— Может, письмо в военкомат напишем? — посмотрел на меня Тисловец. — Еще год не отработал, и уже на сборы. Что ты там забыл?

— Каждый год забирают, — согласился я. — Видимо, в какой-то список попал. Из крайской школы тоже одного меня взяли. Но в военкомат пиши не пиши, толку мало. Военные по своим законам живут.

— Это правда, — посмотрел в окно Тисловец. — Я думал, ты в ЗАГС навострился, а тут казарма. В армии служил?

— Нет, — сказал я, — после военной кафедры в университете присвоили лейтенанта.

— А я три года на Балтийском флоте. Там умеют мозги на место поставить. Сразу после службы женился. — Он тяжело вздохнул.

«Какая связь между службой на флоте и женитьбой?» — подумал я.

— Непосредственная! — откашлялся Валентин Николаевич. — Вот побудешь на сборах, поймешь. Где они будут проходить?

— В Гродно.

— Ты же только что оттуда вернулся! — удивился Тисловец. — Может, дивчину там заимел?

— Нет, — покивал я, — мне в Минске своих хватает.

— Конечно, — хмыкнул Тисловец, — Люда Крук все глаза проплакала, увольняясь. Я думал, и ты за ней помчишься. Хорошая девушка. Был бы я помоложе…

Валентин Николаевич был слишком уж толст для такой девушки, как Людмила. И лысоват.

— Человек лысеет от ума, — стал ковыряться в бумагах на столе главный редактор. — А у Люды волосы густые, как у цыганки. Гладил?

«Знает, — подумал я. — Интересно, откуда?»

— А этого не спрячешь. В редакции все тебе завидовали, даже Корнилович.

— А он здесь при чем?

— Первый бабник у нас, даже Колотков за ним не угонится.

Невысокий, худощавый, с большими очками на маленьком носу, Корнилович никак не тянул на роль первого бабника. Но чего не бывает в жизни.

— Бывает, — согласился Тисловец. — Он и пьет в меру.

«Не то что вы», — подумал я.

— Жизнь такая, — опять посмотрел в окно главный редактор. — И не хочешь пить, а станешь. Тебе пока что девчата пить не дают, но женишься — и начнешь. Книгу в издательство отдал?

— Отдал, — сказал я.

— Вот это самое главное — писать хорошие книги. Тогда и деньги, и слава, от девчат тоже отбоя не будет. Мы ведь тебя и взяли в редакцию, потому что пишешь. На сборах, правда, не до писания. Может, все-таки позвонить в военкомат?

— Позвоните, — кивнул я.

Тисловец положил большую пятерню на телефонный аппарат, и тот почти весь в ней спрятался. Могучий мужчина!

— Иногда говорю себе: надо было оставаться в деревне, — усмехнулся Валентин Николаевич. — Коровам хвосты бы крутил. Но захотелось в город. Кстати, это самая большая наша беда — заниматься не своим делом.

— Чья — наша?

— Белорусов, — пожал плечами Тисловец. — В поле надо пахать, а не…

Он запнулся.

«С меня там не много пользы было бы», — подумал я.

— И тебе бы занятие нашлось, — сказал главный редактор. — Счетоводом был бы. Или бухгалтером.

— Считаю плохо, — сказал я.

— А что там считать? — удивился Тисловец. — Один трудодень — одна палочка. Нехитрое дело.

— А нули? — посмотрел я на него.

— Да, с нулями сложнее, — вздохнул главный. — Даже у нас их больше, чем надо. Ей-богу, половину режиссеров выгнал бы к чертовой матери… Элементарную мизансцену построить не могут!

— Валентин, надо звонить заместителю председателя! — заглянул в дверь Шарпила. — Опять мне студию для записи не дают!

Я давно заметил, что Тисловец никогда не закрывал дверь своего кабинета. В этом не было никакого смысла, ежеминутно он был кому-нибудь нужен. И чаще всего режиссерам.

— Ладно, завтра утром позвоню, — сказал Тисловец, поднимаясь со стула. — Со студией разберусь и позвоню.

Я знал, что его звонок ничего не даст. Военкомы слушаются только старших по званию.

— Призывают на сборы? — спросил меня в коридоре Рем Корнилович. — А я думал, мы после работы пульку распишем.

