Гений игровой индустрии.

Сказать честно, Koknar – не просто игра с ощущениями. Я дал людям возможность прочувствовать смерть. Они могут умереть, но остаться в живых. Круто, да? Всё так.

Последний чиновник зашёл. Он похож на бульдога и это его плюс. С такой мордой он хорошо продвинется. Все любят бульдогов. Они жирные и слюнявые уёбки, но все их любят.

– Я знаю, к кому пришёл, – начал слюнявить чиновник, – поэтому к делу. Я играл в Koknar и остался в восторге. Я до этого боялся смерти, потому что я не верующий, а если ты не верующий, после смерти тебя ждёт бесконечная темнота. Никаких цветов или перерождений. Тупая и бесконечная темнота. Но ваша игра перевернула моё сознание. Я больше не боюсь смерти…

Это одна из задач моей игры: показать смерть простым явлением, таким же, как дождь или снегопад. Нечего тут бояться.

Я заметил у этого чиновника-бульдожьей морды красный значок на воротнике. Он из партии Трансгуманистов. Ну знаете, продвигают в массы идею о бессмертии человека путём роботизации. Странно, что среди них нет ни одного киборга. Людям нужен живой пример.

Примерно год назад я приходил к Трансгуманнистам, чтобы получить поддержку и вытащить капитал. Тогда мне сказали, что я неплохой мужик, но игра про смерть…

– Много негатива, понимаешь меня?

Я не понимал. Одному так и сказал: в смерти столько же негатива, как и в твоём невъебенно-дорогом костюме.

Бульдожья морда продолжает:

– Я помогу вам убрать возрастное ограничение с Koknar. И могу внести вашу компанию в список системообразующих. Вы будете неприкосновенны.

– Что ж, – Крис удовлетворительно смотрит на меня, – приятно слышать.

Он произвёл на неё впечатление, тут не нужно быть детективом. Крис – моя правая рука. Она наивна, но предана мне. Думаю, я тоже ей предан. Иногда она готовит мне вкусный завтрак, обед и ужин. Иногда мы разговариваем с ней после секса, но мы не в отношениях. Блин, нам и нельзя, если честно. Типа наши отношения нанесут ущерб Koknar. Это не мои слова, а Крис.

Однако Крис продолжает:

– Только вот насчёт возрастного ограничения. Я не думаю, что такое вообще возможно. Вы же понимаете, что мы продаём?

– Конечно. Пока что есть закон, по которому Koknar ограничен в аудитории. Но любой закон можно переписать.

– Вы, кажется, не поняли. Наш продукт нельзя продавать детям.

Крис опять заладила.

– А почему нет? – Спрашивает Бульдожья морда.

Я говорю:

– Сколько билбордов вам нужно?

– Около 10.000.

– Когда закончатся выборы?

– Через несколько недель. – Бульдожья морда потирает руки и облизывается, он ждёт свою косточку.

– Я даю тебе 15.000 билбордов, а ты помогаешь мне.

– Идёт.

Крис смотрит на меня, потом на Бульдожью морду.

– Я всё-таки предлагаю обсудить этот вопрос немножечко детальней, что ли.

– Извините, но я не понимаю, в чём тут проблема?

– Вы серьёзно?

Я прерываю Крис, чтобы она ничего не запорола.

Говорю:

– Скоро пройдёт игровая церемония, ну знаешь, журналисты, фотографы, шампанское. Давай там встретимся и продолжим разговор.

– Разумеется.

Бульдожья морда жмёт мне руку. Жмёт руку Крис.

– Я на тебя надеюсь. Koknar ждут большие перемены. Революция, понял? И мне надо получить доступность.

Не хочу быть одиноким. Нужен кто-то ещё.

Бульдожья морда в улыбке кивает и уходит.

– Перемены? – Крис сморщила лоб.

– Ну да.

– Слушай, а как тебе второй? Ну тот, который про грабежи и пластик? – Крис с надеждой смотрит на меня. – Как он тебе?

– Как костюм на выпускной. Только на раз.

– А мне, кажется, он не плох. Я к тому, что, может, пересмотрим решение?

– Бульдожья морда самый лучший из всех, так? О возрастном ограничении и париться не стоит. Вряд ли же у него получится изменить закон под меня.

Я говорю всё это, чтобы успокоить Крис. Усыпить тоненький голосок, взывающий её к морали.

