Пока!

Ваш сын Марат”

По пути на работу, на углу одного дома висел синий ящик для писем, переживший не одну покраску. Этот “мессенджер” доставит письмо через неделю. Сафаров бросил конверт в ящик и поспешил на рынок, чтобы успеть до прихода покупателей. Валентина в этот день приболела и не вышла, и они вдвоем с Ленкой управлялись со всем. Марат вставал на кассу, работал с весами, таскал мешки, радуясь, что может заняться чем-то новым. Артем, увидев его за делом, одобрительно кивнул.

Вечером Сафаров сидел за столом в дальнем углу ларька и пил чай. Ленка насыпала в тарелку лом печенья, достала масло, сгущенку, половину палки колбасы, домашний пирог с капустой и села напротив Марата, по-хозяйски сложив руки на столе. Ей нравилось смотреть, как он ест, особенно приготовленное ей самой. Ленка была старше на семь лет. Обитала в "однушке", оставшейся от бабки, которую та получила от государства незадолго до смерти.

– А народ в городе кожуру от яблок заваривает вместо чая, – печально произнесла она.

– Да ну.

– Вот недавно подходила знакомая, рассказала. Денег, говорит, нет, зарплату не платят. А на работу ходит. Огород у нее есть, в пригороде. Все, у кого есть огороды, на них держатся. Картошка, морковка, лук, капуста. А у нее больная мать и двое детей. Муж уехал на север, да утонул на болотах. Прямо вместе с машиной в топь ушел. Она с горя пить подалась, да вовремя остановилась. Ради детей жить решила. Я ей ломаного печенья насыпала, пряники вон те засохшие, да и так, то что сэкономила. Рису немного и макарон. Хоть волком, говорит, вой.

Она огляделась по сторонам и вполголоса продолжила:

– Ты смотри, тоже экономь понемногу. Остатки забирать потом будешь. Смотри, – она встала, отряхнула фартук и подошла к весам. – Вот эта гирька весит пятьдесят грамм.

Ленка вытащила из-под весов обернутую тканью гирьку, которая оказалась привязанной к чашке весов снизу тонкой рыболовной леской.

– Вот так скидываешь незаметно грузик, когда взвешиваешь, – она ловким движением столкнула гирьку. – Стрелка болтается, и никто не видит разницу. С каждого двадцатого килограмма будет тебе килограмм. Не хочешь забирать его – продавай, это твой навар.

– Ого, а вдруг Артем узнает.

– Он знает. Все так делают. Только ты смотри, кого обвешивать, а кого нет. Если внимательный покупатель, то не скидывай груз. Скандал закатит. А если не смотрит, то скидывай незаметно. Мужики обычно не смотрят. И цену всегда в большую сторону округляй. Накидывай по десятке или больше, но чтоб самому удобно считать. И тоже смотри, кому можно, а кому нет. Как только обсчитал, сразу эти деньги отложи, чтобы не перепутать потом. Когда с весом мухлюешь, записывай, галочки ставь где-нибудь. Валентина не записывает, так помнит. Учитель все-таки.

– А как быть, если совесть? – Марат ткнул ножом банку сгущенки, умело вскрыл ее и облизнул лезвие.

– Все так делают. С каждого понемногу. Народ не обнищает из-за твоих полста грамм. Я сама недавно в торговле, но вижу, кто давно торгует, еще при Союзе, они все в золоте.

Ленка говорила тоном старшей сестры, несущей ответственность за младшего брата. Действительно, такому назиданию нигде не научат, ни в школе, ни в институте, только в народе, между собой. Передает народ секреты друг другу, понижая голос и осматриваясь.

– Не пропадем, – Ленка подмигнула Сафарову.

Бритоголового звали Лысым или Крабом. Его живые, цепкие голубые глаза, узкие от постоянного прищура, глядели с вызовом. Шрам на брови и сломанное ухо делали похожим на матерого кота – хозяина нескольких дворов. Под черной кожаной курткой прятался мощный торс. Его кулаки, с темными мозолями на костяшках, во время драки напоминали не знающие боли дубовые болванки. Он занимался в спортзале каждый день. Отжимался, качался, бил по здоровенной груше, которую новички не могли стронуть с места, а у него она раскачивалась и трепетала, как обреченный зверь. Благодаря природной гибкости, он обладал великолепной растяжкой ног, поддерживать которую ему не составляло труда. Ударом ноги в голову валил с ног. Всегда. И обладая такими прекрасными данными, Лысый никогда не выступал на соревнованиях и не бился за титулы. Сам Фрол, тренер секции кикбоксинга, втайне опасался его.

