И едва сдерживаюсь от глупого желания взять её руки в свои.

У меня внутри что-то закололо.

Заноза, наверное.

– А кем хочешь стать ты? – я пытаюсь отвлечься.

Взгляд Джин мимолётно останавливается на мне и тут же соскальзывает к полу.

Она затрудняется ответить.

– Если честно, то… – её локти опираются о колени, а на ладони она кладёт свою голову. – Без малейшего понятия. Не могу толком сказать, что меня больше интересует. Наверное, уже ничего.

Я тяжело вздыхаю.

Девчонка кивает.

– И ты просто посещаешь все предметы? – неуверенно произношу я.

– Надеясь, что меня хоть что-то заинтересует, – заканчивает она.

Я в замешательстве.

Несколько минут мы молчим.

Джин разглядывает закат за широким окном лестничным клетки, а я – солнечных зайчиков на её щеке.

Передо мной – девчонка с кучей своих секретов и копилкой гадких слухов о ней. Я живу с ней в одном доме около семи лет, но не знаю о ней ровным счётом ничего. Мы знакомы лишь пятнадцать минут, а у меня на языке вертится десятки вопросов: о прошлой школе, о травле, о друзьях и сигаретах.

Но тот ли я человек, которому можно доверить ответы на них?

А могу ли я стать им?

Да и что я получу, задав эти вопросы – подтверждение или опровержение слов Виктора?

Нужно ли это мне?

Я закусываю губы. Нервно протираю кисти.

Джин замечает это и переводит взгляд на меня:

– А тебя хоть что-нибудь интересует?

Чувствуется некое облегчение.

Я глупо улыбаюсь:

– У меня есть что-то по типу хобби, – я замечаю, как Джин увлеченно слушает меня. – Я каждую неделю пересматриваю трансляции «Оскара» разных годов и представляю, как выигрываю в номинации «Лучший режиссёр».

Девчонка удивлённо вскидывает брови.

Я вскакиваю с лестницы и встаю перед ней на две ступени ниже:

– Только представь, – я прокашливаюсь в кулак, пародируя дикторский голос. – Семидесятая премия «Оскар». В номинации «Лучший режиссёр» участвуют: Питер Каттанео, «Мужской стриптиз»…

Я начинаю напевать под нос мелодию, закрывая глаза и качаясь в ритм.

– …Гас Ван Сент… «Умница Уилл Хантинг»…

Тут я принимаюсь похлопывать руками и чуть посвистывать.

– Кетрис Хэнсон, «Секреты Лос-Анджелеса»…

Я всё также аплодирую, но уже громче.

– Атом Эгоян, «Славное будущее»… и, конечно же, Коул Прэзар, «Титаник».

Я подпрыгиваю на лестнице и хлопаю как можно сильнее – так, что эхо режет уши. Сам себе кричу «Браво, Прэзар!», под хихиканье девчонки. Аплодисменты стихают, я опять напеваю мелодию и кланяюсь залу. Я с волнением распаковываю фантомный конверт, вздыхаю и горделиво произношу:

– Победитель, конечно же, Коул Прэзар.

Джин аплодирует мне.

Я не сдерживаюсь и тут же смеюсь, а потом едва пытаюсь сказать сквозь дикий хохот:

– Я на лицо Кэмерона своё фотошопил, ты бы видела!

Джин ухмыляется:

– Молодой режиссёр? А фильмы покажешь?

Улыбка медленно сползает с моего лица.

Всё веселье быстро испаряется с этого места.

– Единственный фильм, который я снял, – неуверенно бормочу я. Джин чуть наклоняется вперёд. – Называется «История о том, как я ничего не добился».

Я стучу пальцем по виску.

– Он здесь.

Девчонка понимающе хмыкает. Она отводит взгляд.

Я тоже опускаю глаза.

– Говорят, что лучшая киношкола – это кинотеатр, – всё так же слабо продолжаю я. – А ещё камера за тысячу баксов, терпение и вера в самого себя.

Джин горько усмехается, ведёт бровью и кивает.

– Что же мы имеем? – спрашивает она.

– Подписка на «Нетфликс», – важно произношу я.

Мы оба фыркаем.

Наступает неловкая тишина.

У меня возникает острое ощущение, будто со мной не о чем разговаривать.

– Ты не веришь в себя?

Я всё ещё стою напротив девчонки, закрывая собой уходящие лучи солнца в окне. Скоро стемнеет. В Хаскисе будет ещё безлюднее, чем днём.

