— Расскажи нам все по порядку, как это устроилось?

— Сколько тебе заплатили за нее?

— Что скажет папа, когда узнает?

— Как Лори принял это? — сыпались со всех сторон вопросы из группы, тесно обступившей Джо.

Вся эта резвая молодежь принимала близко к сердцу всякое маленькое семейное событие.

— Не тарантите так все зараз, погодите, я вам объясню все в подробности, — говорила Джо, спрашивая себя мысленно, доставило ли появление «Эвелины» столько же торжества мисс Бёрней[23], сколько ей ее «Соперники живописцы». Рассказав, как она ходила отдавать свои рукописи на просмотр, Джо прибавила:

— А когда я была у издателя за ответом, он мне сказал, что обе вещи годятся, но платить за них не намерен, потому что никогда не платят начинающим, что он согласен напечатать их бесплатно с моим именем в своей газете. «Это хорошая школа, — сказал он, — вас проберет критика, а потом, когда вы усовершенствуетесь, тогда найдутся и плательщики за ваш труд». Я решилась отдать ему повести на его условиях и сегодня получила вот этот оттиск; Лори поймал меня с ним и непременно хотел его видеть, и я показала ему. Он нашел, что хорошо, убеждал меня писать еще и обещал помочь поместить следующее сочинение за деньги. Как я счастлива, быть может, скоро я буду в состоянии жить своим собственным трудом и помогать вам, сестры!

На этих словах голос ее оборвался, она поспешила уткнуться лицом в газету и оросила свое первое сочинение несколькими сладкими слезинками, потому что заработывать деньги самостоятельно и улучшить положение своего семейства было самой дорогой и заветной мечтой ее, и ей казалось, что она стоит уже на первой ступени, ведущей к ее осуществлению.

— Ноябрь самый несносный месяц, — размышляла Маргарита, стоя у окошка в одно пасмурное послеобеда и глядя на побитый морозом и поблекший сад.

— Потому-то я и родилась в нем, — задумчиво заметила Джо, не обращая внимания на чернильную кляксу, которою она украшала свой нос.

— А случись теперь что-нибудь приятное, мы будем считать его счастливейшим временем в году, — утешала Бетси, смотревшая на все, не исключая и ноября, с хорошей стороны.

— Быть может; но ничего приятного не случится у нас, — сказала Мегги, бывшая не в своей тарелке. — Мы тянем лямку изо дня в день, без малейшего разнообразия или удовольствия. Право, не лучше чем в любом рабочем доме.

— Потерпи, нечего раскисать! — ободряла Джо. — Я вовсе не удивляюсь милочка, что ты жалуешься, видя, как твои сверстницы веселятся, в то время как тебе приходится работать, работать и работать. О, что бы я дала, чтобы иметь власть устроивать твою судьбу так же, как я распоряжаюсь участью моих героинь. Ты достаточно красива и добра для того, чтобы я согласилась наделить тебя каким-нибудь неизвестным родственником, который завещал бы тебе состояние и вдруг превратила бы тебя в богатую наследницу; как бы тогда ты утерла нос всем, кто обращался с тобой свысока; поехала путешествовать и вернулась бы домой знатной дамой, в ореоле величия и счастья.

— Таким путем в наш век никому не падает богатство с неба. Мужчины приобретают его трудом, а женщины выходя замуж из-за денег. Противный, несправедливый свет, — с горечью промолвила Мегги.

— Джо и я заработаем вам всем состояние, годков через десять, подождите только, — уверяла Эмми, занимавшаяся в уголку, как выражалась Анна, «стряпней пирожков», т. е. лепкою из глины птиц, фруктов и головок.

— И ждать не стану. Должна покаяться, что не очень-то я верую в чудодейственную силу чернил и грязи, хотя очень благодарна вам за ваши добрые намерения.

Мегги вздохнула, отвернулась опять к окну и стала смотреть на запорошенный снегом сад. Джо нахмурилась, облокотилась обеими руками на стол и присмирела в грустной позе, а Эмми бодро продолжала свою стряпню. Бетси, сидевшая у второго окна, скоро прервала наступившее молчание вестью: «А я вижу две хорошие вещи: мама идет домой и Лори бежит к нам через сад, очевидно с каким-то веселым замыслом».

