— Мария Семеновна, вы в прошлую субботу под вечер тоже здесь отдыхали? — Николай показал на скамейку, где они сидели.

— Какой уж тут отдых! Ишь чего сказал: отдых. В субботу машины здесь покою не дают. — Караулова невольно поморщилась.

— Понимаю, понимаю, — поспешил с ответом Николай, боясь, что старушка опять начнет сетовать на свою нелегкую борьбу с автотранспортом. — Я спросить хотел: не замечали вы в тот вечер посторонних людей, входивших в подъезд к Зарецким?

Старушка молча шевелила губами, словно про себя перебирала события прошлой субботы. Вдруг на мгновение она замерла и, сразу оживившись, сказала:

— Как же, часов около восьми вечера двое парней ходили тут. Не наши они, своих я всех знаю, а этих впервой увидела. Ходют они, значит, так медленно, будто что-то высматривают. Потом в подъезд, где Зарецкие, зашли. Минут пятнадцать или чуть поболее прошло, смотрю — выходют. И тот, что пониже, в руках музыку несет.

— Магнитофон? — уточнил Соснин.

— Он самый. Сейчас молодежь вся с ящиками такими гуляет, да еще на всю громкоту включает.

— У этих тоже было включено?

— Нет, просто нес. А тут как раз Андрюша им навстречу. В руках бутылка, в гастроном бегал. Они прямо лоб в лоб с ним. И Андрюша, — она заговорщически понизила голос, — шмыг от них за угол. Вроде как испугался. Ребята, значит, эти на него никакого внимания — и пошли себе. Дошли, стало быть, до семнадцатого дому, — Мария Семеновна показала пальцем, — им навстречу мужчина какой-то, из себя видный. Как поравнялись, он повернулся и рядом с ними пошел, за дом зашли, и боле я их не видела.

— Ну, а Андрей?

— Как отошли они, он — юрк к себе в подъезд. Вот и всё.

Соснин тепло поблагодарил старушку и еще раз пообещал переговорить с участковым. Не разворачивая машину, он выехал задним ходом, чтобы не проезжать между домами.

«Кто ж он такой — этот незнакомец, повстречавшийся «заочникам», — размышлял Николай по дороге в Управление. — Интересная получается ситуация: если записи ребята взяли для него, то следует выяснить, зачем они ему и при чем здесь тогда Охотникова? Самое главное, что ее не вызовешь и не спросишь: «Вы, гражданка Охотникова, «заочников» знаете?» Пока я-то и сам их не знаю. В лобовую атаку здесь не пойдешь, нужны обходные маневры. Какие? Надо думать... думать. Почему Андрей вел себя так? Узнал ребят? Или магнитофон? Может, и то и другое? Отчего испугался? Арслану он сказал, что никого не встретил».

Нина подошла к окну, открыла створку. Не оборачиваясь, неожиданно спросила:

— Андрюша, может ты женишься на мне?

Андрей встал с дивана, посмотрел на нее, попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкая.

— Зачем ты так, этим не шутят...

— Я и не шучу, — сказала Нина, повернувшись к нему. — Тебя удивляет, почему я сама говорю об этом? Могу объяснить. Ты совсем не приспособлен к жизни в одиночку. Всегда тебя опекал Александр Васильевич... — Она помолчала, потом заключила: — Кроме меня, у тебя никого нет.

...Их отношения складывались непросто. Андрея всегда пугала ее решительность. В свою очередь, Нину крайне раздражала его несамостоятельность, несмелость. Если они вечером гуляли и им навстречу шла шумная компания, Андрей весь сжимался от напряжения, старался увести ее в сторону, опасаясь «контактов».

Однажды она прямо спросила:

— Интересно, как бы ты поступил, если бы ко мне пристали какие-нибудь ребята?

— Ты ждешь от меня рыцарских подвигов? — попытался отшутиться Андрей.

— И все же — как? — настойчиво повторила она вопрос.

Андрей замялся и путано стал объяснять, что все зависит от конкретных обстоятельств.

— Наверняка, ты предоставишь выпутываться мне самой, а сам в кусты, — насмешливо прервала его Нина.

— Твой вывод беспочвен, — обиделся Андрей.

— Ты же сам знаешь — все было бы именно так, — печально проговорила Нина. — Не сердись, но ты ужасный трус.

— Прости, но ты подменяешь понятия. Осторожность, осмотрительность отождествляешь с трусостью. Да, я осторожен, не лезу на рожон, всему должен сопутствовать голос разума, а не чувства.

— Весьма слабое утешение, — возразила Нина. — Не забывай: твой разум подчинен прежде всего чувствам, — она подчеркнула слово «твой», — а среди них, к сожалению, на первом месте оказывается страх.

— Не страх, а осторожность, — стоял на своем Андрей. И тут, как ему показалось, его осенило: этот пример подтвердит его правоту. — Скажи, пожалуйста, — предвкушая поражение Нины, начал он, — как ты оценишь такую ситуацию: перед нами фронтовик, чей ратный путь отмечен многими боевыми наградами. Полагаю, его трусом не назовешь? — Не зная, к чему клонит Андрей, Нина лишь кивнула в ответ. — Почему же этот храбрец робеет перед начальством, почему у него не хватает духу подчас прямо и открыто сказать о тех или иных безобразиях, мешающих ему и нам всем? Надеюсь, ты не станешь отрицать, что именно так бывает? Так почему же? Может быть, из-за трусости? Нет! И еще раз — нет! Он просто осторожный. — Андрей победоносно посмотрел на Нину.

— Да-а, — разочарованно протянула Нина. — Ты просто поразил меня. Это ведь ежу понятно: человек неоднозначен. Или для тебя существуют только два цвета — черный и белый? Храбрый — стало быть, белый, трус — значит, черный. Так, что ли? A где же многообразие оттенков? Нет, это ты придумал, чтобы позлить меня, и сам не веришь в сказанное.

— Я просто высказал свою точку зрения, — холодно ответил Андрей, и в голосе его звучала обида. — А вообще-то, я чувствую, что сейчас начнутся оскорбления, поэтому — до свидания.

— Запомни, Андрей: тебе не удастся всю жизнь проосторожничать. Трусость опасна не только своим настоящим, но и будущим. Рано или поздно трус начинает тяготиться своим положением, и тогда он опасен, от него можно ожидать всего, даже преступления. — Последние слова Нина сказала уже вслед уходящему Андрею.

...После этого случая казалось, они расстанутся навсегда, но через некоторое время они помирились. Инициатива исходила от Нины. Не раз упрекала она себя в том, что, видя недостатки Андрея, расстаться с ним не могла. Андрей был твердо убежден: Нина помогает ему снять закомплексованность. С нею он чувствовал себя уверенно, легко и раскованно, но не считал себя достойным ее. Поэтому предложение Нины сейчас ошеломило его, он принял его за шутку. Только после того как Нина сказала, что и у нее кроме него никого нет, Андрей поверил.

Потом он клял себя за проявленную слабость. Впрочем, слабость ли это? Ведь он любил ее, несмотря на то, что разум нашептывал: нельзя связывать жизнь с нечестным человеком. Да, он почему-то был уверен: монету взяла она. Когда? До прихода грабителей? Вряд ли. А вот после ограбления — скорее всего: ведь спишут всё на них. Какой изощренный ум! Она наверняка продала монету Носову, сама же рассказывала о его интересе к рублевику. Андрей вспомнил, каким неподдельным интересом загорелись ее глаза, когда он показал ей монету. Нет, не интерес — это была плохо замаскированная алчность, возможность погасить эту странную и нелепую недостачу. Один за другим Андрей вспоминал известные ему факты. Почему она не хочет рассказать, как ей удалось покрыть недостачу? Почему стремится всякий раз, когда он пытается подвести ее к этой теме, односложно отговориться: «К чему ворошить прошлое?» Так вот чего стоит ее философия храбрости духа! Все эти дни он гнал от себя мысль о ее причастности к исчезновению монеты. Как страус прячет голову в песок в минуту опасности, так и его любовь не хотела, не желала видеть то, что было на поверхности. Не в силах ни развеять подозрение, ни подавить чувство к Нине, он все более сближался с ней, искал в общении с девушкой лекарство от нее самой.

— Барабанов Владимир Константинович, — представился вошедший, тяжело дыша. — Быстро поднялся по лестнице — и вот результат. Расплата за лишний вес, — объяснил он, пытаясь восстановить равномерность дыхания.