Дверь распахнулась, и вошли двое полицейских. Себастьян отступил за стеллаж, с глаз долой; ему стало любопытно, что их привело именно в этот книжный магазин.

– Papiers![30]

Себастьян выглянул из-за полки, когда пожилая пара предъявила свои удостоверения личности, но полицейские лишь мельком просмотрели их. Вместо этого они принялись расхаживать по рядам, как будто отлавливая кого-то, кто мог прятаться между стеллажами.

– Vos papiers! – Себастьян не мог видеть, но догадался, что они обращаются к той молодой женщине.

– Messieurs, мне очень жаль. Я оставила их дома.

Он услышал мужской хохот, громкий и насмешливый.

– Оставили дома? Здорово придумано.

– Это правда. Они в кармане моей куртки. Я вышла сегодня вечером без нее.

– Без куртки? Где ваша желтая звезда?

– Но… я не еврейка.

– Если у вас нет документов, мы вправе предположить обратное.

– Я не еврейка! Мсье Ле Бользек – он знает меня. Он может подтвердить.

– Мсье Ле Бользек? Слушайте, не пытайтесь втянуть кого-то еще в неприятности. Вам лучше пойти с нами.

Себастьян громко вздохнул, появляясь в поле зрения:

– Почему бы нам не спросить мсье Ле Бользека?

Полицейские уставились на него округлившимися глазами, явно удивленные тем, что немец говорит на безупречном французском, а затем скользнули взглядами по его воротнику и нашивке на левом рукаве с указанием звания. Себастьян был рядовым солдатом, но все же немцем, а они – французами. Иерархию никто не отменял.

– Они – обманщики. Они всегда лгут. – Полицейский положил руку на плечо женщины, словно подтверждая сказанное.

– Я предлагаю вам убрать руку с ее плеча. – Себастьян и сам удивился своему властному тону.

Полицейский тут же отнял руку. Женщина повела плечом, как будто освободилась от тяжелого груза. Себастьян наконец-то рассмотрел ее. Коротко подстриженные волосы едва доходили до подбородка. Черты лица тонкие и прекрасные, а глаза сияли, как у кошки: зеленые, с желтыми крапинками. В ее облике проступало что-то эльфийское, но при этом в ней чувствовалась внутренняя сила.

– У нее нет с собой документов. – Полицейский опять завел свою шарманку. – Существует закон! Она нарушила закон!

– Не рассказывайте мне про закон! – Себастьян повысил голос, подойдя на шаг ближе. Он намеренно избегал смотреть на женщину. Дело было не в ней. А в этих мелких служаках, злоупотребляющих своим положением. Как же он их презирал! Он повернулся к мужчине за прилавком. – Мсье Ле Бользек?

– Oui, monsieur[31].

– Вы знаете эту женщину?

– Да, знаю, как и ее родителей с тех пор, как она научилась читать. Ее зовут Элиз Шевалье.

– Тогда вы можете поручиться за нее?

– Да, могу. Она из хорошей католической семьи.

– Что ж, договорились. – Себастьян снова повернулся к полицейским. – Нет никакой необходимости беспокоить этим власти. Вы не думали, что у них и без того достаточно работы?

– Но… но… таков закон, – не сдавался высокий. Тот, что пониже ростом, смотрел себе под ноги; очевидно, у него было больше здравого смысла.

– Кто издал эти законы? – рявкнул он. Оба полицейских ошалело уставились на него. – Ну?

– Нацисты, – ответил коротышка.

– Вот именно. А теперь убирайтесь, пока я вас не арестовал.

Не говоря ни слова, они поплелись к двери и вышли из магазина.

Себастьян снова повернулся к женщине.

– Документы следует носить с собой. – Он попытался придать своему лицу суровости, но свет ее глаз, казалось, пронизывал его насквозь, и ему пришлось отвести взгляд. Потеряв дар речи, он откашлялся.

– Сегодня было так тепло, и я оставила куртку дома.

– Да. На этой неделе очень тепло. – Себастьян ослабил воротник; ему вдруг стало трудно дышать. Она кивнула и отвернулась. Себастьян почувствовал, что она просто хочет, чтобы он ушел. Не раздумывая, он схватил с полки первую попавшуюся книгу стихов.

