— Да это же мы! Смотрите, и Кэтрин, и Софи, и я! Правда, похоже? А Кэтрин такая красивая!

Рисунок и правда был красив: и море и сосны возле стенки из камней, садовый столик на одной ножке, кресла, в которых сидят по бокам девочки. У Сони широко раскрыты глаза, вид у Энни мечтательный. Я сижу между ними. Да, я не могу так выглядеть! Это слишком. Я отложила рисунок и стала рассматривать картинки девочек, давая советы.

Вечером я шла купаться со смешанными чувствами. Мне хотелось и не хотелось встретить Макса. Я его и не встретила. Прошло несколько дней, началось обещанное Максом волнение на море. Я боялась купаться в темноте, выкраивая для этого время днем, когда Соня играла на берегу. Было здорово качаться на огромных волнах среди белых барашков пены. Макс вынырнул рядом совершенно неожиданно, я вскрикнула и мы засмеялись. Он был совсем близко и нас то и дело толкало друг к другу волнами. Я видела рядом его мокрое улыбающееся лицо, серые глаза на загорелом лице выглядели яркими и словно светящимися. При очередном толчке он обнял меня за талию, удерживая. Я совершенно глупо и поспешно сказала, что мне нужно уже выходить.

— Еще минутку, Кэтрин! Вы не могли бы прийти сегодня к нам, когда уложите спать Софи? Я хотел бы поговорить с вами. Это очень важно.

— Хорошо, я приду, — тихо, почти шепотом ответила я.

Макс подал мне руку и мы, увлекаемые волнами, поплыли к берегу. Выходить из волнующегося моря легко и в то же время трудно. Нужно успеть выскочить с волной, которая тебе помогает до тех пор, пока не начнет тащить обратно за собой. Я, сбитая с толка его присутствием, не попала в этот ритм и нас поволокло вместе с галькой обратно в море.

— Кэтрин, соберись и слушайся меня! — закричал Макс, — Быстрее вперед, надо успеть до следующей волны!

Он схватил меня и потащил за собой. Мы почти успели, но новая волна догнала нас и сбила с ног. Макс навалился на меня, придавив всей тяжестью, не давая воде увлечь обратно в море, а потом снова схватил и поволок к берегу. На безопасном месте я рухнула на гальку, потому что трясущиеся ноги отказывались меня держать. Макс сел рядом и вдруг мы стали смеяться.

— Я не зашиб тебя? Прости, но это было необходимо.

— Нет, ничего, спасибо!

Я заметила, что он говорит мне «ты». В английском языке нет разницы между «ты» и «вы», но я сразу поняла, что мы перешли на новый уровень. Мне очень хотелось узнать, что он скажет вечером. Хотелось и не хотелось. Сейчас было так хорошо вчетвером и было страшно, что это может быть разрушено неосторожными признаниями или рискованными предложениями. И в то же время я отдавала себе отчет, что, стоя, как жена Синей бороды, перед роковой дверью, хочу открыть ее и узнать, что меня ждет там. Вечером я уложила Соню и поймала себя на том, что думаю, как мне одеться. Днем я ходила в легких полотняных шортах и короткой трикотажной кофточке, в Ла-Валетту ездила в синем трикотажном сарафане, а тут решила одеть белое открытое платье, которое берегла ко дню рождения через неделю, надеясь, что достаточно загорю к этому времени. Волосы мои, тщательно подстриженные и завитые перед отъездом из Москвы, отросли, почти побелели на концах и из русых превратились в какие-то пестрые, серо-белые. В общем, я ужаснулась. Дикарка какая-то. Я и не обращала внимания, как изменилась. Я побежала в ванную и срочно вымыла голову с бальзамом, хоть не будут торчать патлы во все стороны после морской воды. Когда я высушила волосы, встала перед зеркалом в большой спальне в своем белом платье на бронзовом теле и вгляделась в лицо, размышляя, стоит ли подкраситься, я вдруг опомнилась. Что это я засуетилась? Красься, не красься, все равно соблазнить мужчину, потерявшего любимую жену — глупая затея. Если бы он ее не любил, давно бы уже забыл и не мучился, это ясно и ежу. Катерина, умерь пыл! Да неужели же так хочется соблазнить? Я села у зеркала в каком-то изумлении, потому что поняла, что мне этого хочется! Мне хочется этого, как ничто и никогда не хотелось в жизни. Этот мужчина, который намного старше меня, ему ведь не меньше сорока, занятый только своей несчастной дочерью-инвалидом, со всеми нервами, комплексами, чувством вины — и чем там еще? — да к тому же еще и англичанин, необходим мне, как воздух, каждый день. И если он мне сейчас скажет, что я, например, дурно влияю на Энни и он просит меня больше не приходить к ним, для меня это будет такой же катастрофой, как и та, что разразилась полтора года назад и лишила его всего. Я встала, вытерла слезы, припудрилась, увидела свою загорелую физиономию, словно присыпанную мукой, засмеялась и пошла умываться.