— На занятиях по тактической подготовке будет расписывать, — подмигнул мне Колотков, заходя в кабинет главного. — Я на сборах только этим и занимался.

Все в редакции уже знали, что я отправляюсь на военные сборы. Как и о том, чем я на них буду заниматься.

4

Я приехал в Гродно на поезде и прибыл в воинскую часть, к которой был приписан.

— Заходи, давно тебя ждем! — встретил меня в казарме Саня Лисин, с которым мы учились на филфаке. — Здесь почти все наши.

Да, в казарме я увидел почти всех своих однокурсников. Не было лишь Крокодила и Валеры Дубко. У одного маленький ребенок, у второго тесть проректор.

— Занимай вот эту кровать, снова будем рядом, — сказал Саня.

С ним мы после второго курса университета прожили в одной квартире целое лето в Сочи и здесь, в казарме, не могли находиться далеко друг от друга.

Я осмотрелся. Историки, журналисты, географы, филологи — все как один боевые мотострелки, по-простому — пехота. И все как один лейтенанты запаса, получившие звездочки на погоны после военных сборов в университете. Незабываемое время!

— Как думаешь, на выходные нас в город выпустят? — спросил Володя Зябкин.

Он на тех самых сборах нашел себе девушку в деревне, стоявшей недалеко от лагеря. Можно сказать — в лесу.

— К девицам? — спросил я.

— Конечно! — подмигнул мне Володя. — В Гродно шикарные паненки.

Действительно, как это я забыл о Рае, с которой познакомился недавно на семинаре? Всего месяц назад это было.

— Здесь еще есть отличный ресторан «Белосток», — снова подмигнул мне Володя. — Вроде нашего «Потсдама». Деньги с собой взял?

— Взял, — кивнул я.

— Во всем надо находить плюсы, — посмотрел на меня Зябкин.

Он был рослым парнем и на тех, кто был ниже ростом, смотрел как петух на зернышко. Потому девушки и не могли устоять перед ним — видели в нем петуха во всей его красе.

— Третьим будешь? — спросил его Лисин.

— Выпивать? — обрадовался Зябкин.

— Расписывать пульку.

— Нет, я в картах не мастак, — отказался Володя. — Среди журналистов ищи.

«Между прочим, и Гайворона здесь нет, — подумал я. — Этот как никто умеет обходить препятствия».

— Сколько времени нас здесь будут держать? — спросил Зябкин.

— Больше месяца, — ответил Лисин.

— Долго, — вздохнул Володя.

— Зато стрелять научишься.

— Как называется улица, на которой стоит наша воинская часть?

— Фолюш.

— Что это слово означает?

— Не знаю.

В каптёрке прапорщик нам выдал военную форму. Моя шинель опять оказалась велика. У Зябкина руки из рукавов его шинели вылезали по локоть. Мы обменялись.

— Более-менее, — придирчиво осмотрел себя перед зеркалом у входа в казарму Володя.

Видимо, он и впрямь готовился к встрече с гродненскими паненками.

Начальник сборов подполковник Иваньков выстроил курсантов на плацу и сделал перекличку. Почти сто человек, целая рота.

— Вас призвали на сборы для усовершенствования боевой выучки! — сказал Иваньков. — Но на первом месте остается дисциплина, никаких самоволок!

Голос у него был громкий. Да и вид молодцеватый, настоящий служака.

— Магазин далеко отсюда? — спросил кто-то за моей спиной.

— Отставить разговоры! Это кто там в магазин собрался?

— За сигаретами, товарищ подполковник.

Курсанты грохнули от смеха.

Подполковник поднял руку, собираясь что-то добавить, — и резко опустил. Видимо, ему уже приходилось встречаться с партизанами.

— Это же кадрированная часть, — сказал все тот же голос за спиной. — Служит одно начальство и хлеборезы. В столовую давно пора.

— Разойдись! — скомандовал подполковник.

Что-либо доказывать партизанам было ниже его достоинства. И бесперспективно.

— Строиться на обед! — послышалась команда.

Здесь торопить никого не надо было, обед считался святой обязанностью даже у партизан.

— Капустные щи могли быть и гуще, — сказал Лисин, с которым я оказался рядом и в столовой. — Сало не хочешь?

— Нет, — отказался я.

Вареное сало я не любил с детства. А некоторые из курсантов заглатывали его с удовольствием.