— Напрасно вы не настояли на своем, — сказал Григорий Романович. — В этом положении самое лучшее — купить билет и отправить мальчика в Ташкент.

— Не рубите сплеча, — возразила Людмила Васильевна. — Дети очень хорошо чувствуют обман. Мы же сказали ему неправду. Отца-то мы нашли.

— Иногда святая ложь лучше горькой правды, — сказал Григорий Романович, довольный своими словами.

— Не прячьтесь за напыщенную мудрость. Мальчик уже знает, что у него есть отец, и не успокоится, пока не выяснит все до конца. А что касается правды и лжи, то, по-моему, любая правда всегда лучше, чем ложь, даже святая. Попробуем еще раз встретиться с Семерихиным.

Григорий Романович молча пожал плечами.

— А как с Ташкентом? Послать телеграмму?

— Сообщите матери, что мальчик у нас, пусть не беспокоится.

Григорий Романович взял папку с бумагами и вышел из кабинета.

Людмила Васильевна подошла к окну, посмотрела во двор.

По дорожке вдоль цветочных грядок шли девочки, несли стопки чистого постельного белья. Они о чем-то весело переговаривались и смеялись. В стороне на скамейке сидел одинокий Юра. Он нахмурился и отвернулся от девочек. Девочки посмотрели на Юру и засмеялись.

Людмила Васильевна подошла к столу, сняла трубку телефона, набрала номер.

— Герман Агапович? — спросила она в трубку. — Говорит Людмила Васильевна. Мне необходимо повидаться с вами. Да, очень важно. Приезжайте ко мне на службу. Если можно, завтра утром. Я объясню, как доехать. От Павелецкого вокзала на трамвае в сторону Даниловского рынка. Совершенно верно. Приезжайте. Я буду вас ждать. Обязательно!

На другой день Семерихин пришел к Людмиле Васильевне встревоженный и настороженный. Не успел побриться, небрежно повязал галстук. Он сидел на стуле, она ходила по ковру.

— Мы люди взрослые, Герман Агапович, будем говорить прямо и откровенно.

— Я не барышня, — сказал Семерихин. — Не упаду в обморок. Говорите, в чем дело?

— Вы сказали, что не хотели бы брать Юру в свою семью. Это окончательное решение?

— Да. Я все взвесил. Ради его же счастья.

— Но дело осложняется тем, что Юра категорически отказывается вернуться в Ташкент. Он хочет жить у родного отца.

— Откуда вы знаете? — спросил Семерихин. — Это ваши предположения?

— Я это знаю от самого Юры. И позвала вас сегодня, чтобы сказать вам, что ваш сын находится здесь.

— Где это — здесь? — вскочил он со стула. — Где Юра?

— У нас, в детском приемнике. Хотите его видеть?

Семерихин растерянно закивал головой.

— Подойдите сюда. Поближе. Она подвела Семерихина к окну, где висела штора, и слегка отодвинула занавеску. Отсюда открылся вид на двор. Внизу под окнами шумели ребята, играли в волейбол.

— Смотрите, там ваш сын.

Семерихин пристально смотрел на ребят, волнение мешало ему сосредоточиться. Наконец он воскликнул:

— Второй справа, у сетки? Вот прыгнул за мячом. Он.

— Значит, вы помните сына? Это он, ваш Юра.

Семерихин долго стоял у окна и смотрел на сына.

Людмила Васильевна отошла в глубь комнаты, села в кресло, поглядывала на Семерихина.

После долгого молчания Семерихин отвернулся от окна и, словно убеждая себя, сказал:

— Как вырос. Совсем большой.

Подошел к столику, налил из графина воды, залпом выпил весь стакан.

— Можно поговорить с ним? — спросил Семерихин.

— Ни в коем случае, — сказала Людмила Васильевна. — Сначала надо решить главный вопрос: возьмете вы его или нет? Мальчик приехал за тысячи километров…

— Вы сказали ему, что нашли меня?

— Нет. Я уговаривала его вернуться в Ташкент. Он наотрез отказался. Говорит: хочу видеть отца.

Семерихин молчал, опустившись в кресло.

— Я согласился бы, — тихо сказал он. — Но жена… у меня от нее двое детей, девочки-близнецы: Римма и Мира. И с Колей большие трудности. А жить надо так, чтобы в семье было согласно, верно?

