Жозефина пытается улыбнуться, но губы отказываются двигаться. Она не хочет, чтобы ей напоминали о том дне, когда они с матерью застряли в Трегастеле, в то время как Изабель шла к алтарю с Эриком. Мать сослалась на бедность, сказав, что они не могут позволить себе поездку в Париж.

– Я сказала нашей маме, что ты приезжаешь, – продолжает Изабель, – и она ждет тебя с нетерпением. Сколько раз ты видела свою бабушку?

– Четыре.

– Подумать только, всего четыре! Ну, да ладно. Теперь ты здесь! – Изабель замолкает и роется в своей сумке. – У меня для тебя кое-что припасено. Подарок на день рождения! – Она передает Жозефине сверток, красиво упакованный в серебристую бумагу и украшенный стильным черным бантом. – Жаль, что мы так редко виделись, пока ты росла, Жозефина. Но я собираюсь наверстать упущенное.

– Merci[17]. – Жозефина наклоняется и целует Изабель в щеку. Она раздумывает, сказать ли Изабель о том, что теперь знает, почему они почти не виделись, почему ее прятали в Трегастеле. La honte. Позор семьи. Но ей не хочется портить момент, и вместо этого она открывает подарок. Из-под бумаги выглядывает маленькая коробочка с надписью Chanel № 5. У Жозефины никогда не было духов; это такая роскошь, даже вопиющая. – О, Изабель, большое тебе спасибо. – Она смотрит на символ Chanel, и глаза наполняются слезами. Ради всего святого, говорит она себе, это всего лишь духи! Но это ощущается как нечто гораздо большее; как обретение женственности, вступление в совершенно иной мир.

Изабель улыбается:

– Попробуй.

Жозефина открывает коробку, вынимая изящный флакон – сам по себе произведение искусства. Она осторожно брызгает духи на запястье и помахивает им у лица, прежде чем вдохнуть аромат, от которого веет светом и свежестью, новыми начинаниями, чувственностью и приключениями. Жозефина упивается запахом.

– Вижу, тебе нравится?

– Не то слово!

Официант приносит первое блюдо, прерывая беседу.

– Как поживает твоя мать? – спрашивает Изабель, когда он уходит. Подцепляя вилкой яйцо, она подносит его к накрашенным красной помадой губам и медленно пережевывает, не отрывая глаз от Жозефины.

Жозефина берет из корзинки ломтик хлеба и ковыряет его, чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом Изабель. Она расскажет Изабель все, что узнала, но позже. Эти откровения все изменят и, вероятно, испортят ее визит. Так что не стоит начинать со столь болезненной темы. – Прекрасно, – хитрит она и уводит разговор в сторону: – А где Эйфелева башня? Далеко отсюда?

– Не волнуйся. Осмотр достопримечательностей у меня запланирован на завтра. А сегодня не будем торопиться – на обратном пути прогуляемся по Люксембургскому саду.

После обеда, когда они бредут по парку с его идеально выровненными аллеями каштанов, Жозефина любуется темно-зелеными кронами, трепещущими от легкого ветерка, и задается вопросом, насколько теперь изменится ее жизнь. Странное ощущение неприкаянности не дает ей покоя. Кто она в этом большом городе? Может ли она стать тем, кем мечтается?

Они проходят мимо озера, где дети, вооружившись длинными палками, гоняют по воде игрушечные деревянные парусники. Она поворачивается к Изабель.

– Ты приходила сюда, когда была маленькой?

– Да, Элиз… твоя мать… когда-то водила меня сюда. – Она выдерживает паузу. – Потом мы перестали приходить. Во время оккупации сады кишели немцами и их подружками. Элиз больше не хотела здесь бывать.

– Но… – Жозефина умирает от желания спросить, как такое возможно, когда у матери самой был бойфренд-немец.

Изабель хмурится, глядя на нее:

– Давай не будем говорить о тех временах. – Она берет Жозефину за руку. – Знаю, тебе уже надоело это слышать, но я так рада, что ты здесь!

