— Гони на асфальт, — крикнул Юра. — Там не догонит, жми на все сто.

Машина помчалась по деревенской улице, поднимая пыль и разгоняя кур.

Из подворотни выскочила большая лохматая собака, набросилась на мотоциклиста, вцепилась в штанину. Мотоцикл повалился набок, а мотоциклист, преследовавший машину, упал на пыльную дорогу, потом вскочил и на всю улицу стал кричать на хозяина собаки, показавшегося у ворот.

Димка и Юра спешили уйти от погони. Машина мчалась по узкой проселочной дороге, свернула в одну сторону, потом в другую, выскочила на полянку и снова помчалась к лесу, переехала по деревенскому мостику через ручей. Мелкий гравий шуршал под колесами, дорога бежала на горку, то петляла, то выпрямлялась и снова уводила в лес.

Вдруг за крутым поворотом показалась высокая телега с молочными бидонами.

Димка начал сигналить, пытался объехать телегу. Испуганная лошадь рванулась в сторону, возница спрыгнул на землю, побежал прочь, а телега развернулась так, что загородила дорогу машине. Машина врезалась в телегу, сбила ее.

Зазвенели стекла, с грохотом покатились по земле бидоны с молоком. Машина фыркнула и перевернулась набок в кювет.

Димка яростно толкал плечом дверцу, она никак не поддавалась. Юрка с расквашенным носом вылез в открытое окошко, кинулся бежать в лес, но тут же вернулся и стал помогать товарищу, пытаясь вытащить его из машины.

Но к машине уже подбегал возница, еще какой-то человек и подъезжал злополучный регулировщик на своем мотоцикле.

На другой день мальчиков привезли в детский приемник в закрытой милицейской машине. Людмила Васильевна, надзирательница и еще кое-кто из персонала стояли на крыльце и смотрели, как выходили из машины пойманные беглецы. У Димки на голове белела полоска бинта, у Юры порваны брюки, сквозь дыры виднелись запекшиеся царапины на коленях. На лице были синяки и ссадины. Он увидел Людмилу Васильевну, опустил голову.

— Простите, Людмила Васильевна.

В это время подошел Григорий Романович.

Людмила Васильевна посмотрела на побитые коленки мальчика, вздохнула.

— Вы же могли насмерть разбиться, — сказала она. — Не ожидала я от тебя, Юра. Иди.

Она повернулась к Григорию Романовичу.

— Слыхали, что они натворили?

— Слыхал. И подумал: вот нам с вами наглядный урок о вреде либерализма.

Он не мог скрыть ехидной улыбки и с каким-то превосходством посмотрел на Людмилу Васильевну.

— Не слишком ли поспешны ваши выводы?

— До выводов еще далеко, Людмила Васильевна. А пока дело с этим художником окончательно запутывается.

— Что вы имеете в виду?

— Сегодня утром из Ташкента прилетела его мать. Она сидит у меня в кабинете и просит свидания.

— Пойдемте! — решительно сказала Людмила Васильевна и быстро пошла, не оглядываясь.

Надежда Ивановна с измученным лицом сидела в кресле перед столом Людмилы Васильевны и вытирала слезы.

— Извините, пожалуйста, я сейчас успокоюсь. Покажите мне Юрочку. Он живой?

Григорий Романович молчал.

Людмила Васильевна мягко сказала:

— С Юрой все в порядке, Надежда Ивановна. Так, кажется, вас зовут?

— Спасибо вам за телеграмму. Я чуть с ума не сошла. Оказывается, он уехал искать отца, а того не знает, что у меня точный адрес имеется. Нашли? — спросила она.

— Нашли, — сказала Людмила Васильевна.

— Что же он думает? Возьмет Юру? — спросила Надежда Ивановна.

— Обещал завтра дать окончательный ответ.

— Может, и не надо настаивать? — сказала Надежда Ивановна. — Юрочка знает, что нашли отца?

— Нет, — сказала Людмила Васильевна. — Не знает.

— Скажите, что не нашли, и пусть возвращается к нам.

— Юра уже большой и, пока не узнает всю правду, не сможет жить так, как жил раньше.

Надежда Ивановна согласно закивала головой.

— Я обманула его, не сказала всей правды. Простит ли он? Разрешите хоть повидаться с ним?

— Мальчику будет тяжело с вами говорить, — сказала Людмила Васильевна. — Свидание причинит Юре лишнее волнение.

