Мальчик боязливо кивнул, опять же так, чтобы кивок был едва заметен. От громких слов и объятий у него закружилась голова, он не любил столько внимания, но ради Иры терпел. Счастливая опекунша наплакалась, наобнималась, затискала Яна, как плюшевую игрушку. Мальчик зажмурился от страха, молясь, чтобы сцена поскорее завершилась. Вскоре Ира сама устала и отпустила его.

– Иди к ребятам, Янчик, я скоро подойду. Как же я вас люблю! Дай обниму ещё раз.

Но Ян, услышавший команду идти, решил немедленно повиноваться и выскочил из спальни. На кухне его караулили Ничка и Тёма. Джоанна сидела в углу и безразлично смотрела в окно. Ян обнял её за талию и еле слышно зашептал на ухо:

– Ты в п-порядке?

Джо не ответила и, судя по стеклянному взгляду, отвечать не собиралась ещё дня два. Юноша не настаивал, лишь обнял её крепче, дав понять, что будет рядом, сколько потребуется. Девушка молча кивнула ему, прильнула к его груди и закрыла глаза.

– Как мама? – обратился Ян к Веронике. – Она всё ещё п-п-п…

– Плачет, – грустно кивнула девочка. – Она так расстроилась, что я, глядя на неё, и сама немного поплакала. Они старались для нас, потратили последние деньги. Мне очень стыдно.

Тёма повернулся к брату:

– А с Ирой что? Жалобный вой вроде поутих.

– Прекрати паясничать, Тёма, – не выдержал Ян. – Из-за т-т-твоих шуток всем только хуже.

– Бедная Ирочка, ей нужно помочь, – пролепетала Ничка.

– Как ты ей поможешь? – сухо бросил Артемий.

Вероника начала выть что-то про молитвы и добрые дела и мгновенно заставила Тёму раззеваться. Ян возвратился к бледнощёкой возлюбленной и попытался разговорить её.

– Как ты? Посиди, Джо, отдохни. Ты ни в чём не виновата.

Джоанна вяло моргнула, подняла голову и вперилась безжизненным взглядом в заросшее пылью вентиляционное отверстие над холодильником. Ян чмокнул девушку в плечо и продолжил:

– Интересно, какой ты была бы, если бы была здорова? – вздохнул он. – Наверное, очень доброй. Да если даже не доброй… ты такая красивая. Я л-любил тебя всё детство, кстати. – Он поцеловал её белоснежную руку. – А знаешь, о чём я сейчас подумал? Я помогу тебе выздороветь. Я научу тебя говорить по-русски. Научу играть на гитаре. Может быть, получится научить тебя улыбаться. Если бы ты могла реагировать на людей, тогда тебя бы никто больше не принял за аутистку. У тебя было бы столько друзей! И когда тебе снимут диагноз, я мог бы… Джо, можно я скажу? Я бы тогда сделал тебе предложение, как только нам исполнится по восемнадцать. Мы были бы счастливы. Ты бы согласилась? Джо, можно я тебя поцелую?

Юноша приблизился к губам Джоанны, девушка издала приятный звук, похожий на мяуканье, и опустила голову.

– Sorry, – Ян вмиг отпрянул. – Я не буду, если ты не разрешаешь.

***

Неделю Ира не подходила к Джоанне. Простить легко, понять возможно, но сообщить об этом вербально куда сложнее. Чтобы ободрить опекуншу, Тёма принял решение собрать деньги на новый компьютер. Он играл на гитаре в переходах и у метро, бегал от полиции, просил милостыню у прохожих на улице, а потом плюнул и пришёл жаловаться на жизнь Саше Чипирову.

– Дашь денег в долг? У нас сломался компьютер, – с порога начал рыжий сирота.

– У вас есть компьютер? – удивился Саша и скрестил руки на груди. – Опять обманываешь меня? На бутылку просишь?

– Зря я к тебе пришёл, – обиделся Тёма и собрался хлопнуть дверью. Саша его остановил.

– Ладно. Сколько нужно?

Кравченко задумался. Если просить в долг, то сразу много и надолго.

– Нам нужно починить старый системный блок. Или купить новый, если в ремонте откажут. Ещё хлеба купить и мне пачку сигарет на завтра. А сколько дашь в долг?

Саша пожал плечами, жалея, что не дал Тёме вовремя закрыть за собой дверь.

– Давай десять рублей, – пошутил Тёма. – Хотя нет, сто; нет, две тысячи!

– Хорошо, – улыбнулся юноша и потянулся за кошельком. Достал две мятые купюры, протянул их приятелю: – Вот, возьми.

