— А как же суд? — спросил Ричардсон.

— На суд я явился с коллекцией табачных мешков, сигарных коробок и консервных банок, украшенных рекламными изображениями американского флага. Их десятками присылали мне неизвестные друзья. Между прочим, они раздобыли флаг Бостонского делового клуба, с очень красноречивыми надписями на полосках. Но лучше всего все-таки выглядела рабочая карточка агентства Пинкертона, потому что на ней всевидящее око изображено в кольце национальных звезд и полос…

— И что же? — перебил Ричардсон.

— В тот раз им пришлось меня оправдать… Любопытная история, правда?

— Да. В особенности для человека, посвятившего свою жизнь изучению американского права.

— Дорогой Ричардсон, бесплодное занятие, которому вы посвятили свою жизнь, по-видимому, развивает в вас меланхолию…

Адвокат Ричардсон угрюмо жевал сигару на скамье под розовыми кустами.

— Мне не нравится ваше дело, Билль… С каждым днем мне все меньше нравится это дело.

— А что говорит Дарроу?

— Билль, если вы хотите знать правду, Дарроу говорит, что в своей практике, он редко встречал такое количество людей, объединенных желанием повесить одного человека…

Хейвуд медленно разжег погасшую трубку.

— Ричардсон, в часы, когда вы будете особенно удручены ходом нашего дела, приходите сюда. Мы с Джимом постараемся вас развлечь.

— …Довольно. Я все поняла… Мак-Парланд знает стенографию?

— Нет.

— Вы уверены?

— Да.

— Хорошо. Какие он употребляет блокноты?

— Среднего размера. Все мы там употребляем эти блокноты.

— Дайте.

Молли наклонилась над свежим блокнотом. Фигуры небывалого алфавита быстро текли из-под карандаша.

— Что это? — сказал Крейн.

— Ничего, стенографическая запись.

— Стенографическая запись… чего?

— Ничего… Кажется, нам пора.

Молли шла рядом с Джеральдом Крейном, агентом № 43. Он вел ее От вокзала Денвер — Крипл-крик на улицу Операхауз 17. Он шел, в темноте закрывая лицо поднятым воротником и козырьком кепи, опущенным на переносицу. Осенняя темнота блестела на улицах Денвера фонарями и мокрыми тротуарами. В жизни Молли это была са-змая странная из всех прогулок.

— И он всегда тут же уничтожает черновики?

— Он их рвет на куски, — сказал Крейн, — и бросает в огонь.

Дом 17 по улице Операхауз отличался от соседних домов вывеской:

— Дама со мной, — негромко сказал Крейн, и швейцар снял перед Молли кепи с тусклыми золотыми буквами НСАП.

Они прошли несколько комнат со шкафами, ремингтонами и конторскими столиками под зеленой лампой. В. последней комнате сонно торчали ночные дежурные. В коридоре встретился сыщик Риддель. Он посмотрел на Крейна, застегивая перчатку, и не поклонился, потому что агенты Пинкертона без особой надобности не узнают друг друга в лицо.

Крейн вошел в кабинет Мак-Парланда. За последние дни на столе наросли и спутались бумаги, уже готовые поглотить любое постороннее тело. Они с легкостью засасывали карандаш, чековую книжку, пресс-папье или куски сургуча. Сигара, не потухая, курилась в усах Мак-Парланда или на скользком краю фарфоровой пепельницы. Пепел, как легкая накипь, лежал на толстых бумажных волнах.

— Сэр, я привел…

Поверх стола Мак-Парланд смотрел на Крейна странными глазами человека, который не ложился две ночи подряд.

— …стенографистку, сэр, вместо покойного Поттера. Это было трудно.

— А, это очень нужно… Но…

— Под ответственность человека, имевшего честь заслужить ваше доверие, сэр!

Крейн подразумевал себя. Мак-Парланд наклонил голову.

— Хорошо. Черновики я уничтожаю на месте. Никаких вещественных доказательств… Хорошо. Пойдите к Кэри.

В приемной у стены неподвижно сидела Молли. Крейн движением глаз указал ей дверь кабинета. Не оглядываясь, Молли прошла через комнату и положила ладонь на толстую медную ручку.

«Должно быть, сейчас у нее очень холодные руки…» — подумал вдруг Крейн.

