— А как Семерихин выглядит?

— Я с ним не встречался…

— Что о нем говорят?

— Благополучный служака, исполнительный. Иногда выпивает, правда, без скандалов.

— Условимся, Григорий Романович, вот о чем: не будем говорить Юре до нашей встречи с Семерихиным и до выяснения всех обстоятельств. Семерихин тоже не должен знать, что мальчик в Москве.

— А может, не тянуть резину, приехать к нему и все рассказать? У нас других дел по горло, вы же знаете.

— А вдруг окажется, что мальчику нельзя жить в семье Семерихина?

— Нельзя, так отправим обратно. Отец скажет, откуда приехал мальчишка.

— Как это у вас всегда все просто, — с укоризной сказала Людмила Васильевна.

— А что вы предлагаете? — удивился Григорий Романович. — Он у нас не один, чтобы столько им заниматься.

— Вы знаете мой принцип: я не люблю, когда всех детей рассматривают оптом. Надо к каждому найти подход.

— У нас с вами жизни на это не хватит.

— Так не будем же терять время на отвлеченные разговоры. Считайте, что я уже взяла на себя встречу с Семерихиным, — сказала Людмила Васильевна. — И для начала попросим помощи у работников райжилотдела, у Мироновой.

В подъезд райисполкома вошел высокий мужчина лет сорока, одетый как-то небрежно и не по моде. Вынул изо рта папиросу, бросил под ноги, придавил ботинком и стал подниматься наверх. Спросил у незнакомой женщины:

— Не скажете, как пройти к Мироновой?

Женщина была чем-то расстроена, сердито ответила:

— Третья дверь направо.

В комнате сидели две женщины: одна ближе к двери, другая в углу, отвернувшись, уткнулась в бумаги.

— Здравствуйте, — сказал вошедший. — Кто будет товарищ Миронова?

— Я, — подняла голову ближняя женщина. — Слушаю вас.

Мужчина представился.

— Семерихин, из научно-исследовательского института. Вызывали?

— Садитесь, пожалуйста, — пригласила Миронова, ставя стул таким образом, чтобы Семерихин сел спиной ко второй женщине, которая до конца разговора не повернулась.

Мужчина вежливо улыбнулся, сел на предложенный стул.

— Я пригласила вас в связи с вашим заявлением. Кое-что нужно уточнить.

— Чего тут неясного? Прошу трехкомнатную квартиру, треугольник института поддерживает. До каких пор мне жить в развалюхе? Старший научный сотрудник, а печку топлю дровами и воду ношу из колонки. И жена работает, семья большая.

— Сколько человек?

— Я с женой и четверо детей, — произнес он заученную фразу.

— Вы написали в заявлении и вот сейчас говорите, что у вас четверо детей, а по другим данным детей у вас трое.

Семерихин полез в карман за сигаретами, но не решился закурить, сунул пачку обратно.

— Один ребенок живет не с нами. Но он все равно мой, и жилплощадь ему положена.

— Где же он живет?

— Это, по-моему, никого не касается.

— Вы же знаете, что жилплощадь предоставляется только тем, кто фактически проживает в семье. Если ваш ребенок не живет с вами в старом доме, значит, вы не возьмете его и в новую квартиру.

— Что гадать о будущем? — сказал мужчина. — Вам со стороны легко судить, а вы в мою шкуру влезьте, тогда и скажете, могу я сына взять в новую семью или нет?

— И давно он не живет с вами?

— С самого дня рождения. Двенадцать лет собираюсь взять, и каждый раз возникают препятствия. Как ни кинь, а все выходит, лучше ему оставаться у чужих, чем ехать к родному отцу.

Семерихин снова вынул сигарету, стал мять ее пальцами.

— Разрешите? — спросил он.

— Курите, курите.

— Благодарю вас.

Зажег сигарету, глубоко затянулся. Полез в карман, вытащил платок, стал вытирать вспотевший лоб и лысину.

— Вы не думайте, что я какой-нибудь, знаете, хлюст, что ли, уклоняюсь от отцовского долга. Уверяю вас.

— Почему же вы не берете его к себе?

— Кто знает, может, и возьму.

Семерихин пытался расположить к себе собеседницу, перешел на более задушевный тон.