Париж, май 1963 года

Жозефина

Когда они добираются до дома, им предстоит подниматься на шестой этаж по узкой винтовой деревянной лестнице, прежде чем Изабель достает ключ от квартиры.

– Вот мы и пришли. Дом, милый дом. – Она отпирает дверь, и Жозефина ловит себя на мысли, что тяжелое восхождение того стоило. Открывающийся вид на крыши рождает у нее чувство, будто она находится на вершине мира.

– Это потрясающе! – Она оставляет чемодан на полу и, распахивая окно, высовывается наружу.

– У нас только одна спальня, так что тебе придется спать здесь на диване.

– Замечательно. Спасибо. – Жозефина плюхается на подушки, раскиданные по дивану. Ей все равно где спать. Она счастлива уже от того, что находится в Париже.

– Мне нужно приготовить ужин. Эрик будет дома в семь.

Жозефине не терпится осмотреть достопримечательности, и она подумывает о том, чтобы попросить разрешения прогуляться одной, но это кажется невежливым. Вместо этого она предлагает свою помощь на кухне.

Ровно в семь приходит Эрик – красавец с зачесанными назад темными волосами, в элегантном коричневом костюме. Он целует жену, затем Жозефину. От него пахнет дорогим одеколоном.

– Добро пожаловать в Париж. – Он отступает на шаг, оглядывая Жозефину. – Теперь ты настоящая леди.

Она улыбается, оценивая комплимент.

– Я переоденусь, а потом мы сможем выпить аперитив.

Возвращается он уже не таким лощеным красавцем – в затрапезной футболке и широких спортивных брюках. Проходя на кухню, он берет с полки три узких бокала и наливает в каждый немного ликера crème de cassis[18].

– Kir royale? – Не дожидаясь ответа, он достает из холодильника бутылку шампанского и, направляя ее горлышко в сторону потолка, разматывает проволочную уздечку. Пробка вылетает, по стенкам бутылки стекает бледная пена. Смеясь, он быстро наполняет бокалы. – За Жозефину, – произносит он тост. – И ее первый визит в Париж. – Коктейль восхитителен; пузырьки света и воздуха ударяют Жозефине в голову. – Я поставлю какую-нибудь музыку. – Эрик поворачивается к стеллажу с пластинками. – Что тебе нравится? Джонни? Жак Брель? Генсбур?

– La Javanaise[19]? Мне очень нравится. – Жозефина слышала эту песню всего пару раз, но она сразу приходит на ум.

– Мне тоже! – Эрик вытаскивает пластинку из футляра, сдувает с нее пылинки, прежде чем поставить на проигрыватель, затем осторожно поднимает иглу и опускает ее в звуковую бороздку.

– J’avoue, j’en ai bavé, pas vous, mon amour[20], – звучит сексуальный хрипловатый голос Генсбура.

Эрик подпевает, мягко покачиваясь из стороны в сторону. Изабель тоже вступает, и Жозефина делает большой глоток коктейля, прежде чем принять раскрытую ладонь Эрика как приглашение на танец. О, быть в Париже! Это само по себе декадентство. Эрик и Изабель так далеки от мамы, Суазик и их маленькой жизни в Трегастеле и кажутся какими-то экзотическими существами.

Позже они садятся за обеденный стол, и беседа приобретает светский характер.

– Как поживает твоя мать? – спрашивает Эрик.

Жозефина пожимает плечами.

– Хорошо. – Ей совсем не хочется говорить об этом. Во всяком случае, сейчас.

– Она все еще работает в том большом доме?

– С понедельника по субботу. – У Жозефины кружится голова от вина и танцев. – Иногда я воображаю, что у нее там другая семья.

– Что заставляет тебя так говорить? – Тон Изабель резок.

Жозефина сама удивлена тем, что произнесла это вслух. Она допивает коктейль.

– Ну, она действительно проводит там большую часть времени. У нее могла бы появиться двойная жизнь. Муж, другие дети.

Эрик смеется и снова наполняет бокал Жозефины:

– Какое у тебя живое воображение! Мужчина – да, я могу себе представить мужчину, ведущего двойную жизнь. Но не женщину. Что за фантазии!

Изабель хмуро поглядывает на Эрика.