- Я хочу учиться на художника, - объявил он наконец домашним.

- Глупости, - ответила мать. - У тебя уже есть дело. Ты писарь.

- Я не буду всю жизнь писарем, - твердо ответил Иван. - Я буду художником.

- Глупости, - снова, не поворачивая головы, повторила мать.

«У Лукоморья дуб зеленый». Иллюстрация к поэме А. С. Пушкина «Руслан и Людмила». 1879.

На этом первый разговор и кончился. Но на следующий день Ваня снова принялся за свое.

- Отдайте меня в обучение к живописцу, - просил он мать и старшего брата. В его голосе звучала мольба, и в глазах светилось такое страстное желание, что взрослые, поняв непреклонность его намерения, решили урезонить его иначе.

Рисование, по их понятиям, не было серьезным делом. Причуда, развлечение в часы досуга - пожалуйста. Но избрать профессией живопись - это не достойно серьезного человека. Разве живописью можно обеспечить себя и семью? Так рассуждали многие в их захолустном городке. Крамские не были исключением.

- Он, очевидно, хочет быть похож на Петра Агеевича, - с усмешкой сказал Михаил Николаевич, обращаясь к матери.

- Не иначе, - поддержала та старшего сына и осуждающе посмотрела на Ивана. Иван прекрасно знал, кто такой Петр Агеевич, и хорошо понял, что имели в виду близкие. Петр Агеевич - местный живописец, бедный, совсем опустившийся человек. Иван часто видел его на городской площади или на базаре в опорках и старом, повидавшем виды халате. Мальчишки улюлюкали ему вслед, взрослые его презирали, а если кто и жалел незадачливого художника, то и жалость эта тоже была чуть презрительной. Таким Иван быть не хотел. Но художником он должен сделаться во что бы то ни стало. Хорошим художником, настоящим. Молча обдумав все, что сказали мать и старший брат, Иван возразил:

- Есть художники много лучше и благополучнее. Брюллов, например.

- Куда хватил! - воскликнул брат. - Брюллов - талант!

На это возразить было нечего. Иван замолчал. Но через несколько дней вновь завел разговор, потом еще и еще. Споры шли долго. Мать продолжала утверждать, что художники «ходят без сапог». Но, убедившись в упорстве младшего сына и хорошо зная его настойчивый характер, сдалась наконец.

- Пусть будет по-твоему. Собирайся, - сказала она Ивану. - Отведу тебя в Воронеж к лучшему иконописцу.

Велела старшему, Михаилу, проследить, чтоб в думе все уладилось, чтоб отпустили парня по-хорошему. И все же никак не могла она понять, как можно променять место писаря в городском учреждении на такое легкомысленное занятие, как живопись. Ведь может и не получиться у сына ничего?

Действительно, первая попытка не удалась. Иван не был в этом виноват. Когда они пешком шли с матерью в Воронеж - дорога не близкая, - юноша с восторгом думал о том, как все хорошо складывается, как интересно будет постигать живописную науку, как начнет он работать красками и напишет свою первую картину. Было ему тогда 14 лет, и очень хотелось верить, что мечта тут же сбудется.

А через три месяца Иван написал матери, чтобы забрала его домой. Учение не удалось, потому что никакого учения, собственно, и не было. Целые дни таскался он из одного конца Воронежа в другой - приносил обеды, уносил пустую посуду, бегал в магазин, растирал мел.

«Когда же вы меня учить начнете?» - спрашивал он иконописца и слышал в ответ: «Ишь, быстрый какой!» Так до ученья дело и не дошло. Гордый нрав Ивана не выдержал. «В слуги не нанимался», - возмутился он. И ушел от иконописца.

Исполнение мечты отодвинулось. Но сама мечта только крепла. Ваня продолжал рисовать. Его ближайшие друзья, Гриша Турбин и Петя Бравый, тоже увлекались живописью и тоже рисовали в основном карандашом, так как на краски денег пока ни у кого не было. Дома Ивана уже не отговаривали от полюбившегося занятия. Понимали - бесполезно. А рисунки начали разглядывать с интересом. По вечерам в его комнате собирались друзья и без конца говорили о живописи.

