— Зачем? — спросил я.
— На вас посмотреть! — удивился тот. — Надо же своими глазами увидеть, как вы живете, чем дышите. Ну и как пьете, ясное дело.
Это было что-то новенькое. Какая кому разница, что я пью и как?
— Не скажи, — усмехнулся куратор. — Знаешь, сколько наших писателей пропили свой талант?
Этого я не знал.
— Скоро узнаешь, — утешил меня куратор. — Старшие товарищи помогут.
— Вы?
— Я тоже. Вот придешь ко мне, мы и обсудим.
На горизонте вновь показались очертания дочки. Интересно, как она выглядит в сравнении, например, с Лидой?
— В шестнадцать лет все хорошо выглядят, — хмыкнул Виктор Михайлович. — Тебе сколько стукнуло?
— Двадцать четыре.
— То, что надо. У меня с женой такая же разница.
Он что, шутит? Не буду я знакомиться ни с его дочкой, ни с любой другой.
— Это мы еще посмотрим, — погрозил пальцем Виктор Михайлович. — У нас, брат, как в армии: не умеешь — научим, не хочешь — заставим. А теперь иди и готовься к ужину.
А что к нему готовиться? Едят и пьют всюду одинаково.
Однако здесь я ошибался.
Во-первых, ужин действительно был необычный. На него приехало почти все начальство Союза писателей. Одна за другой к Дому творчества подкатывали «Волги», и из них неспешно вылезали солидные мужчины в дубленках и пыжиковых шапках.
— Танк! — шепотом комментировал мне в ухо Пилипович. — Шамякин! Саченко! Вертинский! Чигринов! А это кто?
— Законников, — сказал Виктор Михайлович, который незаметно оказался рядом с нами. — А вон Пашков. Они в ЦК партии отвечают за писателей. Я же говорю, все начальство прибыло. И еще журналисты из центральных газет. Распишут так, что завтра вся Белоруссия о вас узнает.
— Может, не пойдем? — повернулся я к Пилиповичу.
— Куда? — уставился тот на меня.
— На ужин.
— Отставить, — сказал Виктор Михайлович. — В столовой уже столы от закуски ломятся. Водки тоже несколько ящиков, для небожителей коньяк.
«А вдруг услышат, как их называет простой инструктор?» — подумал я.
— Или донесет кто-нибудь! — расхохотался Пилипович.
Боги как по команде оглянулись на нас.
— Молчать! — дернул за рукав пальто Пилиповича инструктор.
— Молчу, молчу… — подался тот за угол здания.
Я хотел последовать за ним, но Виктор Михайлович твердо взял меня под руку.
— Поздно, — сказал он. — Раньше надо было убегать. Но от этого и не убежишь.
«От чего?» — подумал я.
— От литературы. Очень привлекательная штуковина.
Он усмехнулся. Я тоже усмехнулся, но не так игриво. Все-таки литература для меня была не обыкновенной музой из мифов Древней Греции, о которых еще не так давно рассказывал нам на филфаке Лапидус. Он был строгий преподаватель, студенты его боялись больше, чем Зевса. Но Лапидус на своих лекциях о музах распространялся мало. Для него героями, кроме богов, были Геродот и Гомер. Мне же нравились и Мельпомена, и Каллиопа, но больше всего Эрато. Но я в этом никому не признавался.
— И не признавайся, — отпустил мою руку Виктор Михайлович. — Пойдем лучше в столовую.
Там, как и перед любым застольем, было уже шумно и весело. Почетные гости рассаживались во главе столов, расставленных буквой «п». Я с товарищами примостился на галерке.
— А это лучшее место для прозаика, — сказал Виктор Михайлович. Он тоже оказался рядом с нами.
— Почему? — спросил я.
— Отсюда хорошо видно, с кем сидят самые красивые молодые поэтессы.
Да, рядом с каждым литературным генералом сидело по поэтессе. А вон та черненькая даже в моем академическом цветнике не затерялась бы. Черненькая поймала мой взгляд и улыбнулась.
— Кто такая? — спросил я Володю.
— Павлович, — сказал он. — Хорошие стихи пишет.
«А говорил, что здесь ни одной стоящей», — подумал я.
— Я говорил аллегорически, — посмотрел на меня Володя. — И в каждом правиле есть исключения.
— Не все так просто, — поддержал его Слава. — Что будем пить — вино или водку?
