Катюше стало грустно, и она вспомнила свой городок, свою бригаду, неугомонных подружек из общежития. Вдруг показалось, что где-то совсем рядом за спиной она слышит их веселый смех, звонкие голоса, бойкий говор. Громче всех говорит Надька Глазкова, забивает голоса девчат своим тонким высоким верещанием.

«Милые, славные подружки, — подумала Катюша и улыбнулась. — Как они там? Не забыли меня?»

И ей живо представилось, как готовятся к празднику в молодом, уютном, чистом городке, который она совсем недавно покинула. Сегодня последний рабочий день, вечером все соберутся во Дворце культуры, будут поздравлять друг друга, хвалить лучших рабочих и работниц, вручать переходящие знамена передовым бригадам. Наверняка ее подружки перевыполнили план и, как всегда, займут первое или второе место. А потом будет концерт, музыка, танцы. И придет он с цветком в правой руке и пригласит Катюшу на вальс…

При одном только воспоминании о нем ей стало нехорошо, неприятно, как от физической боли.

— Вот мука! Поди разберись, что это было? Как дурной сон, как наваждение или злое колдовство. И как же я могла так обмануться, не понять лживой души?

Она отошла от окна, перестала думать о Геннадии, но все еще видела перед собой веселые лица девчат, знакомых парней, слышала хриплый басок высокого усатого мастера с военными орденами на груди. Щемящее чувство печали охватило ее, в глазах засверкали невольные слезы. Она бесцельно прошлась по комнате, взяла шерстяной платок, накинула на голову, будто собиралась уходить из этого дома.

В дверях неожиданно появилась Александра Нестеровна, спокойно взглянула на Катю.

— Озябла, что ли? Не то еще будет, скоро зима. У нас всегда так по осени: хоть и солнце светит, а холодно. Ну, покажи-ка, сколько наработала?

Она склонилась над вязанием и стала рассматривать узоры, искренне похвалила девушку:

— Умница. Ловко делаешь, красиво. Хорошо узор соблюдаешь.

Катюша успокоилась, сняла с плеч платок, молча принялась за работу.

Накануне праздника все были дома, готовились к завтраку. Катюша согрела самовар, поставила на стол чашки, еду, а Мария Ивановна готовила картофельный салат с овощами и сметаной. Александра Нестеровна старалась покрепче заварить чай, прикрывала чайник салфеткой, чтобы сохранить тепло.

Проходя мимо зеркала, Катюша взглянула на себя, остановилась, стала поправлять прическу. Лицо было свежее после сна, щеки румяные, глаза веселые. Тонкими пальцами поправила челочку на лбу, чуть откинула воротничок, открыла шею.

— А говорили, будут пятна на лице, и вообще всякие страхи. А я еще ничего, вполне на уровне.

Она подмигнула своему изображению и озорно улыбнулась едва заметным движением губ.

Как раз в это время раздался громкий стук в дверь. Кто-то бил кулаками весело, шумно, настойчиво.

Мария Ивановна кинулась открывать, но дверь распахнулась сама, и в комнату прямо с разбегу ворвался высокий белоголовый парень в шинели, и с веселым криком подхватил на руки Марию Ивановну, закружил ее, как вихрь, понес на середину комнаты.

— Не ждали? Не ждали? — громко спрашивал парень, смеясь и сверкая белыми зубами. — А я как снег на голову. Разрешите доложить: гвардии рядовой Сергей Ковалев по случаю окончания воинской службы явился к постоянному месту жительства.

Мария Ивановна от радости пыталась что-то сказать, но из всех слов выговаривала только одно: «Сережа! Сереженька!» Глаза заблестели от слез, она с умилением смотрела на сына, такого бравого, сильного, в красивой военной форме.

— Молодец, Сереженька! Прелесть! Настоящий мужчина!

А Сережа, как заводной, браво козырнул, хлопнул каблуками и бросился обнимать Александру Нестеровну.

— Здравствуйте, бабушка!

