— Сеньор Флорес обращался с вами жестоко?
Джон Ллойд не играл в сочувствие — он сопереживал всей душой. Диана почти чувствовала тёплую волну, идущую из самого сердца менталиста. Так вот откуда в нём эта жажда разобраться, защитить, поступить по правде… Это либо идёт изнутри, обезоруживая всех, кто вздумает столкнуть такого человека с прямой дороги, либо попросту срывается, как и любая маска, при первом же порыве ветра.
— Отец был очень добр ко мне, — тихо проронила Диана. — Но только ко мне. Слуги говорили, будто я сильно похожа на маму — может, поэтому… Увы, ни одной фотографии в доме не сохранилось. Я помню её, но глазами маленькой девочки. Уверена, что узнала бы маму с первого взгляда, если бы только увидела вновь.
— Почему же вы хотели сбежать?
Диана невесело усмехнулась.
— Сеньор Флорес не был добрым человеком. Если монстры из сказок и вправду бы существовали, он воплощал бы каждого из них.
Голос дрогнул: вспоминать отца оказалось… страшно. Отца и всё, что его окружало.
— Сеньор Флорес говорил, что я вызываю в нём светлые чувства, — через силу продолжила Диана.
— Что я — его спасение. Что на небесах ему будет, что ответить, когда спросят, что же доброго он сделал. Он, мол, укажет на меня, и я стану его билетом в рай. Сеньор Флорес был набожен… и ужасен. Чем добрее он относился ко мне, тем яростнее и беспощаднее он расправлялся с остальными. Чем больше зверств творил, тем ласковее общался со мной. Это было ужасно, — голос сорвался, и Диана закрыла глаза, прижимая ладонь к губам.
Переждав комок в горле, она вновь подняла веки, отметив, что детектив Ллойд успел заказать чайник со свежим чаем и целое блюдце сладостей. Грязную посуду со стола убрали — то ли проворные официанты, кого детектив всё-таки допустил к столу, то ли сам менталист, попросту отправив всё лишнее по воздуху на кухню.
— Я слышал про мексиканские синдикаты, — первым нарушил молчание Джон. — Я ещё не сталкивался лично, но список их подвигов впечатляет. Похищения людей, вымогательства, работорговля, рэкет, наркобизнес, убийства, пытки, кровавые расправы…
— Они не щадят даже младенцев, — обронила Диана, прикладывая пальцы к виску. Зажмурилась, прогоняя настойчивые образы из головы. Дар или проклятие — никогда ничего не забывать?.. — А я смотрела. Отец заставлял… когда бывал не в духе. Он знал, как я страдаю от этих зрелищ, как я по нескольку дней прихожу в себя, и именно поэтому не позволял ни отвернуться, ни уйти. И я смотрела, как в жестоких мучениях гибнут люди, и ничего не могла сделать… Потом отец просил прощения, ещё один неотъемный атрибут его лицемерия, но тут же добавлял, что я сама виновата. Что требую от него слишком многого. И что я должна привыкать, потому что он не всегда сможет меня защитить.
Детектив Ллойд покачал головой, накрывая её ладонь своей. Неожиданно тёплой и крепкой. Диана вздрогнула, и Джон медленно убрал руку.
— Я оказалась единственным человеком, кого хотя бы иногда слушал сеньор Флорес. Иногда получалось его удержать от запредельной жестокости. Но чаще — нет. Я умоляла его подумать о душе — отец как истовый католик иногда слушал… или делал вид, что слушал… а потом я узнавала, как он расправлялся с очередными жертвами. Сеньор Фидель Флорес был чудовищем, мистер Ллойд… и он любил меня так, как любят чудовища. Лаская, когда взбредёт в голову, и терзая, если я вела себя не так, как он ожидал.
Джон Ллойд молча подвинул ей дымящуюся чашку чая. Вовремя: в горле вновь встал ком. Глотка сделать не получилось бы, но горячая кружка в ладонях успокаивала.
— «Ниньо! Всё, что я делаю, я делаю и для тебя тоже. Если ты — мой билет в рай, то я — твоё царство на земле. Я оставлю тебе такие богатства, что ты купишь всё американское правительство…», — медленно повторила Диана на испанском. — Он так и не понял… Я пыталась к нему достучаться…
— Я встречал таких людей, — мягко обронил детектив Ллойд, позволяя ей сделать большой, судорожный глоток чаю. — Чудовищная ненависть пожирает их изнутри. Они бы и хотели, но уже неспособны получать удовольствие никаким другим способом. Вот и приходится… насыщаться чужой болью… Mal que no tiene cura, quererlo curar es locura…
(«Стараться вылечить зло, которое не имеет лечения — это безумие», — исп.поговорка).