В маленьком кабинете Кэри сигары дымились, бумаги текли по сукну стола, ковер был затоптан шагами человека, погруженного в раздумье. Кэри, как Мак-Парланд, сидел за столом. Сыщик Риддель помещался на подоконнике, и его ноги в клетчатых панталонах занимали необыкновенно много места. Сыщик Стерлинг чопорно сидел у стола. Маленький сыщик Скотт лежал в кресле, выставив ноги вперед.

С подоконника сыщик Риддель говорил брезгливо:

— Тогда я им прямо сказал: ни один уважающий себя человек не станет работать, — сказал я, — с предпринимателями вроде Барнса или Мерфи. Это — соблазн!

— Кажется, Барнс опомнился с тех пор, как портланд-ская история обошлась ему в полмиллиона. А что делает Мерфи?

— А Мерфи не нашел ничего лучшего, как сказать вдруг своим рабочим, чтобы они в течение ближайших двадцати минут не ходили на станцию. Это было перед делом в Индепенденсе. Только всего!

— Они подождали?

— Нет. Боялись пропустить поезд. Кое-кого там разорвало. Но скажите пожалуйста, что может подумать публика…

— Когда у владельца шахты, — вставил Стерлинг, — возникают предчувствия…

— Которые, — добавил Скотт, — оправдываются не позже чем через двадцать минут.

— Джентльмены! — сказал Кэри, — помолчите немного… Крейн, пойдите сюда. Крейн, вам известны правила мистера Мак-Парланда? «Я недоверчив, — говорит мистер Мак-Парланд. — Да, я недоверчив, но я умею верить до конца. В деле — это незаменимое удобство». Мистер Мак-Парланд, Крейн, не может ошибаться. Из того, что он вам верит, вытекает то, что вы заслуживаете доверия. Доказав это положение, пойдем дальше. Дальше… я нахожу нужным поставить вам на вид… Вы догадались, быть может, что речь идет о вашем последнем выступлении, Крейн?

— На митинге?

— На митинге в Викторе. У меня точные сведения.

— Сэр, я полагал, что это звучало убедительно…

— Это звучало чересчур убедительно. «Две преступные организации нашли сообщника в лице третьей, еще более преступной…» — неудобно, согласитесь сами. «Кровь, которая может понадобиться тем, кто платит за кровь» — вызывает неуместные догадки. Не спорю, ваша речь была удачно задумана, но, мой дорогой, вы переиграли.

— В следующий раз, — сказал Крейн спокойно, — я непременно учту ваши ценные указания, сэр.

— Постарайтесь.

Кэри потянул к себе через стол серую папку с отчетами и смягчился. Крейн отошел от стола.

— Не грустите, Крейн, — подмигнул маленький Скотт, — старые волки и те ошибаются в нашем деле.

— Разумеется, — вставил Стерлинг, — например, Сайлас на днях…

— Зачем непременно Сайлас, — перебил Риддель. — Вы не знаете, Крейн, как господа Стерлинг и Скотт вместе с бедняжкой Орчардом устраивали прошлым летом крушение в графстве Сан-Мигуэль?

— Бросьте, Риддель, — сказал Стерлинг и сморщился.

— Нет, отчего же… так вот, накануне дела господа Скотт и Стерлинг невинно спросили у машиниста Роша, где, по его мнению, наиболее подходящее место для крушения пассажирского поезда? Хорошо? В довершение всех благ Вильям Рош оказался юнионистом. Его показания произвели страшный скандал.

— Какие показания?

— На суде. Когда рудокопов Паркера и Девиса привлекли по этому делу. Высококвалифицированная работа малютки Орчарда, можно сказать, пропала даром.

Во время рассказа Ридделя Скотт и Стерлинг играли усиленно брелоками от часов.

— Гарри Орчарду вообще не везет, — сказал Скотг, когда Риддель кончил. — Не так давно ему, например, испортили дело на железной дороге Чикаго — Барлингтон — Квинси.

— Кстати об Орчарде, — сказал Крейн, у которого не было брелоков, — все-таки я не могу понять… ну, хорошо, он признается, но чего, собственно, он добивается для себя?

— Я вам объясню, — сказал Стерлинг, — ведь он-то убил губернатора Стейненберга, по чьему бы поручению он это ни сделал. — Убил?