В один из таких вечеров в дверь кто-то постучал.

- Войдите! - крикнул Иван.

И на пороге комнаты возник человек.

- Здравствуйте, - сказал. - Я - Михаил Борисович Тулинов. Хотел бы посмотреть ваши рисунки.

Иван смешался и молчал. Только что он с друзьями оживленно обсуждал свои работы. Но одно дело показывать Грише и Пете, другое - постороннему взрослому человеку. Юноша знал, что Тулинов, товарищ брата Федора, - художник-любитель и фотограф. Ивану было приятно, что Федор попросил друга посмотреть его рисунки (Тулинов, конечно, пришел по просьбе брата, в этом Иван не сомневался). Но ему стало вдруг очень совестно показывать свои работы. В кругу товарищей он мог ораторствовать, увлекал их своими замыслами, давал советы, словом, был вожаком. А вот людей знающих стеснялся. Сердился на себя за эту робость, но ничего не мог с собой поделать.

Он бы, наверно, еще целую вечность продолжал молчать, если бы не заговорили наперебой приятели.

Автопортрет. 1850-е годы.

- Да показывай же, что ж ты стоишь.

- У него, знаете ли, прекрасные рисунки есть.

- Да нет. Я ведь еще так мало умею. Наверно, не стоит…

- Стоит, стоит, - зашумели Турбин и Бравый.

Тулинов ободряюще улыбнулся Крамскому, сел около стола и попросил:

- Покажите, Ваня, пожалуйста. Мне очень интересно. Я ведь и сам художник-самоучка, но уже с опытом. Может, что и посоветую.

Иван наконец решился. Впервые он показывал свои работы художнику, понимал, что рисунки еще неумелы. Поначалу застенчиво, медленно открывал листы, думая, что вовсе не надо было показывать. Но Михаил Борисович смотрел так внимательно, серьезно, делал такие разумные замечания, что Ивану стало хорошо и интересно с Тулиновым. Ваня забрасывал его вопросами, делился своими замыслами. Друзья тоже не отставали. Долго сидели они в тот вечер.

Перед уходом художник спросил, почему Ваня только карандашом рисует.

- Так у меня, кроме туши и французского карандаша, нет ничего. Даже кисточек нет, - грустно произнес Крамской.

Портрет M. Б. Тулинова, художника и фотографа. 1867.

- Заходи ко мне завтра. У меня и кисти есть, и хорошие краски Аккермана. С удовольствием поделюсь, - живо отозвался Тулинов, переходя на «ты», и дал свой адрес.

Всю ночь проворочался Иван в постели, еле дождался утра и, не позавтракав, выбежал на улицу. Понимал, что неприлично, пожалуй, являться спозаранку в чужой дом, но ждать просто недоставало сил.

- Вы не будете на меня сердиться, что я так рано? - начал он с порога, едва поздоровавшись. - Мне ваши краски всю ночь не дали заснуть.

Тулинов нисколько не рассердился. Ему сразу понравился младший Крамской. Понравился своей горячей страстью к живописи, неуемным желанием овладеть ее секретами, несомненными способностями, которые уже ощущались в его рисунках. Когда Иван, запыхавшись, вошел к Тулинову, тот писал красками, стоя у мольберта. Затаив дыхание смотрел Крамской на полотно.

- Если бы мне хоть в половину научиться так работать, я бы более ничего в мире не желал! - взволнованно воскликнул он.

С тех пор Иван зачастил к Михаилу Борисовичу. Наблюдал, как тот пишет, как ретуширует фотографии, приносил свои работы, слушал советы старшего товарища, брал книги. Тулинову было 28 лет, Крамскому исполнилось 16. Но разница в возрасте не помешала их дружбе. Ведь у обоих была одна страсть - живопись.