Они обнялись, бабушка сухими руками дотянулась до головы внука, приблизила к себе и поцеловала в лоб.

— Добро пожаловать, внучек. В родной дом явился.

Глядя через бабушкино плечо, Сергей увидел незнакомую девушку. Милое, красивое лицо, глаза чуть испуганные, но непокорные, смелые. Сергей встал во весь рост и по-военному кивком головы поклонился девушке, вопросительно посмотрел на мать и на бабушку.

— Это Катюша, — поспешила представить девушку Мария Ивановна. — Из Курска… наша дальняя родственница.

Катя нетерпеливо качнула головой, хотела перебить Марию Ивановну.

— Словом, хорошая девушка, — торопливо закончила Мария Ивановна. — Успеете познакомиться. Садись к столу, Катюша. Садитесь все. Как замечательно вышло, Сережа, что ты приехал. И прямо — к празднику. Снимай же шинель, раздевайся.

Сережа пожал руку Кате, улыбнулся и шутливо сказал:

— Жаль, что родственница. Красивая!

Она скромно стояла перед парнем, укутавшись в большой пуховый платок, и с первого взгляда Сергей ничего не заметил.

Поздним вечером, когда Сергей спал крепким сном, Катя уговорила Марию Ивановну и Александру Нестеровну отвести ее к Варваре Петровне. Женщины долго уговаривали девушку остаться, старались убедить, что все будет хорошо, она же не согласилась и настояла на своем.

Дня через два в дом Варвары Петровны явился Сергей. Старушки не было, Катя сидела одна у окна, вязала платок.

— Что вам надо? — сухо спросила Катя, когда Сергей шагнул через порог и остановился, не ведая, с чего начать разговор.

Переступая с ноги на ногу, он странно и жалостно смотрел на нее и наконец выпалил, как на поверке перед строем:

— Я все знаю, — сказал он решительно. — Зачем ты ушла, дуреха? Иди к нам, не помешаешь.

Катя не поднялась со стула, упрямо опустила голову.

— Вам-то что? Чего вмешиваться в чужую жизнь?

Он постоял и ушел…

На этом запись в тетради внезапно оборвалась.

Что же было дальше? Чем кончилась эта занятная история, в которой рассказчица, несомненно, была одним из действующих лиц? Она, правда, и не скрывала своей причастности к тем событиям, о которых рассказывала, только не назвала своего имени и профессии. Но висевший на лацкане ее жакета значок медицинского работника тогда еще бросился в глаза журналисту, и он, не без основания, решил, что рассказчица, очевидно, была причастна к медицинскому миру и имела прямое отношение к судьбе молодой героини и других персонажей рассказанной ею истории.

Теперь Березов ясно припомнил, что женщина оборвала свой рассказ, когда поезд остановился на большой станции, где ей надо было выходить. Досадуя на то, что не успела рассказать все до конца, попутчица, прощаясь, сунула Березову какой-то конверт с вложенными записками на разных клочках бумаги и, спрыгнув на перрон, обернувшись, сказала:

— Может, из этих записок поймете, чем кончилась наша история.

— Ваша? — спросил Березов с удивлением.

— Прочтите записки и все поймете, — сказала она. — Будьте здоровы, товарищ.

Тогда еще, в поезде, Березов мельком прочел записки и, кажется, не уловил особой связи с тем, что рассказывала попутчица, сложил все обратно в конверт и спрятал в портфель.

Теперь же он вспомнил про злополучный конверт, стал рыться в бумагах, нашел его вместе с другим синим конвертом, принялся внимательно читать и перечитывать записки.

Записей было немного. Листок из тетради. Две бумажки в синем конверте. Какие-то отрывочные записи карандашом на бланке для рецептов, две-три фразы, написанные на конфетной обертке. Все постепенно логически выстраивалось в одну линию.

На листке, вырванном из тетради, торопливо было написано карандашом:

Обратная сторона листка была исписана аккуратным мелким почерком, очевидно это была рука Катюши.