Азмун уточнил:
— Может, сначала вообще только ему?
— Я думаю, нужно просто его подождать, — предложил Вадим. — Он уже в воздухе и скоро будет в Астрограде. А нам надобно собраться с мыслями, перепроверить все заново и хорошенько взвесить еще раз, чтобы не попасть впросак. И спокойствие. Прошу вас, ребята, никакой поспешности. Спокойно продумайте каждый шаг. Вдруг мы чего-то не доучли.
13–05: Библиотека; чай-холл.
— Мне, пожалуйста, сок, — ответила Лайма на вопросительный взгляд Батыра. — И не забудь пакетик для Азмуна.
— У Батыра, положительно, склонность к семейной жизни, — заметил Вадим, наблюдая, как ловко тот сервирует стол.
— У нас мама терпеть не может кухонных роботов, — добродушно отозвался Батыр, не уловив намека. — Она говорит, что их присутствие наносит ущерб домашнему уюту. Поэтому у нас принято накрывать на стол всем вместе.
— Это — в укор нам?
— Нет, что вы, ребята, сидите. Просто будем считать, что моя очередь — первая, — Батыр закончил раздачу, а сам с высоким стаканом в руке опустился в кресло-качалку и принялся его легонько раскачивать, потягивая через соломинку молочный коктейль.
— Смотри не поперхнись, — строго сказала Лайма.
— Ой, Лаймочка, до чего же тебе не идет быть сварливой, — беззаботно ответил Батыр и закачался еще сильнее. — В космосе приходится пить и есть в любом положении.
— Тогда встань на голову, — обиделась девушка.
— Батыр! Лайма! Хватит! Такой ответственный момент, а вы — как маленькие. — Вадим уже был не рад, что первым затеял разговор на постороннюю тему. — Лучше вернемся к делу. Вон Азмун — даже обедать не пошел.
— Потому что успел перекусить в ракетоплане. Кроме того, он — потомок таежных охотников.
— Режим для всех обязателен — даже для потомков таежных охотников.
В тот же миг за столом появилось объемное изображение Азмуна, трудно отличимое от оригинала. Иллюзия усиливалась тем, что голограмма не парила где-нибудь в углу или над полом, а точно совпадала с контуром сидящего человека.
Вид у Азмуна был подавленный.
— Все усложняется, ребята. Я составил временные графики по показаниям всех медицинских приборов и оказалось, что разницу в пять секунд фиксирует только регистратор сердечной деятельности. Данные остальных приборов, в том числе регистрировавших биотоки и мозговые импульсы, совпали с данными физической аппаратуры и видеозаписи. Я уже вообще стал сомневаться в показаниях самописцев и намеревался затребовать техническую экспертизу. Но тут возникло совершенно новое обстоятельство.
Все замерли в ожидании, а Азмун еще больше нахмурился:
— Прежде чем включить программу экспертизы, я решил еще раз воспроизвести все записи, относящиеся к последней минуте жизни Радмилы, — пустить их синхронно с кардиограммой. Все получилось, как и предсказывал машинный расчет: кардиограф, находившийся на звездолете, работал на пять секунд дольше, чем все остальные приборы. И вдруг я подумал, что помехи, возникшие на экране в момент исчезновения «морского ежа», также могут содержать определенную информацию. Я без промедления задал машине линейно-цифровую развертку этого шквала полос и ряби и не ошибся: даже при беглом взгляде на полученный результат обнаруживалась определенная периодичность. Естественно, я тут же запросил машину, какие другие процессы, зафиксированные в ее памяти, могут совпадать с обнаруженной периодичностью помех. Ответ не замедлил ждать: аналогичный процесс имеется. Это — запись работы сердца. Графическое воспроизведение цифровых выкладок дает все ту же кардиограмму. Машина может сделать и звуковую имитацию.
Азмун перевел рычаги и в напряженной тишине разнеслось биение человеческого сердца…
— Мы сейчас спустимся к тебе, — одним выдохом, точно стараясь заглушить эти тревожные удары, проговорил Вадим.
— Нет, лучше я поднимусь к вам, — устало ответил Азмун.
Чай-холл: пятью минутами позже.
Без своей неотлучной улыбки, о которой говорили, что он с ней скорее всего и родился, как в маске, Азмун походил на какого-то другого человека.
— Сколько? — встретили его вопросом. — Сколько длилась передача?
— Двадцать семь минут, — все время, пока работала аппаратура.
— А потом?
— Потом были включены телекамеры второй челночной ракеты, спешно запущенной для страховки первой…
Друзья растерянно искали ответа в глазах друг друга. Новый факт не вмещался ни в какие привычные и даже гипотетически допустимые рамки, и потому, что уже в самой этой невероятности явственно проглядывались далеко идущие последствия, способные в корне изменить все, даже самые смелые предположения о событиях, разыгравшихся на Муаровой планете. Шутка ли сказать: двадцать семь минут жизни без существования!
— Можно ли стать невидимым, оставаясь живым? Вот в чем вопрос, — наконец нарушил тягостное молчание Вадим.
— А мне кажется, — неожиданно сказала Лайма, — сначала нужно решить, кто бы мог подавать в течение двадцати семи минут такой странный сигнал.
«То есть как — кто?» — прочла она в напрягшихся взглядах.
— У меня такое чувство, — осторожно, обдумывая каждое слово, продолжала девушка, — что Радмила не могла воспользоваться таким необычным способом передачи информации. Никакими инструкциями он не предусмотрен. Чтобы в чрезвычайных условиях аварийной ситуации сообразить, что возможен именно такой сигнал, — нужно время. Хотя бы минимальное. А помехи, которые оказались зашифрованной записью сердечных ритмов, появились тотчас же, как исчезло изображение на телеэкране, и продолжались непрерывно, пока Тариэл не переключил аппаратуру. Ведь так?
— Так, — подтвердил Азмун, совершенно не понимая, куда клонит девушка.
«Значит?» — снова прочла она в глазах друзей.
— Значит, налицо какое-то постороннее вмешательство!
— Разведгруппа! — вырвалось у Азмуна. — Она исчезла на трое суток раньше и, успев вполне сориентироваться, ввиду каких-то непредвиденных обстоятельств воспользовалась столь необычным способом связи — в надежде, что не предусмотренные программой сигналы рано или поздно будут расшифрованы.
— Но разведгруппа исчезла безо всяких приборов, — остановила его Лайма.
— Что и требовалось доказать, — торжественно заключил Батыр. — Если экипаж «Алишера» остался жив, он не мог исчезнуть иначе, как переместившись во времени.
— Почему?
— Некуда, Азмун. Поверхность планеты — муаровая пустыня. Недра? «Морской еж» хотя и способен выдержать любую температуру, но ты ведь помнишь: сквозная нейтриноскопия планеты на месте исчезновения людей не дала никаких результатов. Значит, остается одно, — сдвиг во времени! Отсюда и непредсказуемость подаваемых оттуда сигналов.
— Батырчик, — длинные ресницы Лаймы удивленно порхнули вверх, — но почему мы должны ограничивать область поисков только Муаровой планетой?
— Да потому, ласточка, — парировал Батыр, — что до следующей ближайшей планеты — вчетверо дальше, чем от Земли до Солнца. А неопознанных летающих объектов во время экспедиции «Алишера» специальная аппаратура не зафиксировала. Кроме того, это потребовало бы допустить вмешательство какого-то постороннего нечеловеческого разума.
— Разве твое предположение о перемещении во времени исключает там, на другом временном уровне, существование разумной жизни? — вдруг поинтересовался Вадим.
— Для математических расчетов такого допущения не требуется.
— А для человеческих? — в глубине глаз у Вадима блеснула искорка. — Или, если угодно; разумно-космических? Давайте-ка порассуждаем: для того, чтобы преобразовать показания кардиографа в особые телесигналы нужна специальная аппаратура, которой, судя по всему на «морском еже» не было. Следовательно, работал какой-то другой аппарат, не имеющий ничего общего с теми, которые прибыли с Земли. Напрашивается вывод: поскольку природа сама по себе приборов не делает, постольку передававшее устройство — создание разума. А так как среди аппаратуры «Алишера» и «морского ежа» подобного устройства не значится, следовательно, есть все основания предположить, что оно создано и включено нечеловеческими руками. Итак, новая встреча с разумом? Неужто на сей раз он скрывается в ином временном измерении?
