— Где я? — Вопрос прозвучал еле слышно, как тихий свист.

Изо рта вырвался клубок пара. Холодно. Здесь тоже очень холодно.

Внезапно я поняла, что страшно хочу пить, но это подождет. Сначала мне надо понять, куда меня привезли.

Старуха слегка вздрогнула, услышав мой голос, но продолжила что-то делать с моей правой рукой. Я сглотнула и повторила свой вопрос. Старуха молчала. Резкая боль резанула мою правую руку. Я вскрикнула и опустила взгляд.

— Что?! Что вы делаете?

Если бы у меня были силы, эти вопросы я бы истерично прокричала, но у меня получилось лишь хрипато прокаркать. Мои руки, пристегнутые ремнями к ручкам стула, были в длинных порезах, из которых текла кровь. Старуха грязным от крови ножом наносила мне новые порезы и расковыривала запекшуюся кровь на старых, чтобы те не заживали и продолжали кровоточить.

Я с трудом пошевелила пальцами, по которым стекали струйки крови. Рука едва дрогнула. Нет, выбраться сама я точно не смогу. Сил совершенно не было.

— Где мои родные? — прохрипела я.

Старуха сделала еще несколько порезов, от чего я сморщилась и заскулила. Наклонилась, подняла с пола какую-то грязную миску и посмотрела на ее содержимое.

— Мало, — проскрипела старуха, ставя миску на место. Я проследила за ней взглядом и в ужасе поняла, что подо мной стоит целых четыре такие миски, в которые капала моя кровь.

— Кто вы и где мои мама и бабушка? — не унималась я.

Узкие глаза-щелочки внимательно уставились на меня. Помолчав, старуха сказала:

— Я удаганша. Дана. Твои родные привели тебя сюда, чтобы я избавилась от твоей порчи.

— От порчи? Но я уже не болею. — В горле запершило, и я истошно закашляла. — Можно…можно воды?..

Старуха молча подошла к кадке на столе, стукнула половником по воде, которая покрылась корочкой льда, затем зачерпнула деревянным половником воду и поднесла его к моим губам. Я принялась жадно глотать ледяную воду. Горло тут же обожгло, но я не остановилась, пока не выпила все.

Пока старуха относила половник назад, я огляделась по сторонам. Стены и полы покрыты коврами. По краям стояли сундуки, на которых были разложены какие-то мешочки, склянки и сухие травы. Кое-где горели толстые свечи. В центре слабо горел очаг.

Сопоставив в голове снежные просторы, холод и юрту с шаманкой, я поняла, что родители, скорее всего, привезли меня куда-то на север, чтобы провести этот жуткий ритуал.

Прикрыв глаза, я тяжело вздохнула. Голова тут же закружилась. Наверно, сказывалась потеря крови. Интересно, сколько из меня уже вытекло? Кажется, человек не может жить без двух литров…

Тем временем старуха схватила с одного из сундуков пучок сухой травы, подожгла его от свечи и принялась дымить прямо у меня под носом. Горький запах тут же попал в легкие, и я закашляла. Силы, которые начали возвращаться после того, как я попила, снова покидали меня.

— Нет, нет, нет… — забормотала я, тщетно пытаясь держать глаза открытыми.

— Спи… — приказывающим тоном велела старуха.

И я уснула.

***

Мне снился Кирилл. Вернее, его отражение в зеркале. А потом его руки над раковиной. Помыв их, он снова посмотрел в зеркало. Вид у парня был усталый. Под покрасневшими глазами залегли синяки, лицо осунулось. Кажется, что он не спал несколько суток.

Потом картинка помутнела и исчезла. Долгое время мне снилось просто голубое небо, а потом вдруг я увидела белый снег через запачканное стекло машины. Пейзаж походил на тот, что я видела, когда очнулась первый раз. Перед моим взором мелькнула татуированная рука Кирилла с часами. Видимо, мне снилось, что я снова в его теле. Это и не удивительно — в какой-то степени мне нравилось быть им.

Однако и эта картинка вскоре помутнела, и я услышала отдаленные голоса.

— …хочу поговорить с ней…

— …будет сложно…она находится в глубоком…

— …должны разбудить…

Картинка полностью исчезла. Резкий, противный запах ударил мне в нос. Я закашляла и открыла глаза. Передо мной стояла бабушка.