— У сына нет матери, умерла при родах. Мальчик остался на руках у ее сестры. Женщина бездетная, медицинский работник. Она и воспитывает его как родного. Я честно скажу, виноват перед покойной женой. Нехорошо поступил, до сих пор мучаюсь. Работал я механиком на рудниках, часто уезжал в командировку, ну и связался с одной женщиной. А жена в то время была беременная. Связала в узелок бельишко, оставила мне старшего сына и подалась на станцию в пургу и лютый мороз. Чудом живая, добралась за пятьсот верст к своей сестре, там родила и скончалась.

Он погасил окурок и закурил новую сигарету.

— И вы до сих пор не можете решить судьбу сына.

— А как решить? То сам был бездомный, со старшим Колькой намаялся, а после общие дети пошли. Вторая жена с первого дня невзлюбила мальчишку, и он на нее все время волчонком скалится. Гляжу на него и мучаюсь, куда, думаю, еще младшего брать?

— Выходит, отказались от сына?

— Почему же? Просто ему там не плохо живется.

— Зачем же вы в заявление его вставляете? Пускай и живет у чужих, вырастет счастливый, про вас и знать не будет.

— Легко указать, — вздохнул Семерихин. — Ну и что же, что вставил? Он же мой ребенок?

Миронова с удивлением смотрела на Семерихина.

— Вы даже не написали, где живет ваш сын. Все-таки официальный документ.

— Проверять будете? Не выдумал ли я сына для лишней жилплощади? Действуйте, как хотите, только не бередите детскую душу. Жилплощадь ему полагается по закону, я и написал. И вы не имеете права исключить из состава семьи моего законного сына. Я могу идти?

Семерихин с вызовом смотрел в лицо Мироновой.

— Вы ответили на все мои вопросы, и я вас больше не держу, — спокойно сказала она.

Он кивнул головой и пошел к двери. Когда он вышел, женщина, сидящая в углу, быстро поднялась с места. Это была Людмила Васильевна.

— Вы первый раз видите этого человека? — спросила она Миронову.

— Первый, — сказала Миронова. — Жалко мальчика. Бежать за тысячи километров и найти такого отца!

Людмила Васильевна подошла к окну, взглянула на улицу из-за занавески. Миронова подошла к ней. Отсюда женщины увидали, как Семерихин пересек улицу, подошел к старенькому «Москвичу», стоящему в тени у тротуара, не торопясь открыл дверцу, сел в кабину и уехал.

На другой день утром Людмила Васильевна зашла в книжный магазин, остановилась у прилавка, спросила продавца:

— У вас есть «Граф Монте-Кристо»?

— Пожалуйста, — сказал продавец. — Вам какое издание?

— Любое.

Он достал с полки книгу, принял деньги от Людмилы Васильевны, дал сдачу, завернул книгу в белую бумагу.

— Прошу вас.

— Спасибо. До свидания.

— До свидания.

Людмила Васильевна ушла из магазина с покупкой. После обеда в своем кабинете она беседовала с Юрой.

— Я хотела спросить у тебя, Юра, ты знаешь, кто твой отец?

— Геолог и путешественник, — с гордостью сказал Юра. — Он по всей земле ездит, в горах и пустынях ищет полезные ископаемые. У него есть ружье, собака овчарка, походная палатка, надувная лодка с мотором и автомобиль.

— Откуда ты знаешь?

— Я так думаю. У настоящего геолога все снаряжение имеется, иначе как же? Разве вы не читали про путешественников и искателей?

— Читала. А ты уверен, что твой отец не забросил геологию? Может, уже и не путешествует, а спокойненько живет себе на какой-нибудь улице.

— Ну что вы! — засмеялся Юра. — Он настоящий, знаете, какой смелый и сильный. Вот когда найдете, сами увидите.

— Боюсь, не найдем мы такого отца. Что тогда делать?

— Куда ему деться? Найдете.

Юра недоверчиво покосился на Людмилу Васильевну.

— А вы не перепутали фамилию? Семерихин Герман Агапович.

— Не перепутала. Тебе хорошо жилось у тети?

— Хорошо, — сказал Юра. — Она добрая.

— Ты сказал ей, что уезжаешь в Москву?

— Чего еще говорить? — нахмурился Юра.

— Думаешь, ей все равно, что с тобой случится? Наверное, теперь места себе не находит, ищет тебя, а ты спокойненько укатил в Москву. Да еще адрес скрываешь, мы бы ей послали телеграмму, успокоили ее. Почему не хочешь сказать, откуда приехал?