Когда я пришла к Маклэям, Макс сидел на террасе и на мой вопрос сказал, что Энни уже спит. Он пригласил меня в холл и предложил бокал вина, зная уже, что я не пью виски. Себе он налил на два пальца и, не разбавляя, отпил немного. Вино было хорошим, я сидела, потягивая из бокала, и мне хотелось, чтобы мы вот так молчали и дальше, спокойно сидя в удобных креслах и отпивая по глотку.

— Кэтрин, что с вашими ногами? — внезапно озабоченно спросил Макс и я машинально посмотрела на ноги: два синяка красовались у колена, один — у края короткой юбки, — И на руке тоже! Наверняка это когда я так неуклюже придавил вас. Что же делать? Традиционно на свежий синяк кладут свежий бифштекс. Я сейчас принесу!

— Но ведь синяки уже не свежие, не стоит беспокоиться! Это произошло, когда волна тащила нас обратно, я чувствовала, как галька бьет по ногам. Это пройдет.

Мы опять говорили на «вы». И это принесло мне облегчение. Ясно и определенно! Я спросила, что он хотел сказать мне, но Макс подлил еще вина и предложил завтра съездить в Ла-Валетту. Я согласно кивнула.

— Хорошо. На днях приезжает Сонин брат. Мальчику шестнадцатый год, но у него затянувшийся переходный возраст. Мне с ним одни хлопоты. Так что я с удовольствием последний раз съезжу нашей маленькой компанией.

— Но ведь вы с Софи по-прежнему будете приходить к нам? — мне послышалась озабоченность в его вопросе, или он на самом деле хочет видеть меня и дальше?

— Конечно. Алик хорошо говорит по-английски, он учился в Лондоне, и с удовольствием продемонстрирует это. Он неплохой парень, но мне иногда было трудно с ним.

— Давно вы работаете в этой семье?

— Полгода. Я, собственно, должна воспитывать Соню. Алик — это неизбежное дополнение к прелестям жизни на Мальте.

— Вы так образованы, прекрасное знание языка, вы не могли найти другую работу? Правда вы замечательно ладите с детьми…

— Я не закончила университет. Моя специальность — французский, английский — это второй язык. Я некстати вышла замуж, не дождавшись диплома. Когда я ушла от мужа, единственное, на что я могла рассчитывать, это работа гувернантки. Но мне хорошо платят и я довольна. Соня чудесный ребенок!

— Кэтрин, вы не скажете мне, сколько вам платят?

— Четыреста долларов. У нас это приличная сумма. Я получаю намного больше, чем мой отец профессор.

Макс с изумлением посмотрел на меня.

— Кэтрин, если вы согласитесь заниматься с Энни, я буду платить вам значительно больше и согласен внести за вас любую неустойку по контракту!

Теперь уже я с изумлением посмотрела на него. Так вот зачем он позвал меня! А ты-то размечталась, Катерина! Пока я сидела, молча приходя в себя от жестокого разочарования, Макс тревожно наблюдал за мной. Я надеюсь, что на моем лице нельзя было прочитать все, что я переживала в этот момент. Потом я нерешительно сказала:

— Макс, я не могу сейчас вам ответить. Я должна вернуться домой и переговорить с хозяйкой. Если они решат, что меня можно заменить, то я напишу вам. Мне очень нравится Энни, но ведь Соня так привыкла ко мне! И она так одинока в семье, кроме меня там никто ей не занимается. Может быть вам стоит найти для Энни английскую гувернантку? И потом, мне трудно представить, что я надолго уеду в другую страну… — я говорила и говорила, нагромождая причины, половина из которых были нелепыми, а сама с ужасом думала, что я идиотка и должна просто сразу согласиться, уведомив Татьяну Андреевну по телефону.