Максим: Был концерт в прошлом году в сентябре, где мы были хедлайнерами. Там играли еще группы четыре. И мы собрали тысячу четыреста человек – это фактически без именитых групп. Это люди пришли из-за одного слова эмо. У нас висела куча афиш на Маяковской – размером, наверное, с эту стену. И вот тогда все реально охренели. Это был первый фестиваль, на котором мы были хедлайнерами, да еще и в «Порту». Афиши висели по всему городу, лайт-боксы. Я поначалу скептически отнесся – ну, подумал, сколько-то народу соберется... А пришло полторы тысячи. Правда, перед нами играла группа, которая чересчур эмоционально себя повела на сцене – они разломали инструменты. Один из музыкантов прыгнул на барабанную установку, а другой стукнул свой бас об комбик. И когда разобрались, стало понятно, что там был сломан всего один микрофон барабанный и его можно было заменить и концерт доиграть, но все и так уже затянулось надолго, и выскочил звукореж: «Хватит, все сломали, все сломали!» А такой же фестиваль в Москве – там было феерично. Единственный минус, что в маленьком клубе – «Табула Раса». Он вмещает семьсот человек, а пришло в районе тысячи, и тусовались эти триста человек на улице. И после этого начались эмо-фесты практически каждую неделю. В метро все время можно было видеть стикеры – эмо, эмо, «emotion». И потом были эмо-елка, эмо-День святого Валентина, и они собирали достаточно народу, хоть там состав был слабенький...

Сочи: Когда наступил пик моды на эмо-музыку, люди стали слушать какие-то определенные западные группы, и мы, может быть, чем-то на них похожи. Хотя это тоже уже не первая волна эмо, но их такими считают, и нас заодно тоже.

Алексей: Сейчас в России пик культуры эмо. В этой культуре – и музыка, и мода, и какие-то жизненные установки. Хотя одно время я думал, что это только мода. Та молодежь, которую мы видим на концертах, на которые сами ходим как зрители, – там, наверное, только процентов двадцать приходит послушать конкретную группу. Большинство приходит просто провести время, послушать непонятно кого...

Максим: Мы на первом крупном эмо-фесте даже не сыграли, потому что должны были играть последними. Ну, мы вышли, говорим – мы группа «Оригами», мы показали свой клип – и все. Для нашей группы начался с этого момента такой период, когда нам взяли эту бирку и напялили на шею... И с тех пор много шума.

Алексей: Я не считал раньше, что существует какая-то эмо-культура, что обязательно – челка, черные волосы, черные ногти и все остальное – какой-нибудь свитер в ромбик. Но теперь я замечаю, что все это имеет место быть, как в свое время была рэп-культура, хип-хоп-культура. Я не приверженец моды. По-моему, это все ужасно, учитывая, что все это проходящее и уже через несколько лет подростки, которые в этой тусовке, будут пересматривать свои старые фотографии и смеяться над ними. Точно так же, как, когда они пересматривают свои фотографии в двенадцать или четырнадцать лет, смеются над широкими штанами и всем таким. Я сам от этой моды далек, хотя мне нравится эта музыка.

16: 59

Клуб «Порт» – в одном крыле здания во дворе-»колодце», через дорогу от Мариинского дворца и в трехстах метрах от Исаакиевского собора. Под аркой тусуются парочка девчонок лет по шестнадцать, с черными челками, одетых в черно-розовой цветовой гамме. К ним подходят двое ребят такого же возраста, в черных рубашках, узких джинсах, с галстуками.

Мне на мобильный звонит Дима из «Оригами». Я говорю ему, что уже стою у входа. В это время в арке появляется гитарист Андрей. Мы здороваемся, идем ко входу в клуб. Андрей стучит в облезлую железную дверь.

–Э, куда вы? Клуб еще закрыт, – слышится из-за спины.

Из арки выходят трое парней в пиджаках, быковатого вида. Дверь открывают, начинаются выяснения, кто есть кто. Быковатые куда-то сливаются. Позже выясняется, что они – охранники, стоят «на дверях». Мне дают розовый браслет – «проходку» за сцену.