— Если сейчас нельзя, я потерплю.

Надежда Ивановна бессильно опустила руки на стол.

— Чем же все это кончится?

— С течением времени все разъяснится, — неопределенно утешил ее Григорий Романович. — Вы нам доверьтесь, ваш случай не первый, уверяю вас, потерпите.

В конце летнего дня Людмила Васильевна шла по тихой зеленой улочке в Филях, где еще доживали свей век за кривыми заборами кособокие деревянные домишки.

Не торопясь, она приблизилась к дому Семерихина, зашагала вдоль забора, где росли высокие и густые кусты рябины.

Сквозь дырявый забор просвечивал двор. На дворе стояла красивая женщина средних лет, вешала белье на веревку. Голос у женщины был резкий и громкий, я Людмила Васильевна отчетливо слышала, как она ругала кого-то:

— Житья от тебя нет, окаянный. Целый день без дела шляешься, а воды из колонки принести не можешь, боишься, руки отсохнут. Твои же штаны да рубахи стираю, больше всех в грязюке возишься.

В кустах за забором прятался мальчик лет пятнадцати, он не заметил Людмилу Васильевну. Мальчик смотрел во двор через щель забора, и когда женщина развесила белье и ушла в дом, сгреб две горсти земли, со злостью обсыпал чистое женское белье.

— Что ты делаешь? — крикнула ему Людмила Васильевна.

Он мигом убежал в кусты.

Людмила Васильевна завернула за угол, открыла калитку. К этому времени женщина снова вышли во двор с тазом выстиранного белья. Подошла к веревке, взглянула на забрызганные грязью сорочки, вскрикнула:

— Ах ты, хулиган! Я тебе руки-ноги поломаю, мучитель ты этакий!

Она кинулась назад от веревки, схватила палку, хотела гнаться за кем-то и увидала незнакомую женщину у калитки.

— Здравствуйте, — сказала вошедшая.

Хозяйка молча кивнула ей.

— Вы Семерихина Тамара Николаевна?

— А что?

— Мне нужно поговорить с вами. Я из управления милиции.

— Господи! Вам-то что от меня нужно?

Она устало опустилась на скамеечку и провела ладонью по измученному лицу.

Людмила Васильевна села рядом.

— Я по важному делу. Ваш муж говорил с вами о младшем сыне Юре?

Тамара Николаевна вздохнула, посмотрела на Людмилу Васильевну, поняла, что разговор будет не праздный. Серьезно и спокойно сказала:

— Говорил, как же, и не один раз. Вчера выпивший с работы пришел и опять с этим вопросом. Не знаю, правду сказал или нет, будто этот Юра сбежал от приемных родителей, ищет родного отца. А как я его приму, посудите сами? Один сынок бандитом растет, да еще второй заявится. Его же сразу видно, какой он, если из дома убегает. Замучают они меня, боюсь я, скажу вам откровенно. А у меня две девочки растут, такие красавицы, зачем им грубость и всякое хулиганство в доме? Видите, вон что делает старший? Я стираю, а он пылью обсыпает. А отец не может снять ремень или палку взять в руки да проучить как следует. Скажу ему, что сын хулиган, он молча насупится, как бык, а то еще возьмет да напьется.

— А где ваши девочки?

— К тетке с утра отвела. Днем за ними смотреть некому, я на фабрике с восьми до четырех. А придешь домой, не знаешь, за что браться. И сготовить надо, и в магазин сбегать, и постирать. Да вы сами женщина, знаете, как нам живется. А к тому еще недостатки. Раньше муж хорошо получал, перспективным инженером был, а потом покатился вниз, на производство идти не хочет, сидит в конторе на дурацкой должности. А он хороший специалист по горному делу. Знающие люди говорят, выдающийся проект задумал, да так и забросил, все чертежи свернул в трубочку, пятый год за шкафом пылятся.

— С чего же он так?

— А кто его знает? К дому совсем никакого интересу не имеет.

— А вы пробовали создать интерес?

— Что я ему, нянька? У меня вон сколько дел, не до него тут с его сыночком разлюбезным.

— Как вы думаете, ваш муж любит детей?

— Которых? Моих?

— И ваших.

— Кто его разберет? В девчонках души не чает. И за Кольку всегда горой. А что я сделаю, если Колька лишний у меня с самого начала. А там своих родила двойню, так третьего, да еще чужого, и замечать перестала.