Через пять дней после разговора с Сафаровым, Лысый Краб заехал на рынок и направился к ларьку Артема. Был августовский полдень. Увидев рэкетира, продавцы мрачнели, прятались в тенях, за углами, опасаясь делать резкие движения. Наконец он заметил Сафарова с двумя мешками муки на плечах. Тот шел, не видя его, со склада Артема.

– Эй, ты! – окликнул Краб.

Сафаров остановился и развернулся, не снимая мешки.

– А, привет!

– Иди за мной, – приказным тоном произнес Лысый.

– Сейчас, донесу только, – сказал Марат и скрылся в ларьке. Затем вышел и попросил:

– Дружище, дай еще пару принесу, и я свободен.

Лысый нехотя согласился и подождал, засунув руки в карманы. Когда, наконец, Марат подошел, он посмотрел на его испачканную мукой одежду, и снова отправил в ларек:

– Переоденься в чистое.

Через минуту они с Крабом шли к парковке. Несмотря на жару, Лысый никогда не снимал свою черную куртку, которая, как потом Сафаров узнал, прикрывала оружие. Они сели в черный "БМВ", и Марат всю дорогу разглядывал интерьер, потому что первый раз оказался в салоне иномарки. Ехали недолго. Остановились возле жилого дома внутри квартала и спустились в прохладный подвал. На входе не было никаких надписей.

После солнечной улицы глаза пару минут привыкали к полумраку. Марат оказался в большом спортивном зале с самодельными тренажерами, зеркалами на стенах и черным линолеумом на полу. Стены выкрашены в кроваво-красный цвет и расписаны кустарными изображениями черных драконов. Посреди зала высились несколько опор дома, увешанные плакатами Брюса Ли и других китайцев. Перед входом на красном кожаном кресле, закинув ногу на ногу, сидел невысокий худощавый человек лет 30, с черными короткими волосами и аккуратной бородкой, в импортном спортивном костюме темно-синего цвета. Это и был Фрол. Он жевал жвачку, поблескивая передним золотым зубом.

Рядом с Фролом стояли Глухарев, парень в кремовых штанах по кличке Пижон, здоровый амбал Француз и еще несколько человек. Они вполголоса перекидывались шутками. У всех надменный взгляд и презрительная криминальная ухмылка. Из глубины зала вышли еще двое, совсем мальчики, но со взрослым взглядом, от вида которых неискушенный гражданин почувствовал бы холодок. Лысый остался стоять сзади. Марат, стараясь держаться просто, окинул всех взглядом и произнес:

– Здорова, мужики!

Ответа не последовало. Фрол небрежно махнул кистью руки и улыбнулся одними губами. Его другая рука ритмично сжимала кистевой эспандер. Двое мелких подошли ближе, зашли сбоку, осмотрели сзади, словно коня перед покупкой. Парень в кремовых штанах щелкнул зажигалкой, закурил, и выпустил облако дыма под потолок. Наконец Фрол спросил:

– В армии где служил?

– Я еще не был. Мне семнадцать, скоро восемнадцать.

В спортзале послышались смешки.

– На вид ты старше. Грушу бить умеешь?

– Умею, – ответил Сафаров, хотя занимался с боксерской грушей всего пару раз в школьном спортзале.

Фрол махнул рукой на ближайшую боксерскую грушу.

– Покажи как бить умеешь, – шепотом подсказал один из мальчишек.

Сафаров, решив следующий раз быть осторожнее в словах, подошел к тяжелому кожаному мешку, набитому песком, пару раз для пробы стукнул кулаком, чуть отошел и врезал со всей силы. Раздался глухой удар. Ему показалось, что он попал по бетону, смягченному тоненьким слоем кожи. Подавив гримасу боли, он ударил еще несколько раз.

– Сойдет пока, – усмехнулся Фрол. – Глухарь говорит, что дерешься, как зверь. Француз, дай перчатки.

Здоровяк с кулаками, похожими на кувалды, снял с гвоздя две пары перчаток. Лысый Краб встал напротив Сафарова, надел перчатки и не стал зашнуровывать. Сафарову помогли зашнуроваться. Глухарев не переставал ухмыляться. Все предвкушали неплохое шоу.