, полиция все возможное делает сама. Нам остается только сидеть и ждать. Ты поспала три часа. Звонил Алик и сказал, что пообедал и сидит у телефона.

— Макс, я не могу больше сидеть и ждать. Я схожу с ума. Надо что-то делать.

— Тогда помоги мне выкупать Энни. Мне одному это всегда было трудно делать.

Я согласилась и Макс понес Энни в ванну. Я налила воды, добавила шампунь для ванны, пока она с помощью отца раздевалась. Снова я увидела жуткие шрамы на худенькой детской спинке и жалость к ней на минуту заглушила даже страх, мучивший меня третий день. Макс посадил Энни в ванну и я стала осторожно мыть ее мочалкой, потом вымыла шампунем волосы, стараясь, чтобы пена не попала в глаза. Потом мы окатили ее водой и я вытерла детское тельце махровой простыней. Энни ободряюще мне улыбалась и я улыбнулась ей в ответ — улыбнулась впервые за это время. Я принесла Энни из кухни стакан молока и печенье, вспомнила, что всегда кормила так Соню в полдник, и глаза опять наполнились слезами. Даст ли кто-нибудь девочке молоко с печеньем? Добры ли к ней?

— Макс, мне нужно идти, вдруг что-то новое? — я подошла к Энни и поцеловала ее, — Когда Соня будет снова с нами, поедем в Ла-Валетту поесть мороженого, хорошо?

Энни радостно улыбнулась и я вышла в сад. Макс пошел следом и, догнав, обнял и поцеловал в лоб.

— Кэтрин, держись, все будет хорошо! Береги себя. Мы с Энни будем с тобой.

Он не торопился отпускать меня и я стояла в кольце его рук и чувствовала, что мне легче с ним, я даже прижалась к нему, отдыхая от безумной тревоги, которая занимала весь мой ум и чувства. Остаток дня и ночь я провела, вышагивая по террасе перед домом, потом по холлу. Я уже не сидела у телефона, мало надеясь на счастливую весть. Вечером заезжали полицейские, но ничего обнадеживающего не сказали, лишь что перекрыты все дороги на острове, аэропорт и морские порты. Кроме того, начата проверка всех русских, находящихся на Мальте в настоящее время, чтобы выявить возможность похищения с целью шантажа родителей в России. Все это не облегчило мне третью ночь, но уверенность полиции, что это все-таки похищение, а значит Соня жива, дала возможность пережить и эту ночь. Я уже была настолько измучена, что перешла порог чувствительности и если бы сейчас произошло еще что-нибудь, восприняла это со стоическим терпением, граничащим с равнодушием. Несколько раз за вечер забегал Макс и смотрел на меня с опасением. Алик сказал мне после его ухода, что Макс боится за мое душевное равновесие.

— Он думает, что ты можешь сойти с ума? Катерина, ты смотри, держись, слышишь! Завтра мать приедет… — он поежился, — Я с тобой, я все объясню ей. Ты ведь не виновата, ты же не могла бросить меня? Мы просто не скажем, что я притворялся. Хорошо?

Этой ночью я немного поспала, не раздеваясь, на диване в холле. Утро было таким же жутким в своей неизвестности. Мы сидели с Аликом на кухне и пили кофе. Молоко, что ежедневно привозили для Сони, выстроилось на столе, некому даже было поставить его в холодильник. Позвонить и отказаться от доставки мне не пришло в голову. Когда мы услышали топанье босых ножек в холле, мы с Аликом посмотрели друг на друга почти в ужасе, настолько это было неправдоподобно и неожиданно. Мы выскочили в холл и я схватила Соню в объятия, с другой стороны ее тискал Алик, я ревела, Алик кричал от радости: «Катерина! Это она!», а Соня тоже кричала, чтобы мы послушали ее. Этот шум и гам продолжался долго, наконец я утихомирила Алика и села с Соней на руках на диван.