У кассы мсье Ле Бользек взял у Себастьяна книгу и поднял бровь, как будто сомневаясь в его выборе.

– Вы любите поэзию?

Впервые за все время француз обратился к нему с вопросом, и это заставило Себастьяна почувствовать себя обычным человеком. Почти.

– Я не очень-то разбираюсь в поэзии, – признался он. – И подумал… может, стоит попробовать.

– Виктор Гюго. Хороший выбор для начала. – Мсье Ле Бользек вернул книгу и пробил чек. – Три франка пятьдесят, пожалуйста.

Себастьян расплатился и повернулся, чтобы уйти, но мысль о том, чтобы покинуть этот уютный магазинчик и бродить по улицам Парижа в одиночестве, наполнила его ужасом. Он хотел остаться и поговорить с мсье Ле Бользеком о книгах, о чем угодно. Он жаждал живого общения, дружеского лица. Не хотелось одиноко наблюдать, как солнце садится над Нотр-Дам. Эти весенние вечера, когда мягко угасал дневной свет, были пронизаны щемящей тоской. На мгновение пустота внутри него, казалось, расширилась, пока не заполонила его целиком, и ее необъятность привела Себастьяна в ужас. Повинуясь порыву, он вернулся к мсье Ле Бользеку. Тот наблюдал за ним, как будто читая его мысли.

Париж, апрель 1944 года

Элиз

Ранним утром я сидела за кухонным столом, снова и снова прокручивая в голове план, проверяя, насколько хорошо запомнила легенду, придуманную для двух братьев. Стенные часы лениво пробили восемь ударов, и я отправилась в путь без завтрака, не нарушая долгий воскресный сон мамы и Изабель – их единственное баловство на неделе. Прогулка по тихим улицам лишь усилила мое беспокойство, и, добравшись до приюта, я оглядела окна квартир напротив. Какое-то неуловимое движение заставило меня оглянуться, но я ничего не увидела. Похоже, просто сдавали нервы. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я постучала в дверь.

Лия сразу же открыла мне.

– Сегодня с нами Альфред.

Я испытала облегчение. Альфред, наш самый надежный passeur, совершил уже семь успешных переходов к швейцарской границе.

Исаак и Даниель снова стояли у стены, глядя на меня большими серьезными глазами. Они слишком хорошо понимали, с какой опасностью им предстоит столкнуться. Анаис и Лия выглядели бледными и встревоженными. Все знали: чем скорее мы это провернем, тем лучше для всех нас. Но прежде чем отправляться в дорогу, протокол обязывал меня задать мальчикам ряд вопросов. Я с радостью отметила, что их отмыли и привели в порядок, так что теперь, с кожаными ранцами и в блестящих ботинках, они вполне могли сойти за прилежных школьников.

– Как тебя зовут? – спросила я Исаака.

– Пьер.

– Молодец. И куда ты направляешься?

– Пожить у своей тети в Альпах. – Он сделал паузу. – Потому что у меня акс… астма. – Он выглядел довольным, когда смог произнести это слово. Затем он закашлялся, прижимая маленький кулачок к груди. Все разыграно как по нотам.

– А это кто? – Я указала на его младшего брата.

– Это Марсель. Ему всего три года. – Я поняла, почему его сделали на год моложе – трехлетнего ребенка могли пропустить без лишних расспросов. Чем меньше дети говорят, тем лучше. Они ведь такие непредсказуемые.

– Три? – повторила я. – Когда у него день рождения?

– Тридцать первого июля.

– А у тебя?

– Пятого декабря.

– Покажи мне ваши документы.

Исаак снял со спины рюкзак, открыл его, после чего, мило улыбаясь, протянул мне их удостоверения личности. Я почувствовала прилив гордости за него. Он отлично справлялся с ролью.

– Мама и папа будут там? – спросил Даниель тоненьким голоском.

Исаак повернулся к нему.

– Я уже говорил тебе. Они должны оставаться здесь, чтобы работать.

– Но почему они не попрощались с нами? – По щекам Даниеля потекли слезы.

– Они попрощались, но ты спал.

Даниель вытер лицо рукавом.