Действительно, не прошло и минуты, как оба вошли в комнату, миссис Марч — с обычным вопросом: «Нет ли, детки, письма от отца?», а Лори — с предложением: «Не хочет ли кто из вас прогуляться со мной? Я корпел над своей математикой до одурения и хочется пробежаться для освежения головы. Хотя сегодня и пасмурно на дворе, но воздух не дурен; я зайду к Бруку, подхватим его и совершим знатную проминку. Пойдемте все; кто хочет?»

— Конечно, хотим все.

— Благодарствуйте, мне некогда. — И с этими словами Мегги взялась за рабочий ящик, вспомнив уговор с матерью, по которому было решено, что ей лучше избегать прогулок по улицам в обществе Лори.

— Мы будем готовы в одну секунду, — прокричала Эмми, убегая, чтобы вымыть руки.

— Не будет ли от вас какого приказания, милостивая государыня? — спросил Лори, наклоняясь к миссис Марч через спинку кресла с нежной вежливостью, которою вообще отличалось его обращение с ней.

— Никакого, исключая того, чтобы осведомиться на почте, если вы будете настолько любезны, мой друг, нет ли чего там для меня. Сегодня наш день получать письма, а почтальон ничего не приносил. Муж мой аккуратен как солнце, но, быть может, случились какие-нибудь задержки по дороге…

Громкий звонок прервал её, и вслед за ним Анна вошла в комнату с пакетом в руках.

— Это принесли, сударыня, вам с проклятого телеграфа, — сказала она, со страхом подавая пакет, точно боясь, что его разорвет в ее руках.

При слове «телеграф» миссис Марч схватила депешу, мигом пробежала глазами ее содержание и упала обратно в кресло, побелев так, как будто листок бумаги, дрожавший в ее руке, был смертоносным оружием, поразившим её прямо в сердце. Лори сбежал вниз с лестницы за водой, Мегги и Анна бросились поддерживать её, а Джо прочитала громко, испуганным голосом:

Мертвая тишина воцарилась в комнате. Самый день как будто внезапно померк и внезапно все словно переменилось для девочек, теснившихся вокруг матери, с чувством опасности, грозившей им потерею опоры и счастья их жизни. Миссис Марч очнулась скоро от обморока, перечла депешу еще раз и, протягивая руки к дочерям, сказала голосом, которого они никогда не могли забыть впоследствии: «Я поеду немедленно, но, быть может, опоздаю. Дети, дети мои! Помогите мне перенести это!»

И затем в комнате все затихло, только слышались подавленные всхлипывания, отрывочные слова утешения и горькие вздохи, заливаемые горькими слезами. Анна первая пришла в себя и с бессознательною мудростью подала всем пример мужества; она и работа были неразлучны, и по ее правилам это было лучшим лекарством от всех печалей.

— Да сохранит Господь нашего милого барина! Не стану тратить времени на пустые слезы, пойду, сударыня, готовить ваши вещи в дорогу, — сказала она задушевно, отирая фартуком свое заплаканное лицо; и, пожав от души руку своей госпоже, она поспешила к делу, которое закипело в ее руках, работавших за троих.

— Она права; не время плакать теперь. Успокойтесь, детки, дайте мне все обдумать.

Бедняжки усиленно старались удержаться от слез, пока мать их, бледная, но овладевшая собой, подавляя горе, приводила в порядок свои мысли и соображала все нужное.

— Где Лори? — спросила она, собравшись с духом и порешив свой план действий.

— Я здесь, дорогая миссис Марч! Позвольте мне, ради Бога, помочь вам чем-нибудь! — вскричал юноша, выбегая из соседней комнаты, куда он проскользнул незаметно, сознавая, что первая минута горя — святыня, которую не должно нарушать даже присутствием друга.

— Пошлите телеграмму, что я немедленно выезжаю. Первый поезд выходит рано утром; я поеду на нем.