— Ну, рассказывай! Соня, где ты была? И кто тебя увез отсюда?

— Да дядя Саша и дядя Вадик же! Вы же сами их попросили! Катерина, как Алик упал, ты позвонила им и сказала, чтобы они взяли меня! И пока вы были в больнице, я у них жила. Они мне мультики все время показывали, конфеты давали! И мы ездили кататься на машине. А сегодня я проснулась, никого нет, ну я и решила посмотреть, вдруг вы уже приехали. Катерина, я есть хочу!

Мы с Аликом посмотрели друг на друга, совершенно сбитые с толку. Алик был бледен.

— Соня, ты уверена, что была у дяди Саши и дяди Вадика на соседней вилле?

— Ну конечно же! Дядя Саша пошел посмотреть, что там с Аликом, а потом взял меня за руку и сказал, что я поживу у них, потому что Алик сильно разбился и ты едешь с ним в больницу. Я заплакала, а они повезли меня кататься на машине, а когда мы возвращались, они испугались, что тут полиция, и сказали, что наверное Алику плохо, но чтобы я не расстраивалась. И мы опять поехали кататься и есть мороженое.

Алик сорвался с места и выбежал в сад, а я пошла кормить Соню. Я выставила на стол все самое вкусное и сидела, глядя, как Соня уплетает бутерброд с икрой, пододвигая к себе тарелку с овсянкой, которую я варю с бананами и она получается очень душистой и вкусной. Тут вернулся Алик, я посмотрела на него, но он покачал головой и сказал:

— Ты позвонила в полицию, Катерина? Там никого нет. Уехали!

Я набрала номер полицейского управления и сообщила, что девочка вернулась сама. После этого я позвонила в авиаагентство и спросила, когда улетает самолет в Москву. Он улетел сорок минут назад. Есть ли прямой самолет в Петербург или другой город России? Нет, туда можно попасть только через Рим. Ближайший самолет на Рим? Закончена посадка, следующий рейс в полдень.

— Закончена посадка. Остановить самолет? — = спросила я у Алика.

— Зачем? Они действовали наверняка и давно летят в Москву. Идиоты, ведь отец сотрет их в порошок!

— Надо срочно звонить в Москву!

Я бросилась набирать номер, телефон Татьяны Андреевны не отвечал. Я набрала номер Макса, я не могла удержаться. Я только крикнула ликующе: «Макс, нашлась!», услышала такое же короткое: «Сейчас приду!» и бросила трубку. Михаил Петрович ответил сразу же. Я кратко описала ситуацию и сказала, что разберусь, в чем тут дело, вместе с полицией. «Уж вы пожалуйста разберитесь, Екатерина Ивановна!» — услышала я в ответ. Но поняла, что он испытывает облегчение.

Я повела Соню в ванную и, снимая сарафанчик, в котором она была три дня, почувствовала в кармане что-то жесткое. Это оказалось сложенное в несколько раз письмо. Я вымыла Соню под душем и, дав ей чистые шорты и майку, вышла в холл, на ходу разворачивая письмо. Я начала его читать и кровь бросилась мне в лицо. Я машинально села на диван, продолжая читать эту гнусность, полную нецензурных выражений, из которой можно было понять все, что произошло, потом отложила письмо и спросила у Сони, откуда она его взяла.

— Мне вчера дал дядя Вадик и сказал, чтобы я передала тебе, когда увижу.

— Что там, Катерина? — спросил Алик и я протянула ему письмо, пусть прочитает, может, наберется ума.

Когда вошел Макс, я сидела, оцепенев. Мне было плохо, мне было так плохо, что не хотелось жить. Если сейчас войдет Татьяна Андреевна и задушит меня своими руками, я скажу ей спасибо. Алик дочитал и скомкал листок. Я сказала ему бесцветным голосом, что это улика, которую нужно показать полиции. Макс с удивлением смотрел на наши похоронные лица, а потом спросил, в чем дело.