Диана удивилась, отставляя чашку.
— Вы говорите на испанском?
— Учил в университете, — коротко улыбнулся лорд Ллойд. — Я хотел говорить на языке матери. Я так и не спросил, женился ли отец на ней по любви или из-за большого состояния. Испанская аристократия — всегда выгодное предприятие…
Диана улыбнулась.
— Угодили?
— Моя мама тоже погибла, когда мне едва исполнилось четыре, — усмехнулся Джон Ллойд. — Это я позже подсчитал. А тогда я просто скучал, но никто не говорил мне, когда она вернётся.
Диана грустно покачала головой.
— Выходит, и у вас выдалось безрадостное детство.
— По крайней мере, я не бежал через мексиканскую пустыню к американской границе, — вежливо отдал пальму первенства детектив. — Как вам удалось?
— Мне повезло, — Диана потянулась за конфетой, пошуршала обёрткой. Есть не хотелось, но зато получилось занять руки. — Отец развязал войну с другим влиятельным человеком и отправил меня подальше от кровавых разборок. Вот только нашу машину взорвали недалеко от границы. Погибли водитель, оба телохранителя и горничная, которую я захватила с собой уже после того, как мы покинули особняк отца. Сеньор Флорес о ней не знал, поэтому решил, что обгоревшее тело принадлежит мне. Меня сочли мёртвой — об этом я узнала из мексиканских газет много лет спустя. Вы можете проверить в Центральной библиотеке, у них есть копия. Ищите «смерть сеньориты Дины Флорес», об этом трубили целый месяц. А о том, какую кровавую баню устроил отец взрывателям — писали ещё полгода.
— Как же вы спаслись? — поразился Джон Ллойд, отставляя собственную чашку. Сочувствие детектива не распространялось на конфеты — рядом с ним громоздилась целая гора обёрток. При этом слушал менталист внимательно, практически не разрывая цепи взглядов.
— Это произошло на заправке, — вздохнула Диана. — Я отлучилась в дамскую комнату, а когда услышала взрыв, всё поняла. Я сбежала через чёрный выход, захватив лишь сумку и бутылку воды. Работников станции, как я читала, застрелили сразу, как взорвали наш «Форд», так что это, пожалуй, оказалось верным решением… Потому что, мистер Ллойд, к тому моменту я предпочла бы смерть, чем жизнь в безумии, которым окружил меня отец.
— Понимаю.
— Я просто шла, — бесцветно продолжила Диана, опуская руки с чашкой прямо на колени. — Кажется, на третий день я упала и больше не поднялась. Помню, как радовалась, умирая, — Диана слабо улыбнулась, на миг прикрывая глаза. — Ведь я всё-таки вырвалась из рук отца. А небеса меня не пугали — ведь я шла к Господу. Ещё немного — и я бы снова встретилась с мамой…
— Какой ужас, — пробормотал Джон Ллойд.
— Что вы, мне очень повезло, — мягко возразила Диана. — Меня нашли рейнджеры, притом очень скоро. Несмотря на грязь, пыль и порванную одежду я всё-таки показалась им местной: нелегальные иммигранты обыкновенно одеваются иначе, пробираясь через пустыню. Кроме того, я прекрасно владела английским: отец нехотя нанимал мне британских учителей. Я сказала, что не помню, как оказалась в пустыне. Мне совестно, но именно ложь меня и спасла. Меня определили в госпиталь и разослали мои очерки по полицейским участкам. И уже через несколько дней ко мне пришла миссис Фостер.
— Вы жили в Колорадо, — припомнил детектив.
— Да, она забрала меня с собой, — кивнула Диана. — Миссис Фостер признала во мне дочь, сбежавшую из дома два года назад. Разумеется, она понимала, что я — другой человек. Как позже признавалась миссис Фостер, надежд на то, что её Диана жива, у неё почти не осталось, а так, по крайней мере, у неё появлялась я. А я с радостью согласилась: иначе расследование затянулось бы, и меня бы депортировали, как только узнали правду.