– А если попрошу миллион, дашь и миллион?

– Боюсь, миллиона у меня нет, – Саша виновато развёл руками.

– А сколько есть?

– Три тысячи.

– И на что ты их тратишь?

– На школьные обеды и на проезд, – ответил юноша и раскрыл потрёпанный чёрный кошелёк, в котором лежала последняя тысячерублёвая купюра. – Зимой и весной я езжу на танцы на трамвае. И в школу тоже.

– Значит, в этом месяце пешком прогуляешься, – ехидно осклабился Тёма, запустил руку в кошелёк друга и вынул третью тысячу. – Ты ведь не возражаешь?

– Бери на здоровье, – согласился Чипиров, – уверен, вашей семье деньги нужнее. Надеюсь, ты поделишься ими с ребятами, а не пропьёшь в первый же вечер. Не забудь отремонтировать компьютер.

Кравченко прыснул со смеху.

– Расслабься, Саш, я пошутил, – неловко выдавил он и собрался было вернуть деньги на место, но Саша быстро захлопнул кошелёк и убрал его обратно в карман.

– Нет, нет, бери, – настоял он без тени иронии. – Это дело принципа. Когда просят, я всегда даю.

– Всегда? – Тёма решил зацепиться за эту фразу. – Всегда-всегда, честно?

Саша решительно кивнул.

– И в ночлеге не откажешь?

– Конечно, – радостно, с душой произнёс Александр.

– И одежду свою отдашь? Мне нравится твоя рубашка, давно к ней присматриваюсь.

Саша без малейшего колебания снял с себя зелёную фланелевую рубашку, продемонстрировал заодно исколотые иглами сгибы локтей – в очреденой раз похвастался, что состоит в сообществе доноров – и, оставшись в одной майке, отдал одеяние Тёме. На все отпирания и отшучивания Чипиров категорично мотал головой.

– Нет, нет, я человек слова, – продолжал он, – я реагирую на просьбу.

Кравченко в раздумьях принялся щупать подбородок. Глаза его загорелись. Он надел рубашку поверх тонкой хлопковой футболки, поправил воротник и устремил нахальный взгляд на собеседника.

– Раздевайся! – выпалил он.

– Зачем? – Чипиров в недоумении поднял брови.

– Я хочу всю твою одежду, раздевайся. Или слабо́?

– Неужели тебе нужно и моё нижнее бельё? – провокации Тёмы лишь раззадорили светлого юношу.

– Ну, носить твои трусы я, конечно, не буду; мне любопытно посмотреть, как далеко ты зайдёшь.

– Цель не в слепом выполнении указаний, а в помощи ближнему, – наставительно произнёс Саша и поднял к небу указательный палец. – Я даю только то, что человеку нужно. Я всегда помогаю. Я помогаю даже тогда, когда знаю, что моя помощь может навредить; когда нищий в переходе просит двадцать рублей на метро, я всегда даю, даже если знаю, что на собранные деньги он купит бутылку дешёвой водки. Я всё равно дам денег. Потому что верю: однажды в помощи будет нуждаться тот, кто употребит эти деньги на благо. Я верю, что если человек просит десять рублей, а ему дать две тысячи, то он задумается и, возможно, задумается серьёзно и к чему-нибудь да придёт в своих размышлениях.

– Да ты просто слабак, – усмехнулся Тёма, демонстративно любуясь отутюженными манжетами своей новой рубашки. – Твоя позиция такова: лучше дам на всякий случай, не нужны мне проблемы, а то не дам – меня ограбят! Весьма конформистская позиция, должен сказать. Никакая не христианская.

– Да, ты прав, – тихо, по-доброму, ответил Саша.

– Слабовольный лицемер, – Тёма с наслаждением плевался оскорблениями, – ханжа! Вот ты кто, ханжа. Фарисей!

– Фарисей, – кивнул Саша, улыбнувшись своей обыкновенной скромной, светлой улыбкой. Тёму сбила с толку его реакция.

– Ты что, никогда ни с кем не споришь? – спросил он.

– Никогда.

– Почему? – искренне поинтересовался Тёма. – Боязно?

– Бесполезно. Когда-нибудь люди устанут спорить и кричать; и тогда они начнут слушать. Я верю, что однажды это случится.

– Теперь я чувствую себя неловко, – вспылил Тёма. Ему было досадно. – Теперь я тебе должен!

– Ты ничего мне не должен, – улыбнулся Саша и крепко обнял друга. – Разве что, если когда-нибудь ты сам захочешь, сможешь ответить на добро добром.