Она слушала его сбивчивые слова и мучительно думала о том, как помочь этому человеку.

— А вы скажите жене, что Юра в Москве. У нее же не каменное сердце?

Семерихин встал, подошел к окну, посмотрел из-за занавески во двор. На волейбольной площадке уже никого не было.

— Я не буду вас торопить, — сказала Людмила Васильевна. — Буду ждать вашего ответа до понедельника.

Когда Семерихин, покидая детский приемник, подходил к воротам, он заметил двух мальчиков, вскапывающих лопатами цветочную грядку в скверике двора. Это были Димка и черномазый паренек из Херсона.

Прикуривая сигарету, Семерихин посмотрел на мальчиков и пошел к тяжелым глухим дверям. Димка толкнул черномазого и уставился на Семерихина.

— Узнаешь?

— Кого?

— Да этого дядьку!

— Первый раз вижу, — сказал черномазый.

— Эх ты, шляпа. Айда!

Димка бросил лопату на грядку и побежал к жилому корпусу. Черномазый помчался за ним.

Мальчики с шумом вбежали в спальню. Прямо с порога Димка закричал:

— Слышь-ка, Юрка! Мы твоего батьку видели. Точь-в-точь похож на твой рисунок, гад я буду, если вру.

Юра поднялся из-за стола, где играл с ребятами в домино.

— Брось врать!

— Честное слово! — поклялся Димка. — Пошли, покажу.

Мальчики сорвались с места и побежали во двор к воротам. Но там уже никого не было.

Димка и Юра толкнули дверь. На их стук открылось окошко в середине двери и женщина-вахтер строго сказала:

— Выходить нельзя. Не разрешается!

Окошко захлопнулось.

В субботу с утра шел мелкий дождик. Во дворе детского приемника стояла тишина. Вдоль монастырской стены, где росли деревья с густой листвой, шел Григорий Романович. Вдруг он остановился и прислушался.

За сараем, в углу двора, раздавались глухие удары и позвякивание железа. Ребята рыли подкоп под стеной. Димка и Люська долбили кирпичи в стене молотком и зубилом, а Юра с черномазым пареньком Плошкиным разгребали землю железными лопатами. Все работали напряженно и молча.

Григорий Романович осторожно вышел из кустов, заметил надзирательницу у проходной, молча поманил ее. Она пошла к нему, увидала, что делается за сараем, сунула в рот свисток и что есть духу засвистела.

Ребята сразу всполошились, кинулись бежать. Но на пути у них встал Григорий Романович и надзирательница, загородили проход между сараем и стеной.

— Что же это вы, а? — сказал Григорий Романович. — Подкоп делаете?

— Кто зачинщик? — наступала на ребят надзирательница. — Небось Плошкин, здоровый бугаина? На тебе бочки с водой таскать, а ты даром казенный хлеб лопаешь. Ты еще ответишь за это!

Вперед выступил Юра, весь перепачканный землей, бледный и перепуганный.

— Это я виноват, — решительно заявил он. — Они для меня делали подкоп.

Григорий Романович усмехнулся.

— Похвально защищать товарищей, — сказал он Юре, — да только совсем не лестно обманывать старших. В этом никакой доблести нет. Придется отвечать за такие поступки.

— А чего нас держат под замком? — зашумел Плошкин. — Юрке нужно искать отца.

— А вы не пускаете, — сказал Димка.

— Молчать! — рассердился на ребят Григорий Романович. — Ступайте за мной!

На шум и крик стали собираться другие ребята. Неожиданно тут же появилась и Людмила Васильевна.

— Вот, полюбуйтесь на них, — строго сказал Григорий Романович. — Подкопщики, бежать собрались. А этот оказался главным, художественный руководитель. Что у тебя за книга? Дай-ка сюда!

У Юры за поясом была книга «Граф Монте-Кристо». Он протянул ее Григорию Романовичу.

— Ну и берите, — недовольно сказал он.

Людмила Васильевна посмотрела на ребят, укоризненно покачала головой.

— На кого вы похожи? Как черти чумазые. Сейчас же идите в баню, а после — в столовую обедать.

— То есть как это в баню? — удивился Григорий Романович. — За такие штуки строго наказывать надо.

— Пусть идут в баню, Григорий Романович, — твердо повторила свои слова Людмила Васильевна. — И отдайте, пожалуйста, Юре книгу. Возьми, Юра.