Мальчик опустил голову и побрел обратно в деревню. Он отошел шагов сто и вдруг повернулся и побежал к вокзалу. Пошел на почту, взял телеграфный бланк, достал из сумки конверт, в котором было письмо от матери, и старательно вывел чернилами адрес. Потом долго потел, почесывал ручкой лоб, ковырял пальцем в носу, соображая, что написать. Мешала шапка, которая все время сползала на глаза. Он снял ее, положил рядом и сразу написал то, что хотел.

Он подошел к окошечку, достал из глубин кармана десятку, завернутую в бумажку, и расплатился за телеграмму. Потом зашел в буфет и купил полную горсть конфет.

Он возвращался в деревню торопливым шагом, не замечая ни ветра, ни дождя, и радостно улыбнулся, когда увидел за деревьями веселый огонек в окошке бабушкиного дома.

Из Ленинграда в Москву поезд отправлялся поздним вечером, но на дворе было еще светло, казалось, что кто-то по ошибке преждевременно зажег фонари на перроне и на улицах.

Белая ночь была в самом зените.

Вагоны плавно тронулись с места, толпа провожающих оживилась, над головами поднялись руки в прощальном взмахе, засияли улыбки, кто-то вытирал платком глаза. Из открытого окна вагона высовывался сияющий круглолицый мужчина с седеющими висками и кричал своим приятелям:

— Желаю вам всем! Желаю! Дуйте до горы, ребята!

Люди на перроне отвечали суетливой разноголосицей, кто-то пытался бежать за вагонами, но поезд быстро набирал скорость, миновал платформу и потянулся в перламутрово-серую ленинградскую летнюю ночь.

Пассажиры в вагонах рассаживались по своим местам. Круглолицый мужчина отошел от окна и открыл дверь в свое купе. Кроме него, в купе было еще три пассажира. Круглолицый осмотрел всех и с удовлетворением сказал:

— Значит, одни мужчины? Прекрасно! Добрый вечер! Люблю в такой ситуации без женского полу, никакого «извините-простите». Верно?

Он бросил взгляд на рослого бородатого брюнета, который сидел напротив двоих попутчиков, откинувшись спиной к перегородке, широко расставив ноги в больших спортивных ботинках.

— Пожалуй, — лаконично ответил бородач и нехотя подвинулся к дверям, уступая вошедшему место ближе к окну.

Круглолицый мужчина поставил свой небольшой серый чемоданчик в угол и, облокотившись на столик, смотрел в окно, обозревая ночной Ленинград.

— Чудный город, ребята! — восхищенно сказал он, щелкнув пальцами, как цирковой иллюзионист. — Сказка! Волшебный сон, скажу я вам. Жалко уезжать.

Он постоял, любуясь смутно различаемым силуэтом города, который медленно размывался и стушевывался в тускло-сером свете белой ночи. Сел на свое место и теперь отчетливо разглядел остальных пассажиров. Один из них был лет пятидесяти пяти, он показался несколько странным, старомодным, с вытянутым сухим лицом, в пенсне, каких нынче почти никто не носит, в узком галстуке с поперечными полосками. Уголки воротничка белой рубашки были скреплены серыми запонками, из верхнего кармана клетчатого пиджака выглядывал уголок платка с красной каемкой. Человек вынул из внутреннего кармана календарь и карандаш, стал что-то отмечать на листках. Серые, глубоко посаженные глаза смотрели сквозь стекла пенсне напряженно, тонкие длинные пальцы отливали бледностью и синевой.

Другой пассажир был совсем молодой, краснощекий, с добродушным выражением уставился в газету. Лицо было гладкое, бритое, светлые волосы подстрижены не коротко, не длинно, однако, как у женщин, закрывали уши. Ворот простой синей рубашки расстегнут, джинсовые брюки слегка потерты на коленях. Он держал во рту сигарету, но не прикуривал, будто забыл о ней при чтении.

Пожилой круглолицый мужчина раскрыл свой чемоданчик, выложил на стол свертки с закусками, поставил бутылку водки.

— Ну что, мужики, выпьем для знакомства? Милости прошу, садитесь к столу. Вон сколько добра. Присаживайтесь! Ешь, пей сколько влезет. На свадьбе я был, ребята. Три дня пировали и еще на дорожку отвалили целый вагон харчей.

Человек в пенсне пожал плечами, деликатно сказал:

— Спасибо. Я ужинал. И вообще на ночь нехорошо злоупотреблять.