— Детка, ты как?

— А то не видно? — с трудом ответила я.

Я хмуро уставилась на любимую бабушку, которая меня предала. Потупив взгляд, она отошла от меня и села на один из сундуков.

— Что это за фигня? — спросила я, кивая на свои окровавленные руки. Судя по пульсирующей боли на плечах и спине, за время моей последней отключки старуха далеко продвинулась.

Бабушка открыла рот для ответа, но ее опередили.

— Это ритуал тысячи порезов, — сказала моя мама.

Она тихо вошла в юрту и, стоя у входа, куталась в дорогую блестящую шубу. Подходить ближе она не спешила. Собственно, я тоже не спешила ей радоваться. Печально осознавать тот факт, что самые родные и близкие тебе люди не смогут помочь. Никто мне не сможет помочь…

— Тебе надо нанести тысячу порезов, чтобы духи вошли в твое проклятое тело и изгнали из тебя порчу, — на полном серьезе сказала мама.

Я, конечно, понимала, что моя болезнь — это нечто мистическое, но чтобы верить в эту бредятину, которая еще и может меня убить, безумие чистой воды. Однако мои родные свято верят в это безумие, поэтому спасения мне не видать. Значит, надо хотя бы узнать, что меня ждет.

— Сколько порезов осталось?

— Семьсот двадцать четыре.

Значит, сделано уже двести семьдесят шесть. И как только мое тело это вынесло?..

— Сколько прошло времени?

— Двое суток. Почти трое.

— Я не выдержу… — Мой голос дрогнул.

Признать этот факт оказалось просто, но легко на душе от этого не стало.

— Ты выдержишь, — уверенно заявила бабушка. — Я молюсь за тебя каждый день утром и вечером.

Как всегда она надеялась на высшую, неизведанную силу, а не на себя или на меня.

— Тебе надо больше спать, Алиса. Тогда ритуал должен пройти успешно.

Должен…

Я горько усмехнулась.

— Неужели я так вам надоела? — прошептала я, глядя вниз. — Вы меня ненавидите? Презираете? Обижены?

— Нет, что ты, милая! — замахала руками бабушка.

— Тогда чем я заслужила такое отношение? Что я сделала не так, чтобы оказаться связанной в какой-то юрте и терпеть телесные издевательства?! — мой голос в конце сорвался на крик.

Бабушка недовольно сжала губы, а мама даже не шевельнулась, молча выслушивая мои вопросы.

— Алиса, ты ошибаешься…

— Ты всего лишь неразумное дитя! — перебила бабушку мама. — Ты не можешь нести ответственность даже за себя! Ты не знаешь, что лучше для тебя, только мы это знаем!

— Вот уж нет! Мне уже восемнадцать, и я давно не ребенок, мама. Это твоя проблема, что ты не видишь во мне взрослого человека!

— Потому что ты еще ничем не доказала своей взрослости! Ты творишь дикие, глупые и абсолютно безответственные вещи! Спуталась с каким-то отвратительным типом, украла из дома деньги, сбежала и стала жить с незнакомым мужчиной! Ты — позор, Алиса. Позор нашей семьи. Когда ты вылечишься, то можешь идти на все четыре стороны. Я устала биться головой о стену и ждать хоть какой-то благодарности за то, что все эти годы мы с бабушкой тебя берегли.

Я многое хотела ей сказать. Ответить на ее слова, которые были для меня как раскаленное железо, которое она снова и снова прижимала к моей коже, но я промолчала. Проглотила все, что было у меня в мыслях, и сказала лишь одно:

— Не когда, а если, мамочка.

Непонимающе уставившись на меня, мама невольно сделала шаг вперед.

— Если я вылечусь, — пояснила я.

— Ты вылечишься! Я молюсь…

Я одарила бабушку таким взглядом, что она замолчала на полуслове.

— Лучше бы ты не сто раз молилась, а один раз встала на мою сторону, — с горечью произнесла я, глядя на человека, которому безоговорочно доверяла всю свою жизнь.

Ну как же такое может быть? Как могут придать самые близкие, самые родные?..

Слезы подступили к глазам, но я сдержалась и не заплакала. Шмыгнула носом и с вызовом посмотрела на маму.