— Не помешал? — спросил он.

— Нет, — ответил я, — вам что-то нужно?

Его голос звучал немного неуверенно. Кажется, норвальдец думал, что отрывает меня от какого-то важного дела.

— Да в общем-то ничего, — сказал он, — просто пытаюсь познакомиться с людьми. Кажется, я внезапно превратился в местную знаменитость, а сам никого здесь не знаю. Ну и, кроме того, я, конечно, привык работать вместе с лакшамами, но рядом всегда был кто-то… из моего народа.

Я улыбнулся и предложил ему складной табурет, засунутый между стеной и кучей моих вещей. Лассон сел, а я сказал ему:

— Могу себе представить. Наверно, мне тоже было бы странно видеть одни белые лица вокруг.

— Что-то вроде того! — усмехнувшись, ответил Лассон. — Кажется, вы были тогда в столовой, когда я представлялся. Да и мне о вас уже много рассказали. Тем не менее, — он протянул мне руку, — Виктор Лассон.

— Ашвар. Ашвар Шел-Тулия, — сказал я, и мы пожали руки.

Повисла тишина, во время которой я не мог придумать, о чём поговорить. Лассон же с интересом оглядел мою комнату и спросил:

— Не тесновато вам здесь?

— Есть немного, — ответил я, — хотя ко всему в итоге привыкаешь. У вас комнаты побольше?

— У нас вообще не было комнат. Мы спали в общем бараке для рабочих.

— Как вы оказались на работе в тюрьме? — полюбопытствовал я. — Я думал, там весь персонал из лакшам.

— Когда-то так и было. Я работал на станции «Полярная», как и многие другие норвальдцы, пока залежи топлива не истощились и её не распустили. Учитывая, сколько здесь платят, я не захотел возвращаться домой, а в тюрьме как раз было место для механика. Это было ещё в те времена, когда наши страны всё здесь делали вместе.

— Кажется, теперь у нас одна страна, — сказал я.

— Точно.

Мы снова замолчали. Лассон производил неоднозначное впечатление. Он был каким-то уютным в своей лёгкой растерянности, хотя она странно контрастировала с его возрастом. Он был лет на семь-восемь старше меня, а держался так, будто всё было наоборот. Вместе с тем его странный взгляд как будто выражал не совсем то, что всё остальное тело. В его глазах всё время сохранялась твёрдость и ещё что-то трудноописуемое. Будто они постоянно впитывали и изучали всё, что видели.

— Кажется, вы что-то искали? — заметил Лассон.

— Да-а… — протянул я. — У меня была маленькая лань. Безделушка, в общем-то.

— Интересное животное.

— Да, я видел его однажды. Мы с отцом тогда ездили на север Лакчами — это земля наших предков. Там водятся лани.

Норвальдец забавно заглянул под табурет, на котором сидел, и пробежал глазами по углам комнаты, спросив:

— А когда вы её видели в последний раз?

Я попытался вспомнить:

— Кажется, перед тем, как мы отправились к Туннелю… Я всё время её ношу с собой. Но это не проблема.

Почему-то это было проблемой. Я никогда не придавал большого значения этому подарку, но его потеря вызывала странную тревогу. Я присел на кровать, пытаясь скрыть своё волнение. Лассон в это время продолжал сканировать комнату, пока его взгляд не остановился на бронзовой фигурке, стоя́щей у моей кровати. Я понял, на что смотрит Виктор, и сказал:

— Это бог Ракни — покровитель ремесленников.

— А вы разве ремесленник? — спросил Лассон.

— Он покровитель и инженеров тоже. Впрочем, я довольно далёк от религии. Мне кажется, Норвальд в этом отношении гораздо прогрессивнее, чем Лакчами.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, все эти древние предрассудки, которые мы называем своим важнейшим наследием. Я слышал, что Норвальден избавился от диктата религии. Это правда?

Лассон не ответил на мой вопрос, вместо этого задав свой:

— Зачем же вы его держите при себе?

— Его подарил отец перед моей отправкой сюда. Да и часы на него удобно вешать перед сном.