– Почему тогда отдал билборды ему? Давай пересмотрим решение.

– Бульдожья морда внесёт Koknar в список системообразующих предприятий. Мне нужно только это, ясно? Ну знаешь, поддержка государства, большие кредиты.

Я вижу, как Крис выдохнула. Она расслабилась. Вены в висках больше не выпирают, ноздри сузились к обычному размеру. Крис размяла плечи. Движения были лёгкими и не спешными, как после хорошего массажа.

Она говорит:

– Ладненько. Я подготовлю документы о передаче билбордов, поможешь?

– Не, как-то скучновато звучит. Занудство какое-то.

Я подхожу к своему столу, быстро нащупываю кнопку справа от верхнего выдвижного ящика, нажимаю. Запись остановлена. Каждый кабинет можно записывать, ничего в этом странного нет, записи хранятся на компьютерах и могут пригодиться для страховки, например, от разных ложных обвинений, а ещё вам просто необходимо записывать чиновников, если собрались иметь с ними дело. Сами ж знаете, куда лазерной указкой ткнёшь, туда и они, а мне нахуя такая непостоянность? Запись – что-то типа гарантии.

Крис говорит:

– Завтра у нас важный ужин. Там соберутся всякие шишки, так что найди хорошее настроение и не сноби.

– Ага.

– Я ещё помню, что было в прошлый раз. – Крис смотрит на меня с упрёком. – Какое-то занудство, если честно.

Я вышел из конференц-зала и направился в игровую зону. По пути я встретил давнего знакомого – Давида. Полгода назад он собрал команду программистов и приказал сделать вторую игру с ощущениями. У него, конечно, нихуя не вышло, потому что одного приказа мало. Ходили, кстати, слухи об одном чудаке с той команды, настолько наглом и уверенном в себе, что он послал Давида куда подальше, погрузившись в разработку собственной игры с ощущениями.

– Ну как ты? – Давид протягивает руку.

Он сильно изменился. Знаете, постарел, исхудал, обзавёлся синевой под глазами и глубокими морщинами. Ужасное зрелище. Как только я узнал о его намерениях составить мне конкуренцию, я предложил ему подключится к Koknar, чтобы он сам прочувствовал всё. Потом Давид забросил собственную разработку, продал дом, выкинул собаку и, кажется, сжёг машину. Он мой верный клиент.

– Я принёс тут долг за прошлый сеанс, – Давид нервно чешет руку в локте.

– Круто.

– А мне сейчас можно сыграть? – Чешет шею. – Деньги я потом принесу. А? Ты ж меня знаешь, правда? Я, блядь, всё принесу.

– Без проблем. Скажи там ребятам, что со мной договорился.

– Слышь, ты мне в прошлый раз не сказал, ну а как насчёт сегодня? Сейчас? А? Расскажешь в чём секрет? Чё у тебя за эктоплазма? Как ты нашёл её?

Я говорю:

– У меня нет секрета, мужик.

Я вижу, что Давиду по барабану на мои слова.

– Твоя эктоплазма. Блин. Я… Ты знаешь, я так и не смог придумать что-то похожее. Ты гений. В натуре тебе говорю, ты ёбаный гений.

Давид чешет руку в локте.

– Так я сыграю? Можно?

– Да.

– Я всё верну в следующий раз. Слышишь? Ты же в курсе, что я всё верну? Я всегда возвращал, верно? – Его указательный палец сошёл с ума. Живёт своей жизнью. Дёргается влево-вправо, потом резко выгибается и снова дёргается влево-вправо. Похоже на предсмертные муки обезумевшего червяка.

Я говорю:

– Расслабься, мужик. А давай покажу тебе двенадцатую комнату, там сейчас интересно.

Давид пытается улыбнуться, но наводит жути, скорчив перекошенное лицо поехавшего ебаната.

Мы заходим в эту комнату и я говорю Давиду:

– Садись.

– Я то с удовольствием.

Он быстро уселся в Koknar, нервными, трясущимися руками берёт шлем.

Говорю ему, чтобы не спешил и сперва взял ампулу.

Он смотрит на неё. Давиду хватило пары секунд, чтобы увидеть разницу.

– Она больше?

– Всё так.

– Новинка значит?

– Только тссс.

Пока есть такие, как Давид, мы не пропадём. И как только Бульдожья морда снимет возрастное ограничение, я открою новую дверь.