Мамина подруга из Таллина прислала невероятные туфли с бантиками. Взрослые! Тридцать четвертого размера! Машины каникулы были спасены – в таких модных туфельках не стыдно хоть на дискотеку, хоть на прием к английской королеве.

Маша и чувствовала себя королевой. Вышагивала через всю асфальтированную танцплощадку – не спеша, вальяжно переставляя ноги и сияя, как начищенный пятак: «Смотрите, акселераты, гулливеры, стандартно растущие организмы! Не только на ваши великанские нормальные ноги шьют обувь взрослых фасонов. Мои туфельки, между прочим, из Таллина. А это по нынешним временам – Европа!» Нужно было, чтобы все видели: она добыла-таки новые классные туфли.

– Артистка-то наша сегодня, прям, в ударе, – фыркнула Наташа и бросила сумку с позолоченным крокодильчиком в центр круга, – здесь встанем. Девчонки окружили модную сумку и ритмично задвигались в свете фонарей.

Машу распирало. За полтора часа она успела наплясаться, обойти все знакомые компании, со всеми потрындеть и невзначай продемонстрировать обнову.

– Машка, хватит выпендриваться, это всего лишь туфли! – Наташа привыкла, что она в центре внимания, а Петрова нагло лезла с разговорами ко всем подряд.

– Это для тебя, приземленного существа, всего лишь туфли. А для меня – вдохновение! – поддразнила Маша, – я сейчас на этом вдохновении к кому угодно подкачу. Хоть к Вадиму Соколову, спорим?

Вадим – двадцатилетний громила в настоящем – не польском – адидасовском костюме, никогда не покупал билета, никогда не танцевал, а сидел на эстраде, рядом с диск-жокеем, грыз килограммами семечки, курил модный «Camel» и высматривал девчонок посимпатичней, в основном из эстетических соображений. Чего-чего, а читать Соколов научился, с Уголовным кодексом ознакомился и уважал. Все знали – он не связывается с малолетками. Но пигалице Маше Петровой это и так не грозило – Соколов не любил тощих.

– Давай-давай, рискни здоровьем. А мы посмотрим.

– Я – девушка свободная, могу себе позволить, – Маша была полна решимости.

Поплыли тягучие ноты прекрасной плакальщицы Тани Булановой. Несколько девиц повисли на своих парнях и закачались в такт медляка. Остальные потянулись к выходу. Кому охота на глазах у всех жаться к стенке, ожидая случайного приглашения? Лучше уж намотать кружок-другой снаружи, стрельнуть и выкурить сигаретку. Клетка почти опустела. Как в законе сообщающихся сосудов. Это из физики. Или там о другом? Физику Петрова никогда не понимала.

– Очень удачно, пусть все видят, – Маша, на кураже направилась прямо через центр площадки к эстраде, подошла вплотную к высокой сцене, задрала голову и что-то прокричала диск-жокею – из-за музыки слов было не разобрать.

– Маленькой принцессе Марии очень нужно сказать что-то важное одному человеку, поэтому мы объявляем белый танец! – прозвучал густой микрофонный голос из глубин аппаратуры. И все увидели, как Вадим Соколов ухмыльнулся, кивнул, стряхнул шелуху прямо под пульт, спрыгнул на асфальт и, обхватив тоненькую Машу здоровенными лапищами, стал переминаться с ноги на ногу. Когда он обнажал в подобие улыбки крупные кукурузные зубы, Маша заметила застрявшие между ними остатки семечек, почувствовала противный запах кислого мужского пота и вообще, убедилась, что качки ей не нравятся. Но разве это было важно?

Они молча танцевали. Своеобразно, неуклюже, без удовольствия, но – танцевали. Петрова выиграла.

– Ну, пигалица! – Наташа демонстративно вышла из клетки.

Медляк доиграл, диск-жокей махнул рукой: запускай, мол. Суровые охранники покинули пост и на две финальные песни в клетку хлынула толпа безбилетников, спешащих захватить чуть-чуть дискотечной радости.

 Народу набилось, как сельдей в бочку. Не успела Маша сделать демонстративный реверанс, как ее оттёрли от Соколова. Со всех сторон замахали руками, завиляли задами. На халяву дрыгались все, кто обычно отирался снаружи, делая вид, что не очень-то и хотелось. Все до единого. Торжествующая Маша, приплясывая, высматривала в толпе своих.