Лассон рассмеялся, а я вспомнил день отъезда. Мы с родителями попали под ливень, а они даже не воспользовались зонтами. Мы стояли на станции, ожидая поезд, и я обратил внимание, как они изменились. Их богатые одежды разбухли и обвисли от воды. Отец был похож на обыкновенного пьянчугу, а не на хранителя традиций Лакчами. Изысканный макияж матери тоже пострадал от дождя, и я видел перед собой печальную старушку, а не благородную женщину, ставшую примером для всего высшего света. Они не хотели меня отпускать и в своём горестном унынии ничем не отличались от бедняков, ежедневно страдавших в Лакчами. Но я не мог оставаться в этом искусственном мирке, рассуждавшем о таких понятиях, как честь. Хотя им нужно было её доказывать исключительно соблюдением этикета. Эти люди понятия не имели, что происходит в реальности.

Впервые за сегодняшний вечер я ощутил хоть что-то. Это было сожаление. Тогда я не хотел разочаровывать родителей, но врать каждый день тоже не мог. Мне нужно было уехать. Вдруг, вместо моих родителей, перед внутренним взором снова предстал недавний взрыв. Я почувствовал что-то странное. Что-то неопределённое разрасталось внутри и подкатывало к горлу. Но раньше, чем я успел осознать это чувство, оно улетучилось. Вместо него я ощутил ещё большее волнение. Сердце заколотилось в груди. Я захотел, чтобы Лассон ушёл.

— С вами всё в порядке? — спросил он, вырывая меня из калейдоскопа образов и чувств. — Вы побледнели.

— Да, всё хорошо, — ответил я, переводя дыхание, — просто сегодня я очень устал.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — сказал Лассон.

Он встал, сложил табурет и убрал на место. Механик сделал шаг к двери, но остановился. Он посмотрел на меня и произнёс со своим характерным акцентом:

— Люди в столовой говорили о вас. Сегодня вы их спасли, Ашвар.

С этими словами он вышел, а со мной всё ещё что-то происходило. Мои мысли снова спутались, а дыхание оставалось неровным. Я просидел несколько минут, пока не успокоился. Казалось, что внутри снова не было ничего, кроме пустоты. Я лёг на кровать и наконец смог уснуть.

И снова мне не удалось отдохнуть. Меня разбудили топот и голоса в коридоре. Как будто несколько человек носились туда и обратно. Судя по часам, я проспал не больше двадцати минут. Мне было интересно узнать, что происходит, поэтому я встал и приоткрыл дверь. В коридоре собирались рабочие, нацепляя на себя тёплую одежду. Учитывая, что станция перешла на круглосуточную работу, в этом не было ничего особенного. Но тут моё внимание привлекло, что люди вооружены. Я вышел и спросил у проходившего мимо Маги, что происходит.

— Мы едем на «Источник», — ответил он и, не дав мне задать следующий вопрос, поспешил к выходу.

Я протолкался сквозь людей к кабинету начальника станции и увидел перед собой Катана. Он тоже был в куртке и проверял на ходу свой револьвер.

— В чём дело? — спросил я.

Катан удивился, увидев меня, и ответил:

— На «Январе» какая-то заминка. Их отряд всё ещё не выехал. Менаги попросил, чтобы мы поехали на «Источник». На всякий случай.

— На какой случай? — не понял я.

Убирая оружие в карман, Катан ответил:

— Менаги полагает, что после того как зэки не дождутся своего отряда, они могут попытаться атаковать другую станцию. «Источник» ближе всего к тюрьме после нас. Пока ребята с «Января» доберутся, «Источник» может попасть под удар.

— А как же мы? Что если они повторно придут сюда?

— Мы оставили часть оружия. Я думаю, что семь человек будет достаточно, чтобы защитить «Зарю». Всё в порядке, Ашвар. Выспись хорошо — завтра у нас опять много работы.

Я представил, как утром снова проснусь и буду продолжать раскопки для нового насоса. Не знаю почему, но эта перспектива представлялась мне отвратительной. После возвращения из Туннеля станция казалась мне чуждой. Даже от моей комнаты веяло чем-то небезопасным, как в первые дни здесь. Поэтому я сказал:

— Я поеду с вами.

Катан снова был удивлён, но сразу же нашёлся, что ответить:

— Не выдумывай. Мне хватает людей. Иди спать.

Но я уже знал, что сегодня не усну. Я никогда не брезговал своей работой, но сейчас не мог даже думать о ней. Невозможно было вернуться к рутинной жизни, когда кругом происходило такое. Катан пошёл к выходу, но я остановил его, схватив за руку. Он обернулся, и тогда я сказал: