Себастьян

Себастьян взглянул на стенные часы – только 5:00. Откинувшись на спинку стула, он заложил руки за голову, поводя затекшей шеей из стороны в сторону и поглядывая на своих занятых коллег, склонившихся над пишущими машинками или стопками бумаг. Его терзало беспокойство, и мысль о том, чтобы снова ужинать в одиночестве, угнетала.

Вздохнув, он посмотрел на кипу писем, ожидающих перевода с французского, и решил, что сделает еще пару, а потом уйдет. Глаза пересохли от напряжения, и потому он выудил из стопки письмо, напечатанное на машинке; такие всегда легче читать. Он просмотрел текст, подписанный Un Homme Honnête[39], разоблачающий кого-то как коммуниста. Обычная история – если не еврей, то непременно коммунист. Он вставил чистый лист бумаги в пишущую машинку и начал набирать дословный перевод.

Часы показывали ровно 5:30, когда он ушел с работы, и некоторые коллеги снова проводили его недоуменными взглядами. Пересекая Пон-Нёф[40], он остановился, наблюдая за тем, как тащится по реке длинная баржа, низко осевшая под тяжестью груза. Продолжая путь по набережной на другом берегу, он проходил мимо террас кафе, где за столиками немецкие солдаты сидели с француженками. Он не мог не задаваться вопросом, что эти женщины на самом деле чувствуют к ним. Неужели просто рассматривают своих спутников как талоны на питание? Или все-таки испытывают какие-то эмоции? Впрочем, имеет ли это значение?

Незаметно для себя он снова очутился у книжного магазина. Прозвенел колокольчик, когда он толкнул дверь, и книготорговец оторвал взгляд от полки, где наводил порядок. Себастьян увидел, как в глазах мсье Ле Бользека промелькнуло узнавание, но в следующий миг они стали холодными. Вероятно, ему не были так рады, как он себе напридумывал.

Снова звякнул колокольчик. Вошла пожилая дама, кивая в знак приветствия.

– Bonsoir, madame. – Мсье Ле Бользек улыбнулся ей.

– Monsieur, – коротко ответила она, поворачиваясь к Себастьяну и хмуря брови.

– Bonsoir, madame, – не преминул произнести Себастьян.

Пожилая дама посмотрела на него долгим пристальным взглядом и, не сказав больше ни слова, отвернулась и стремительно вышла из магазина. Себастьян услышал, как мсье Ле Бользек громко вздохнул и на мгновение застыл от неловкости.

– Сожалею. Кажется, я отпугиваю ваших клиентов. – Себастьян подумал, не лучше ли ему уйти.

– Не переживай. Она все равно никогда ничего не покупает. Нынче я продаю не более двух книг в день.

Атмосфера сгустилась, и Себастьян все острее ощущал одиночество и отчуждение. Уходить совсем не хотелось. Он снял фуражку и сунул ее под мышку, затем подошел к полке, где схватил наугад книгу и рассеянно пролистал страницы.

– Надеюсь, мой вопрос не покажется бестактным. – Мсье Ле Бользек последовал за ним, нарушая молчание. – Вам обязательно носить форму, когда вы не на службе?

Себастьян закрыл книгу и посмотрел на него.

– Мы всегда на службе.

Мсье Ле Бользек повел бровью.

– Всегда?

– Так точно. Всегда.

– Надеюсь, вас не заставляют спать в ней?

– Нет. Но меня могут отдать под трибунал, если поймают в гражданской одежде.

Мсье Ле Бользек с минуту изучал лицо Себастьяна.

– Выходит, вы не намного свободнее, чем мы?

– Можно и так сказать. – Себастьян покачал головой. – Нас просто кормят лучше.

– И мыло дают.

– Да. Мы получаем мыло. – Двое мужчин долго смотрели друг на друга, и Себастьян почувствовал, если не ошибался, конечно, как что-то проскочило между ними: своего рода взаимопонимание.

– Ты прочитал ту книгу Оскара Уайльда? – наконец спросил мсье Ле Бользек.

– Да, вчера закончил, – ответил Себастьян, вспоминая, как распутный образ жизни Дориана в конце концов настиг и его. – Мне понравились описания Лондона.

