— Помню, и что?

— Пришел запрос из Курска, — вмешался Смирнов. — По всем приметам выходит, что этот парнишка участвовал в ограблении ларька в Курском парке культуры и отдыха.

— С чего вы взяли, что это именно он? Миша на грабителя не похож. У него отец пьяница, избивает мать и детей, вот он и сбежал.

— Кабы так-то, — сказал Смирнов. — Из Курска верную примету указывают. На левой руке у него наколка. На каждом пальце написано по одной букве, а все вместе читай «Миша».

— Вы видали? — спросила Людмила Васильевна у Григория Романовича.

— Не заметил.

— Ну, вот видите. Я тоже не заметила.

— Легко проверить, — сказал Смирнов. — Позовите его сюда, все станет ясно.

— Хорошо, зовите.

И вот они все четверо в одной комнате. Мальчик стоит у порога и с испугом смотрит на взрослых, ждет, когда начнут спрашивать.

— Здравствуй, Миша, — спокойно сказала Людмила Васильевна. — Проходи сюда, садись.

Миша робко прошел к дивану, сел на краешек.

— Это правда, что ты из Курска? — спросила она.

— Правда.

— Курская милиция прислала запрос о тебе.

— А как они узнали, что я здесь? — удивился Миша.

— Ты же сам писал своему приятелю, чтобы предупредил родителей, что ты жив и здоров, — сказал Смирнов. — Писал?

— Писал, — потупился Миша. — Но я не сообщал обратного адреса.

— А милиция по штемпелю узнала, что твое письмо отправлено из Москвы с Павелецкого вокзала. Возникло предположение, что ты здесь, в приемнике, они прислали нам запрос и не ошиблись.

Миша вдруг зашмыгал носом и заплакал.

— Не выдавайте меня, Людмила Васильевна. Я не хочу в тюрьму.

— При чем тут тюрьма? — успокоила его Людмила Васильевна. — Ты же говорил, что у тебя отец алкоголик, избивает мать, тебя, от этого ты и убежал из дому. Я же поверила твоим словам.

Миша всхлипнул и вытер рукавом слезы.

— Это неправда, — сказал он. — Я все наврал. Мы с ребятами сломали замок на ларьке и ограбили. Я боялся, что меня будут судить.

— Вот видите, — сказал Смирнов.

— А вы всем верите, Людмила Васильевна, — вставил Григорий Романович. — По нему же сразу видно, что за птица.

— И что вы взяли в ларьке? — ровным тоном спросила Людмила Васильевна.

— Ящик лимонаду и десять пачек папирос.

— Зачем же ты так сделал?

— Я вместе с ребятами, это они уговорили. Заступитесь за меня, Людмила Васильевна.

— Как же я заступлюсь, если ты вор?

Мальчик затрясся весь от обиды.

— Я не вор! Никогда ничего не крал. Это я по глупости, никогда больше не буду. Поверьте мне, честное слово!

— Ты понимаешь, что натворил? — спросила Людмила Васильевна. — Ты уже большой, должен отвечать за свои поступки. И об отце так нехорошо говорил.

— По дурости я, — сказал Мишка. — Сделал глупость и убежал от страху. Провались этот лимонад и папиросы. Простите меня, заступитесь.

— А я не поверила, когда мне сказали про твои похождения. Теперь вижу — все правда. Что это у тебя на руке?

Она взяла левую руку мальчика, прочла наколку. На каждом пальце с тыльной стороны темнели большие буквы: М-И-Ш-А.

Милиционер и Григорий Романович с удовлетворением прочли татуированную надпись.

— Давно расписал? — спросила Людмила Васильевна.

— Ребята подговорили, не буду я с ними больше дружить. Заступитесь за меня.

— Ладно, иди в свою группу, потом разберемся, — сказала Людмила Васильевна.

Миша посмотрел на всех раскаянным взглядом, тихо вышел за дверь.

Взрослые остались одни и молчали.

— А вы жалели его, верили басням, — сказал Григорий Романович.

— Что делать? — виновато пожала плечами Людмила Васильевна. — Лучше в одном человеке обмануться, чем всех подозревать. Я и сейчас думаю, что он неплохой мальчик, нечаянно оступился.

— Отправим в Курск, там разберутся, — сказал Смирнов. — Дело ясное.

