— Через моих ловких агентов, — уверял он свою клиентуру, — я подчиню своему влиянию всю эту западную банду и преувеличенно щедрой помощью бастующим в короткое время опустошу ее кассу. Еще два-три месяца — и пороху у них не хватит, тем более, что их лидером — буду я.

Эта всеобщая, знаменитая стачка рудокопов штата Колорадо была действительно генеральным сражением; так назвав ее, Мак-Парланд был совершенно прав. Обещания Пинкертона заставили промышленников пойти на дальнейшие расходы и убытки во имя решительной победы. И вот уже все, как будто, на мази, и Пинкертон в лице своего сотрудника Роберта Смита уже стал главой их могучего противника, и вдруг…

Мистер Хейд смотрел на убитого сыщика тем взглядом, на который давали ему право 65 тысяч долларов, затраченных на Пинкертона.

— Это крах… да… это крах… Конечно… Все пропало… лепетала растерянно ищейка. — Это удар… Кто мог думать?.. Роберт Смит — самый дельный сотрудник…

— Ведь я же еще не знаю, — завопил вдруг, наконец-то придя в себя, озадаченный сыщик. — Поймите же, что я еще и сам ничего об этом не знаю. Смит, по моим сведениям, должен был быть сегодня с утра в заседании стачечного комитета. Что же это будет? Боже! Что же будет?

Мак-Парланд потрясен был, казалось, этой катастрофической неудачей больше даже, чем лидер объединенных колорадских промышленников. Вынимая машинально портрет за портретом из красовавшегося на столе для видимости альбома уголовных преступников, мистер Хейд внезапно встал, шумно отодвинув тяжелое кресло.

— Необходимо вызвать из Нью-Йорка мистера Пинкертона. Надеюсь, правда, что после всего случившегося вы не станете уже настаивать на дальнейшей борьбе с рабочими. Однако, раньше, чем начать, переговоры, я хочу видеть Пинкертона. Осмелюсь просить вас об этом, мистер Парланд.

— Ваша просьба опоздала, мистер. Я вчера еще вызвал его срочной радиограммой, в связи с разоблачением рабочими плавильного завода нашего агента № 5. Мое чутье подсказало мне, что эта маленькая неудача — начало краха. Увы, я не ошибся. Связь этих двух скандалов совершенно несомненна. И я не знаю теперь, я решительно…

Сыщик вынужден был проглотить окончание фразы. Кто-то стремительно ворвался в контору через дверь, выходящую на улицу Вашингтона.

Это был невысокий коренастый господин с небольшой раздвоенной бородой, густыми необычно длинными усами, почти сливающимися с концами коротких бакенбард. Нос с горбинкой, как и вся эта необычная для американца растительность на лице, позволял принять вошедшего за иностранца. Короткое пальто-реглан и широкий кепи как-то плохо шли к этому лицу, для которого более подходящим костюмом был бы длинный широкий плащ и мексиканская шляпа. При виде вошедшего оба собеседника остолбенели от удивления: это был секретарь Западной Федерации Томас Мойер.

— Я в конторе мистера Пинкертона? — спросил вошедший, не снимая кепи.

— Так точно, мистер. Я управляющий конторой Мак-Парланд. К вашим услугам, мистер. Чем могу?

Неожиданный посетитель бросился в кресло, не дожидаясь приглашения.

— Мне нужна ваша помощь. Верней — простое разъяснение. Вам, конечно, известно о крушении поезда в 8 верстах от Серебряных Копей?

— Наше агентство занято этим делом уже целую неделю.

— Скажите, мистер, достаточная ли улика против преступника — случайный фотографический снимок, изображающий его на месте преступления, во время развинчивания железнодорожных рельс?

— Что вы хотите этим сказать?

— Не больше, чем сказал. Я прошу, по возможности, ответа на свой вопрос.

— Ну, да. Если <на> фотографии есть данные для точного определения местности, в которой совершено преступление, т. е., иначе говоря, если снимок изображает преступника за работой именно на том месте, где последовала затем катастрофа, то это улика неотвратимая, — правда, с натяжкой, но по законам Штатов совершенно достаточная для обвинительного приговора. Фотография — свидетель наиболее беспристрастный.

Посетитель оживился.