— Прозаики пьют только водку, — с укоризной взглянул на него Виктор Михайлович. — Моя дочка красивее, чем она.
— Тоже стихи пишет? — спросил я.
— Нет, она у меня баскетболистка. Одни ноги… Придешь к нам, сам увидишь.
— Уже договорились? — засмеялся Володя.
Голос у него был такой громкий, что все гости застолья снова повернулись в нашу сторону.
— Надо было к журналистам идти, — сказал мне Слава. — Там спокойнее.
Журналисты сидели за отдельным столом неподалеку от нас. Я вдруг увидел среди них Алеся Гайворона, который учился параллельно со мной на журналистике. Тот помахал мне рукой.
— У них тоже симпатичные девчата, — сказал Слава. — Не хуже поэтесс.
— Лучше! — вскинулся Пилипович.
Снова у него получилось очень уж громко.
— Лучше молчи да пей! — одернул его Виктор Михайлович. — У вас в Витебске все такие горластые?
— Через одного, — взял в руки рюмку Володя. — Действительно, давайте выпьем.
И мы выпили.
9
Я с интересом смотрел на живых классиков белорусской литературы. Все они соответствовали своему званию. Во всяком случае, никто из секретарей не торопился опрокидывать чарку и налегать на салаты. Наоборот, они это делали неспешно.
— А у них уже все есть, — сказал Пилипович. — Произведения написаны, деньги заплачены, портреты висят на стене. У тебя уже есть свой портрет?
— Нет, — сказал я.
Только портрета мне не хватает. Тут бы повесть «Городок» закончить.
— Закончишь, — сказал Володя. — Куда ты денешься. А насчет портрета подумай. Пусть тебя кто-нибудь сфотографирует.
Об этом я мог попросить Валеру Дубко. Но куда спешить? Вся жизнь впереди.
— Это только кажется, что жизнь бесконечна, — вздохнул Виктор Михайлович. — Мне уже скоро на заслуженный отдых.
— На пенсию? — удивился я.
— Нет, до пенсии еще десять лет. В Союзе надоело прислуживать.
— А что, в Союзе хорошая работа, — пожал плечами Пилипович. — Воспитывай молодых писателей и ни о чем не думай. В институте работать труднее.
— Здесь тоже… — закряхтел Виктор Михайлович. — То книгу из плана выкинут, то какой-нибудь поэтессе вожжа под хвост попадет. Сам знаешь, что за публика.
— Знаю, — кивнул Пилипович. — Но вам спозаранку не надо бежать на лекцию с больной головой после вчерашнего…
— Зато у нас идеология, — покрутил большой головой куратор. — Ты человек подготовленный, а вот о чем они думают…
Он посмотрел на нас со Славой. Мы не сговариваясь пожали плечами.
— У них тоже все нормально, — сказал Пилипович. — Иначе они сюда не попали бы.
«Интересно, Ерофеева с его Петушками могли бы пригласить на совещание молодых литераторов? — подумал я. — Нет, вряд ли, он херес любит».
— Мы читаем правильную литературу, — сказал Пилипович. — И пишем правильно.
Он взглянул на меня. Его глаза смеялись.
Мы выпили еще по одной рюмке.
— Закусывайте, хлопцы, закусывайте, — пододвинул к нам тарелку с салатом Виктор Михайлович. — Это, может быть, самое главное в нашем деле.
— Закуска? — спросил я.
— А ты вон у него спроси. — Куратор показал пальцем на лысого человека с большим животом.
— Кто такой?
— Столяров из Литфонда. Никто лучше его не организует хорошее застолье.
— А что тут сложного? — пожал плечами Слава. — Главное, чтоб водки было побольше.
Володя с Мишей засмеялись, и начальники снова стали на нас оглядываться.
— Пил, но не закусывал, вот в чем проблема, — вздохнув, сказал Виктор Михайлович.
— Кто? — спросил я.
— Все, — махнул рукой куратор. — Это слова Столярова. Самая большая беда белорусских писателей как раз в том, что они пьют, но не закусывают.
— Только не секретари, — сказал я.
— Ну, секретари… Ты об этой должности даже не думай. Не по Сеньке шапка.
— Нам еще рано, — согласился Слава. — А вот лет через десять…
— Ишь, какой шустрый, — посмотрел на него куратор. — Что, уже на должность позвали?
