Они сидели на лавочке во дворе. Рядом громко и противно скрипели качели. Маленькие детишки ковыряли песочек. Старая бабуля вынесла еду для котов и к ней потянулись грязные и ленивые комки шерсти.

– Понимаешь, – сказала тетя и выпустила в небо облачко дыма, – когда женщина не хочет рожать ребенка, а он у нее в животе уже есть, туда засовывают такие железные щипцы и раздавливают ребенку голову. Хрясь! Отрывают и по кусочкам его оттуда всего достают. Вот и все, тут ничего хитро-мудрого.

– А ему больно? – Марат не знал, смеяться сейчас ему или плакать.

– Ну, вот если бы тебе башку раздавили, тебе было бы больно? – она обхватила его голову своими огрубевшими ладонями, словно тисками в мастерской автобазы, и сдавила. Было больно. Тетя у Марата – что надо.

Прошло два месяца, настала снежная зима. Как-то в класс забежал Лопоух и крикнул:

– Глухарь в школе!

Ребята переглянулись. Марат нахмурился, вышел в коридор и сел на подоконник, хотя сидеть на подоконниках категорически запрещалось правилами школы. Все дни он ждал этой новости, каждый день жил в напряжении. И вот – случилось! Бойся или не бойся, а теперь нужно выруливать. Глухарев где-то рядом. Рано или поздно они встретятся.

Это случилось на перемене. Глухарев стоял с приятелями в коридоре у стены, а Сафаров шел в кабинет географии.

– Эй, ты, псих! – окликнул его Глухарев.

Марат остановился. Среди парней прокатился смех. Все они стояли в ожидании. Сафаров подошел. Улыбочки стали терять былую уверенность.

– После уроков на турниках, поговорить надо, – выплюнул Марат и зашагал прочь.

В школе было два места, где располагались турники: перед школой свежеокрашенные и на заднем дворе среди кустов. Все прекрасно понимали, что драка будет у задних турников. Место там тихое, скрытое от посторонних. А на улице лежал пушистый январский снег, слегка присыпанный выбросами металлургического комбината.

После уроков возле турников собрались ребята из разных классов. Школа быстро узнала, что здесь будет “махач”, и желающие посмотреть слонялись неподалеку. В то время дрались постоянно. Была даже негласная культура драк. Свои правила. Толпа была нужна, чтобы сомкнуться в кольцо и скрыть происходящее от взрослых. Обычно договаривались драться “до первой крови” и “лежачего не бить”, а старшие могли вовремя остановить поединок. Драться разрешалось только голыми руками.

Выйдя из дверей школы, Марат направился в назначенное место. Рука хоть и зажила, но кость вряд ли срослась крепко. Ей бы еще полгодика. Если будет драка, Глухарев скорее всего постарается сразу бить в полную силу. Будь, что будет! С такими размышлениями он вышел на задний двор школы и увидел собравшихся. Все они оживились, увидев главного виновника событий. Снег хрустел под ногами, толпа становилась все ближе, а сердце Сафарова стучало все сильнее. Ребята расступились. В самом центре стоял Глухарев, без куртки, только в шапке, и со сжатыми кулаками. Несмотря на решительность позы, в глазах Глухарева таилась неуверенность. Сафаров небрежно посмотрел на него, подошел к самым активным из толпы и громко сказал:

– Чего собрались? Махача не будет, расходимся! Мы будет говорить одни! Расходимся!

Толпа недовольно загудела. К нему вышел старшеклассник:

– Э, я не понял, че ты захлюздил?! Че ты хлюздишь?! Давай махайся! Че ты смываешься?!

– Мы сейчас тебе сами дадим по морде, если не будешь драться, – подошел другой высокий старшеклассник.

К нему присоединились другие:

– Э, че такое?! Дерись! Ты трус, что-ли?!

В какой-то момент показалось, что его сейчас и вправду изобьют. За отказ от драки. Не теряя времени, Марат подошел к Глухареву и положил ему руку на плечо. Глухарев чуть дернулся, но видя, что все спокойно, засунул руки в карманы.