– Мне кажется, – едва слышно вырывается у меня. – Что в себя трудно верить, если в тебя не верит кто-то ещё.

Джин понимающе качает головой:

– Так подростки и спиваются.

Я ошеломлённо смотрю на неё.

У меня такое странное чувство, будто бы эту фразу Джин говорить не должна была.

Но на моём лице неожиданно всплывает ухмылка, и я игриво щурюсь.

Я резко выдаю:

– Не хочешь спиться со мной в следующую пятницу?

Миф о Джин Бэттерс номер восемнадцать: алкогольное общество Джин Бэттерс убивает.

Девчонка ухмыляется:

– Очень хочу.

И она в его активном поиске.

Тело сгорает от нетерпения и дикого желания провести с Джин вечер в непривычной обстановке: споить друг друга спиртным и выслушивать спутанные речи о подростковой влюбленности и глупых взрослых.

Мама заметила, что я стал более оживлённым, а количество троек в моем табеле резко уменьшилось. За неделю.

Несмотря на это, дома я меньше сидеть не стал: гонка чая у Виктора дома всё также оставалась неизменной в расписании, да и пропустить с ним парочку сигарет в будние вечерки я ни разу не отказался.

Каким образом я стал лучше учиться?

«Утром домашку делаю».

Моя мама спит до восьми утра как убитая, и моим словам ей пришлось поверить.

В понедельник Виктор мне сказал, что Джин Бэттерс к себе прикасаться не позволяет. Терпеть не может тактильные контакты.

Я подолгу смотрю на неё и надеюсь, что это неправда.

Всю неделю мы обмениваемся с Джин понимающими взглядами в коридоре школы. Я не успеваю с ней даже толком поздороваться: нас разделяют толпой, звонками на урок и бесполезными диалогами. Один раз я ловлю её после уроков, но ей приходится сменить курс на противоположный от дома: курсы по математике.

– Могу проводить, – предлагаю я, совсем забывая, что мне нужно оказаться дома в ближайшие пятнадцать минут.

Джин пожимает плечами.

– Тут только дорогу перейти, – говорит она. – Поговорить толком не успеем.

О, меня поймали.

– Успеем, – тут же отрезаю я. – Если начнём прямо сейчас.

Мы направляемся к ближайшему перекрёстку. Девчонка начинает с расспросов о сегодняшнем дне, а я совершенно забываю, о чём хотел вести речь. В итоге, как только мы оказываемся у дверей колледжа компьютерных наук, я ошарашенно реагирую на её «пока» и чуть ли не хватаю за руку.

Джин говорит, что курсы закончатся в пять.

Я долго пялюсь на дверь перед собой и отвлекаюсь только на вибрацию телефона.

Мне нужно быть дома через шесть минут.

Джин выходит из здания колледжа самая последняя.

Я внимательно изучил всех её сверстников – общительных, задорных и дружных ребят со звонкими голосами и россыпью прыщей, и Джин не похожа ни на одного из них.

– Я не рассчитывала, что ты услышал, – удивлённо произносит она.

Я не спешу ей об этом говорить.

– Я не рассчитывал, что ты меня ждёшь, – слегка усмехаюсь я.

На улице начинает темнеть: фонари на проспектах загораются поочередно, а автомобили рассекают шоссе, мелькая лишь бликами фар и поворотников. Слегка холодает. В воздухе начинают чётче различаться ароматы конкретных мест.

Мы сворачиваем по Нильскому проспекту – вдоль бизнес-центров и дорогих ресторанов. Тут запах свой: под вечер сильнее тянет дорогими сигарами и одеколонами от «Шанель». За окнами тех заведений – надменные взрослые, а на парковках – чуть ли не всех видов иномарки. Но среди этого есть и своя, местная «дурь» – это запах дешёвой краски, которой до абсурда белят здания Нильского почти каждую неделю.

На пересечении Уоллес-стрит и «Пятидесятого» шоссе пахнет булочными и пивом. Иногда – кофе. Интересный аромат. Здесь часто зависает отец Виктора. Отсюда чаще всего приходят городские новости: снова потасовки у кабаков главного шоссе, снова отмечают победу футбольной команды.

Ближе к нашему району аромат резко меняется. Здесь заседают автомобилисты. В воздухе – вечный застой бензина, гарь и дурацкая вонь «Винстона», который я просто терпеть не могу.