— Я прошу вас, напишите самое положительное наше впечатление о мальчике и изложите нашу просьбу не выносить строгого приговора. Надо дать полную возможность мальчику исправить свою ошибку.

— Я с вами согласен, — сказал Смирнов.

— А вас, Григорий Романович, я попрошу самому съездить в Курск вместе с мальчиком и помочь товарищам правильно разобраться в его судьбе. И, если я в чем ошибаюсь, поправьте меня.

Людмила Васильевна пересекла двор детского приемника, направилась к белокаменному зданию мастерских. Здесь работали дети, человек сорок. Из тоненьких струганых реек ребята сбивали ящики для посылок.

У освещенной белой стены стоял Юра и черным углем рисовал портреты своих товарищей. Там уже красовалась целая галерея знакомых лиц: Димки, Мишки, вихрастого цыганенка, маленького паренька из Херсона.

Юра увидал Людмилу Васильевну, бросил уголь, отошел к своему верстаку и принялся стучать молотком.

— Здравствуйте, дети! — сказала Людмила Васильевна.

Дети поздоровались, не прекращая работы.

Она смотрела на размалеванную стену, узнавала знакомых ребят.

— Пойди-ка сюда, Юра, — позвала Людмила Васильевна.

Юра нерешительно подошел.

— Нарисуй, пожалуйста, меня. Сумеешь?

— Зачем же? — смутился Юра.

— Рисуй, — повторила она.

Юра взял уголь, стал рисовать.

Прекратился стук молотков, ребята бросили работу, смотрели на Юру.

А Юра быстрым росчерком в одну минуту нарисовал портрет Людмилы Васильевны и отошел от стены.

— Похожа? — спросила ребят Людмила Васильевна.

— Похожие, — крикнул один паренек, и другие сразу поддержали его. — Законный портрет.

— Точно.

— Похожая.

— Молодец, Юра, хорошо рисуешь, — подхватила Людмила Васильевна. — Зайди ко мне после обеда, есть одно дело.

Юрины глаза сверкнули надеждой.

— Нашли отца? — спросил он.

— Придешь, все узнаешь.

В кабинете их было трое: Людмила Васильевна, Григорий Романович и Юра.

— Так и не вспомнил, откуда ты? — спокойно спросила мальчика Людмила Васильевна.

— Не вспомнил.

— Почему не хочешь сказать, что приехал из Ташкента? — прямо спросила Людмила Васильевна.

Юра от неожиданности забеспокоился, но ничего не ответил.

— Правда же ты из Ташкента? — спросила она еще раз.

— Правда, — сказал Юра, не поднимая глаз. — А не признавался, чтоб не отправили обратно.

— На какой улице живешь?

— Самаркандская, двадцать семь.

— Как зовут родителей.

— Еремеева Надежда Ивановна. Ну, еще Кирилл Николаевич.

Он теперь ничего не скрывал и только боялся, что его отправят домой.

— Что же нам делать, Юра? — сказала Людмила Васильевна. — Похоже, никаких результатов насчет гражданина Семерихина мы не добьемся. Придется возвращаться в Ташкент. Там же тебе хорошо жилось? Ну, что ты молчишь?

— Хорошо, — тихо сказал Юра. — Меня не обижали.

— Мама любит тебя. Правда же?

— Я тоже люблю ее. Только она мне не мама, — дрожащим голосом ответил Юра. — Моя мама умерла.

— Она воспитала тебя как сына. Она теперь стала тебе самым близким человеком. Зачем ты ее обижаешь?

Юра вскочил с места и упрямо сказал:

— Я не обижаю ее, я люблю маму. А в Ташкент не поеду, буду искать отца.

— Найдешь ли такого, какого ищешь?

— Всю землю пешком обойду и всех людей спрашивать буду. Куда он денется? Найду!

Людмила Васильевна молча смотрела на Юру. Подошла к нему, сочувственно покачала головой. Когда он успокоился, сказала:

— Послушай моего совета. Я желаю тебе добра.

Юра демонстративно отвернулся от нее и сердито насупился.

Людмила Васильевна от растерянности замолчала. Решила переменить тактику.

— Извини меня, — мирно сказала она. — Я ни на чем не настаиваю. Не хочешь возвращаться, живи у нас. Будем искать отца. А теперь успокойся, иди к ребятам.

Юра направился к выходу.

— До свидания, — буркнул он в дверях. — Только ищите как следует.

Людмила Васильевна и Григорий Романович остались вдвоем.