— В таком случае, могу оказать услугу родной юстиции. Вот снимок пейзажа, сделанный мной, как любителем. Совершенно случайно захвачен им человек, которого я по близорукости принял за стрелочника, но я ошибся: человек этот развинчивает скрепления на рельсах именно в том месте, где через 20 минут произошло крушение. И человек этот вам несомненно знаком.

С этими словами посетитель протянул Мак-Парланду снимок, еще не наклеенный на паспарту. Случаи был достаточно необыкновенный, чтобы заинтересовать даже не специалиста по уголовному розыску. Каково же было удивление сыщика, когда он увидел на снимке Колорадские источники Денверской железной дороги, т. е. именно то место, где произошло ужасное крушение губернаторского поезда и около жел. — дор. полотна с ломом и отверткой в руках… того самого человека, который передал ему этот снимок. Сходство было настолько полное, что не арестовать этого безумца, передающего сыску улики против себя же самого, было бы преступлением. Но… может быть, это простая игра природы? Может быть, этот человек вовсе не тот, за кого Мак-Парланд его принял? И разве не может так случиться, что именно Мойер, по постановлению Федерации, самолично совершил преступление для устранения ненавистного рудокопам губернатора Белла. А этот честный малый, знающий свое поразительное сходство с председателем Федерации, пришел позабавиться над сыщиками, нимало не задумываясь о том, что благодаря этому сходству он сам может стать жертвой своего случайного снимка. Впрочем, то, что он сам автор снимка и собственник негатива, ставит его вне подозрений.

Но ведь, если это так — то…

Злобной радостью вспыхнула собачья душа пинкерто-новского собрата. Лидер рабочей Федерации устраивает крушение губернаторского поезда, — да ведь этого же совершенно достаточно, чтобы смести всю Федерацию с лица земли. Это ли не компенсация за неудачу с Робертом Смитом?

Оставалось только проверить свои предположения. Оставалось только убедиться в том, что перед ним — чудесный двойник Томаса Мойера.

Виновник всей этой бури, проносившейся в мыслях обалдевшего сыщика, как ни в чем не бывало рассматривал альбомы уголовных героев. Глядя на него, можно было подумать, что он и не рассмотрел как следует фигуры преступника на своей злополучной фотографии. Иначе, пожалуй, его спокойствие было бы все же нарушено. Выждав столько времени, сколько по его мнению, было достаточно для рассмотрения снимка, он захлопнул альбом и взглянул на своего собеседника.

— Ну, что? Не находите ли вы, что этот снимок — блестящая улика и что лицо преступника получилось достаточно отчетливо, чтобы узнать его при случае?

— Но ведь… Но ведь это лицо… Это лицо… Осмелюсь полюбопытствовать… с кем имею честь говорить?

— Сорок тысяч могил… Простите, мистер… — вскочил, как ужаленный, странный посетитель, — я не успел отрекомендоваться: Томас Мойер, председатель Западной Федерации Объединенных рудокопов.

Сыщик внезапно рассвирепел.

— А вы заметили, уважаемый мистер, что этот бандит на вашем снимке похож на вас, как две капли воды? — заорал он вдруг, вскакивая с кресла.

Томас Мойер закивал обрадованно, весь как-то еще более оживившись.

— Да, да. А вы тоже заметили это?

Это дурашливое поведение привело сыщика в окончательное бешенство.

— Я ли заметил? Не прикидывайтесь дурачком. Да этой карточки достаточно, чтоб вас повесить. Понимаете?

И мгновенно мелькнула мысль:

— В этом снимке — подавление стачки, гибель Федерации. Кем бы ни был запечатленный на нем преступник, — отвечать за своего неизвестного двойника должен этот проклятый рудокоп и его чертова организация.

Миг — и стальные наручники, столь неожиданно обеспечивающие успех колорадским кровососателям, были ловко наброшены на опешившего рудокопа. Деликатно сидевшему в сторонке мистеру Хейду оставалось только смотреть и изумляться.

— Ну, это уже слишком, — заворчал рудокоп. — Вы остре-ножили меня, милый Мак, как хорошего мексиканского мустанга. Если вам так не нравится мое лицо, снимите с меня хоть волосяные украшения. Может быть, тогда вы убедитесь, что я больше похож на Пинкертона, чем на Томаса Мойера.