А потом всё кончилось разом: движения утратили лёгкость, походка – грациозность. Маша почувствовала, что припадает на правую ногу, потом осознала боль в левой и бочком-бочком через узкую калитку «клетки», не дожидаясь девчонок, улизнула из пределов видимости. Кой-как добравшись до скамейки в темной глубине парка – нельзя никому показывать свои трудности – Маша стянула туфли. Тётушка Европа и её натуральная кожа сыграли злую шутку с российской школьницей: на обеих пятках вздулись огромные водянистые мозоли.

– Вот подстава… – стискивая зубы от боли, Маша нажимала на волдыри, пробуя выдавить мерзкую жидкость. Но пятки не поддавались. Они, как и туфли-предатели, были сделаны из прочной жесткой кожи.

Тихо матерясь, босая Маша полезла через кусты в дебри бывшей клумбы – там точно должен быть лопух, а его можно свернуть и подсунуть под больные пятки. В темноте вся трава сливалась в единую массу, и сколько Маша не шарила руками – никаких дурацких лопухов не обнаружила.

– Вся страна крапивой заросла! – выбираясь из зарослей, она терла обожженными ладонями искусанные коленки и икры, отчего крапивный зуд только усиливался, – плевать, здоровее буду.

Маша плюхнулась на скамейку, собралась с духом. Бережно вставила ступни в туфли – терпимо. Осторожно поднялась на ноги – и вскрикнула: твердые задники впились в пятки, прижали мозоли. О продолжении танцев не могло быть и речи – до дома бы доползти.

– М-да, всю жизнь чувствовала себя Золушкой, а как только получила туфельку – резко стала Золушкиной крупногабаритной сестрицей, – Маша с досадой скинула злосчастные туфли. Глаза привыкли к темноте, стали различать детали, но лучше бы не привыкали.

– Нет-нет-нет-нет, пожалуйста, только не это! – Маша стояла босыми ногами на траве, а рядом, отдельно и независимо стояли туфли. Две штуки. А бантик с золотой пуговицей только один.

– Сволочь накачанная! Всё-таки наступил на ногу! Все сволочи! – Маша заморгала часто-часто, чтобы слёзы не размазали тушь. Хотя, кому в этом сыром летнем мраке было интересно состояние её макияжа?

 Музыку и свет на дискотеке давно выключили, аппаратуру заперли в специальной кандейке, на калитку повесили замок. Соколов точно снял какую-нибудь совершеннолетнюю шалаву, а Ленка с Наташкой упороли домой – не шататься же юным девушкам по не освещенному парку.

– А мне, похоже, придётся ещё пошататься, – Маша, ойкнула с непривычки, ощутив босыми ступнями все неровности растрескавшейся асфальтированной аллеи, подхватила покалеченные туфли и побрела в сторону тёмной пустой дискотечной клетки. Бантик нужно было найти.

Всё-таки, зря ругают Советский Союз! Не за страх, даже не за зарплату работали люди, а на совесть. Вот, к примеру, обычная танцплощадка с эстрадой, казалось бы, а ведь не попадёшь внутрь ни за какие блага мира, если билет не купил – неприступная крепость.

Асфальтированный кругляш окружен парапетом-фундаментом, как бортик цирковой арены, только выше. Наверное, чтобы парням снаружи, было удобно облокотиться и смотреть на дрягающихся внутри девок. Ни один заштукатуренный кирпичик не шелохнётся. Из парапета через равные промежутки – кто-то ведь измерял! – растут ввысь прочные металлические прутья, накрепко соединенные металлическими же перепялинами. Попробуй, согни, – себе дороже. Через пять метров в сторону неба, каждый, как положено, заканчивается острой пикой. Так что, если ты всё же долетел до конца ограды, – может, добросили тебя добрые люди, – знай: повиснешь на остриях, как жук на иголке, только ножками ещё посучишь чуть-чуть.

Калиточка узенькая, а замок на ней – амбарный. Ключ охранник под сердцем, как дитя, носит, специальный внутренний карман к куртке-джинсовке пришит.

Не попасть, короче, никак.

Маша чувствовала – бантик внутри – где ему ещё быть?! И если его не достать сейчас – можно выбросить и туфли, и лето в помойку. И жизнь в помойку! На фиг жизнь, если нет туфель? Как жить босиком?