17: 21

Клуб еще закрыт для зрителей. По пустому фойе бродят несколько девушек – судя по внешнему виду, никакого отношения к концерту они не имеют. На сцене «Оригами» начинает саундчек. Клубные «звукачи» помогают музыкантам разобраться с каналами, показывают, что куда надо воткнуть. Максим уже в своей сценической одежде – черных шортах «Carhartt» и темно-серой майке «Slow Deth» с черепом и костями.

К двери, ведущей в гримерку, прилеплен скотчем лист бумаги с программой пребывания группы Pleymo в Петербурге. В названии «ORIGAMY» ошибка, которую кто-то исправил: по-английски слово пишется с «I» на конце.

Гримерка – метра четыре на четыре. Стены облеплены стикерами: «23 апреля презентация нового альбома „Камикадзе», специальные гости – „Оригами»«, Catharsis, „ПТВП“, Tractor Bowling. В раковине – три банки пива „Невское“, еще десяток стоят на столе вместе с гастрономической частью „райдера“ – упаковками воды, питьевого йогурта „активиа“, соком, бутербродами, тремя лимонами, бутылкой коньяка и бутылкой белого вина.

Максим звонит кому-то по телефону, решает проблемы со «впиской» знакомых на концерт.

–Вот что значит – не наш концерт...

Я киваю на жратву.

–Когда вы начали включать все это в «райдер»?

–Как-то постепенно получилось, сначала – одно, потом – другое... Но по-моему, первый раз – в Нижнем. Потому что когда здесь, у нас, играешь, воду и пиво клуб сам выставляет, по-любому, а в других городах – если не скажешь заранее, ничего не дадут.

17: 37

На лестнице, ведущей в гримерку, Максим разговаривает с арт-директором клуба Пашей Клиновым – лысым высоким чуваком в майке «Stigmata».

–А из вас кто-нибудь душ принимать будет после концерта? – спрашивает Паша. – А то там с водой – напряги. Тогда французам точно не хватит...

–Да нет, у нас вроде никто не будет...

Разговор переходит на то, что саундчек затянулся. Паша слегка бурчит насчет этого, говорит, что «Психея» строится десять минут.

Позже Максим рассказывает мне, что Паша раньше был директором «Психеи» и много сделал для того, чтобы российская новая альтернатива стала популярной.

Музыканты по одному «чекаются» на сцене. Сочи и Олегу сообщают, что их радиосистемы могут в клубе не заработать – из-за того, что в «Порту» есть «Wi-Fi». Вроде как из-за этого не работал радиопередатчик у гитариста «Люмена». Но все в порядке, бас и гитара работают.

17: 57

Зрителей в клуб еще не пускают. Я выглядываю из окна гримерки. Во дворе-»колодце» трется молодежь, в основном одетая в черно-розовое.

Олег стаскивает полосатую кофту с капюшоном, надевает розовую майку «Carhartt». Дима – уже в белой рубашке с коротким рукавом, на шее – галстук.

–Что-то народу, похоже, – кот наплакал, – говорит Максим.

–Ничего, прохладно зато будет, – комментирует Олег.

–В «предпродаже» было уже четыреста билетов.

–Они их, на хуй, сдали. – Сочи хмыкает. – Погода-то хорошая...

–Баннер опять не повесили... – говорит Максим.

–Его проебали.

–Проебали?

–Нет, он где-то, конечно, есть, но где...

–Мы ж сами его там оставили висеть...

–Надо Кириллу дать пиздюлей. Я дал ему поставить диск, а он, типа, не ебет. Поставил какую-то шнягу...

18: 38

Клуб открыт для зрителей, но в зал, где сцена, их еще не пускают. Вход прикрыт полуопущенными роллетами. Пришедшие на концерт эмо-киды обнимаются друг с другом, целуются, пищат. Из-под черных маек девушек выглядывают розовые бретельки лифчиков. Среди нарядов успеваю заметить у какой-то девочки лет пятнадцати балетную пачку, надетую поверх черных узких джинсов. В коридоре Максим раздает несколько автографов. Один эмо-кид подставляет ладонь, Максим тоже расписывается.

–Мыть теперь не буду! – ухмыляется эмо-кид.

18: 42

Роллеты поднимаются, народ движется ко входу в зал.