– Давай просто поговорим, я не собираюсь драться. Где твоя куртка? Надевай и пошли отсюда.

Глухарев ухмыльнулся, сплюнул на снег, оделся и вразвалку пошел за Сафаровым. Раздались неодобрительные окрики. Некоторые из ребят пошли следом.

– Ты классный пацан, – начал Марат, когда они отошли.

Узнай он его немного получше, в нем действительно нашлись бы хорошие черты. Кто знает, может они даже могли бы весело проводить время. Гулять по дворам, слушать музыку, болтать о девочках.

– Я в прошлый раз перед тобой извинился за слова. В этот раз тоже извини, если тебе досталось сильно. Я не хотел. Но и мне досталось.

Глухарев молча шагал рядом с распахнутой курткой, будто ему не холодно.

– Я не хочу больше с тобой драться. Давай прекратим наш раздор. У меня к тебе претензий нет. Да и не было. У тебя ведь тоже ко мне все чисто?

Глухарев выжидательно молчал.

– Ты ведь не хочешь получить себе еще одного врага? Врага на всю жизнь, – уверенно сказал Сафаров.

– Ха, враг, – ухмыльнулся Глухарев и снова сплюнул в снег. Они остановились, подойдя к краю школьного стадиона, недалеко от того места, где и была та самая драка.

– Еще раз, ты классный пацан, – Марат хотел было завершить разговор рукопожатием, но руки Глухарева словно прилипли к карманам. – Что было, то прошло. Забудем, хорошо?

Глухарев рассеянно пинал пушистый снег перед собой.

– Ладно, давай, пока, – Марат показал, что уходит.

Глухарев расслабленно вынул руки из карманов, достал сигарету, закурил и сплюнул:

– Пока, враг.

Они разошлись в разные стороны. После этого конфликт был исчерпан и несколько лет они не пересекались.

Этой же зимой Сафаровы переехали в деревню. Родители Марата родом из села, вот и потянуло ближе к земле. Да и в стране начиналась какая-то несусветь. Завели корову, поросят, кур, и понеслась бытовая деревенская жизнь, столь непривычная для городского парня. С раннего утра он проводил много времени в сарае, а летом на грядках. Лопата словно приросла к рукам.

В школе новенького встретили плохо. Его сразу окрестили “городским”. В первый же вечер вывели за школу и слегка побили, чтобы проверить, что за фрукт. Марат стоял за себя, как мог, но здешние были заметно крепче городских. Коренастые, выросшие на физическом труде, упорные и злые от природы. После драки его оставили в покое. Кто-то зауважал, другие терпели. Только одна группа деревенских подростков, жившая в самом дальнем районе, который местные прозвали “Березки”, временами задирала его. Они действовали сплоченно, словно банда. И все знали: случись что с одним из них – завтра на выручку придут остальные. Милиция в деревне вроде была, но Марат ее не видел вообще. Им никто не интересовался, а все драки и склоки проходили без последствий.

Так незаметно пролетели несколько лет. В 91-м распался СССР, похоронив под обломками идеологию последних поколений.

Настал 93-й и подошло время прощаться со школой. Класс готовился к выпускным экзаменам. Сафаров возмужал и выглядел взрослее своих лет. Смуглый, ростом выше среднего, крепкий в плечах, с короткой стрижкой смолисто-черных волос. Он редко улыбался и смеялся, имея вид весьма серьезный. Компании не любил. В деревне традиционно много пили. Сафаров же на попойках скучал и не понимал, в чем заключается неописуемая радость нажраться в хлам паленого суррогата. Он втихаря читал книги и не афишировал свое увлечение. Вообще в деревне не любили тех, кто читает книги. Пил бы водку как все, был бы свой, а увлечение книгами вызывало насмешки и колкости.

Директор сельской школы, Владимир Сергеевич Кормушкин, человек начитанный и интеллигентный, с очками в толстой оправе и выразительными усами, вел урок истории. Весна за окном, наполненная запахами смолистых почек и просыпающейся земли, звала прогулять урок. Сафаров мечтал, глядя на облака.

– Что вы думаете? Какой общественный строй самый успешный? – как сквозь туман до него долетел голос директора.