Мсье Ле Бользек едва заметно приподнял бровь, как бы намекая, что находит ответ Себастьяна несколько поверхностным.

– А как тебе концовка?

– Умно. Рано или поздно поверхность растрескается. – Себастьяну стало интересно, не пытается ли книготорговец провести параллель между нацизмом и жизнью Дориана Грея. В какой-то степени так оно и было – высшие чины Третьего рейха, всегда безупречно одетые, сами служили образцом вежливости, использовали такие эвфемизмы, как «переселение» и «анкетирование», зачастую даже не повышая голоса, как будто речь шла о совершенно обыденных вещах.

– Действительно. – Мсье Ле Бользек снял с полки книгу. – В прошлый раз ты рассказывал мне, что впервые побывал в Париже шестнадцатилетним юношей.

– Да, моя французская бабушка хотела показать мне город, в котором выросла.

– В каком году это было, позволь спросить?

– В 1936-м.

– Год, когда Германия завоевала больше всего олимпийских медалей.

– Да.

– Разве не в тот же год Гитлер обязал детей вступать в его армию?

– Гитлерюгенд? Да.

– Всех, кто моложе восемнадцати.

Себастьян кивнул. Мсье Ле Бользек пристально смотрел на Себастьяна.

– Должен признаться, я подумал, что это было очень умно с его стороны. – Себастьян не знал, что ответить, но тотчас стало ясно, что в этом нет необходимости. Мсье Ле Бользек продолжил: – Это обеспечило ему верную армию, не так ли? Бьюсь об заклад, вам выдавали шикарную униформу. И кормили досыта. – Себастьян опустил глаза, обеспокоенный тем, что проявляет нелояльность, ведет такие разговоры с французом, к тому же практически незнакомцем. – Для вас, мальчишек, это наверняка были хорошие времена. Держу пари, были какие-то игры.

Хорошие времена? Игры? Мысли Себастьяна вернулись к одной из этих «игр».

В ней участвовали «взводы» – группы мальчиков, так называемых единомышленников, за исключением того, что одному из них отводилась роль жертвы. Несчастному давали десять минут на то, чтобы убежать и спрятаться, прежде чем остальные отправлялись на его поиски. Когда они приводили страдальца обратно к командиру, им предстояло назначить ему наказание. Однажды командир заметил, что Себастьян не участвует в избиении:

– Кляйнхаус, мы слишком мягкосердечны, да? Ударь-ка его ногой в лицо! Это приказ!

Себастьян уставился на свои грубые кованые ботинки, а затем на испуганное лицо мальчика. Он отвел ногу назад, готовый ударить, но тут что-то дрогнуло в душе, иное чувство взяло верх, и он рванул прочь, побежал так быстро, как только мог. Он был лучшим спортсменом в группе и следующие несколько часов так и бежал, спасая свою жизнь. Наконец наступила ночь, и он остался в лесу до самого рассвета.

Когда наутро он вернулся в отряд, лицо командира было суровым и неприветливым. Он подал знак одному из старших мальчиков, и тот с важным видом подошел к Себастьяну, вперив в него злобный взгляд. У Себастьяна кровь закипела в жилах, и ему снова захотелось убежать, но сил уже не осталось.

Молниеносным ударом в лицо Себастьяна отбросило в сторону, боль пронзила челюсть. Он попытался подняться, но голова кружилась, и он зашатался, смутно осознавая, что вокруг все гогочут.

– Штрафной изолятор для Кляйнхауса! – Голос командира прозвучал громко и ясно.

Старший мальчик потянул Себастьяна за плечо, толкая перед собой и пиная сзади.

– Что ж, Кляйнхаус, если не умеешь драться, всегда можно убежать. – Смех командира отдавался вибрацией в теле Себастьяна, когда его уводили.

Себастьян задумчиво посмотрел на мсье Ле Бользека, не совсем еще очнувшись от воспоминаний.

– Да, – ответил он. – Игры у нас были.

Париж, апрель 1944 года

Элиз

Я подумала, что вечером по дороге с работы зайду в книжный магазин, поскольку хотела подарить Изабель книгу на день рождения. Мсье Ле Бользек обычно закрывался незадолго до комендантского часа, так что я успевала. В магазине было пусто, когда я вошла.