— Ерунда, — настаивал круглолицый. — Исключения для всех правил бывают. Бросай газету, молодой человек.

Молодой парень живо свернул газету, совсем просто, даже с радостью, подвинулся к столику.

— Я, собственно, с удовольствием. Не откажусь.

— И вы тоже, прошу вас, — повернулся круглолицый к бородачу. — Нет ли у вас ножичка?

Бородач улыбнулся и молча вынул из кармана перочинный нож.

— Порежьте колбаски, ветчину, рыбку, а я мигом схлопочу у проводника стаканчики.

Он вышел и принес четыре стакана. Разлил водку всем, протянул стакан человеку в пенсне.

— Персонально умоляю. Нельзя отставать от компании. Один глоток за моего друга-ленинградца. Золотой человек! За наше знакомство, товарищи.

Он сунул в руки очкарика стакан и стал чокаться со всеми.

— До дна, ребята!

Молодой запросто опрокинул стакан и не поморщился, бородач опорожнил посудину несколькими степенными глотками, а очкарик завилял плечами, зажал нос пальцами левой руки, отхлебнул водку как чай, откашлялся, поставил стакан на столик.

— Извините, — сказал он стыдливо. — Без сахару не могу. Может, найдется пару кусочков?

— Сахар? — удивился круглолицый и откровенно рассмеялся. — Чудак-человек! Первый раз слышу, чтобы водку с сахаром пили.

— У меня есть, — откликнулся бородач, достал из портфеля пачку пиленого сахару.

Очкарик положил несколько кусков в стакан, размешал и стал пить, потягивая как мед.

— Благодарю вас! Нектар!

Он выпил все до капли и облизал губы.

— Зачем же портить водку? — сказал молодой.

— Пускай! — добродушно махнул рукой круглолицый. — У каждого Егорки своя поговорка. Плеснуть еще?

— Ни-ни, ради бога! Это мой обычай: на полстакана водки десять кусков сахара, — и баста. И то, заметьте, только в чрезвычайных обстоятельствах, вот как сегодня, ради вашего друга. На молодой женился? Красавица?

— О, нет, — засмеялся круглолицый. — Вы меня не поняли. Никто не женился. Это была серебряная свадьба. Мой друг капитан первого ранга Василий Александрович Артемьев и его супруга Калерия Ивановна, я бы сказал, образцово-показательная чета. Таких людей надо по телевизору показывать в назидание молодежи и иным прочим.

— Сколько же это лет, серебряная свадьба? — спросил молодой.

— Двадцать пять, милый мой! Двадцать пять лет или девять тысяч сто двадцать пять суток, и ни одного облачного дня. Вам может показаться, что я кутила, выпивоха, гуляй, мол, душа, веселись? Пустое мнение! За такой юбилей можно выпить бочку, и не грешно, потому что самый достойный пример супружеской жизни.

— Редкий случай, — скептически сказал очкарик. — Такой факт уважать надо, поверьте мне, старику, я знаю.

— А что такого? — возразил бородач. — Вон у меня родители в будущем году собираются отпраздновать золотую свадьбу. Пятьдесят лет.

— С ума сойти! — воскликнул молодой. — Разрешите по этому поводу?

Он нетерпеливо потянулся к недопитой бутылке, стал наливать в стаканы.

— Я пас, — накрыл рукой свой стакан бородатый. — Я не к тому сказал про родителей.

— И я, пожалуй, передохну, два дня пировал. А ты пей, — сказал круглолицый молодому, незаметно изучая его взглядом.

Молодой налил полный стакан.

— Будьте здоровы! — выпил единым духом, стал есть рыбу.

Очкарик поднялся по лесенке на верхнюю полку, стал укладываться спать.

Молодой чиркнул спичкой, закурил сигарету.

— Если можно, не курите здесь, — вежливо и спокойно сказал бородач.

— Пардон, одну затяжку.

Парень втянул в себя дым и погасил сигарету.

Круглолицый мужчина добродушно смотрел на молодого, на бородача и улыбался, глаза его влажно поблескивали, он, кажется, мысленно весь был где-то там, на празднике своих друзей. Красивое лицо с седеющими висками сияло и светилось. От возбуждения и духоты он расстегнул воротник. Широкий бордовый галстук с синими и белыми косыми полосками сбился на борт парадного темно-серого пиджака.