В иранской мифологии потопу также предшествует долгая и суровая зима: вспомните Йиму — авестийского Ноя. Даже в греческой мифологии можно обнаружить отголоски аналогичных представлений: когда титаны растерзали младенца Диониса, его разгневанный отец — Зевс замыслил коварную месть и, обернувшись чудовищным драконом, ниспослал на землю — вначале жаркий огонь, а вслед за тем — заснеженные воды потопа.

Я было уже совсем приготовился к новой декламации, но Керн больше ничего не сказал. Мы вернулись к брошенным вещам. Пока Керн разбирал рюкзаки и подготавливал нехитрый очажок для таблеток сухого спирта, я успел сбегать к озеру с котелками. На вкус вода оказалась отвратительной: горчила, отдавала ржавым железом и щипала язык. В жизни не видывал воды хуже. Керн, ни слова не говоря, взял котелки и приладил их над огнем между камнями. Когда поспел чай, мы, чинно усевшись друг против друга, принялись жадно, чашка за чашкой, поглощать обжигающий напиток.

Над озером быстро стемнело. Огонь издревле защищал человека от глухой отчужденности ночи. Леденящий душу мрак трусливо отступал перед трепетной силой пламени. Но когда потухал огонь, глаза человека устремлялись к звездам. Блуждающая луна сопутствовала влюбленным, а в звездах черпали вдохновение мыслители и мечтатели. Звезды делают человека свободным и сильным. Только благодаря звездам человек видит Космос и ощущает себя частью Вселенной. Суета и огни больших городов лишили людей великого единения со звездной бесконечностью…

Я лежал, закинув руки за голову, а сверху сквозь просветы в облаках ясными глазами ребенка глядели звезды, огромные и неправдоподобно близкие, как на картинах Ван Гога. Гармония Вселенной очищала, как очищает высокая поэзия или торжественные звуки симфонии. Мысли блуждали далеко.

Внезапно безмятежную тишину прорезал далекий тяжелый вздох, даже не вздох — а какой-то приглушенный горестный стон со всхлипыванием. Непонятно, откуда он доносился: то ли со стороны озера, отражаясь эхом в пещере, то ли со стороны пещеры, уносясь вдаль над озером. Звук был столь странным, раздражающе громким и неожиданным, что я вскочил с места.

— Спокойней, мой мальчик, — раздался из темноты насмешливый голос Керна, и этот иронический тон вернул меня в нормальное состояние.

— Что это было? — спросил я, усаживаясь на прежнее место.

— Да не бойтесь вы, — почти шепотом сказал Керн и вдруг добавил: — Теперь уж ему сюда не добраться.

— Кому? — не понял я.

Керн промолчал. Я встревожился:

— Так, кому, все-таки?

Вместо ответа он спросил:

— Вам никогда не приходилось читать о путешествии Сюань Цзана?

— Читал. Ну и что? — недоуменно промямлил я.

— Значит, вы помните, что в седьмом веке китайский буддист Сюань Цзан, совершая паломничество в Индию, случайно забрел на Памир?

— Припоминаю, — растерянно сказал я, совершенно не понимая, куда клонит Керн.

— А записки самого Сюань Цзана читали?

— Нет.

— Сохранилось описание путешествия китайского паломника. Совершенно фантастические записки. Взять, к примеру, описание памирского озера Лун-чи. Знаете, как переводится Лун-чи? Драконово озеро! По свидетельству китайского путешественника, в этом озере, расположенном в самом центре горной страны Памир, жил огромный дракон.

При этих словах над озером раздался уже не вздох, не стон, а настоящий рев — трубный и надрывный, как предсмертный зов раненого слона. Сердце у меня забилось, спина похолодела. Совершенно бессознательно я рванулся с места, подскочил к Керну и схватил его за руку, но тут же, устыдясь собственного малодушия, отпустил.

— Полно пугаться, — раздался над ухом спокойный голос Керна. — Я ведь сказал: ему сюда не добраться.

— Почему вы уверены? — очумело спросил я, не замечая нелепости такого вопроса.

— Почему?

— Да.

— Потому что его попросту здесь нет, — с издевкой констатировал Керн.

— А рёв?

— Вы что же, взаправду решили, что ревет дракон?

— Но вы сами это сказали, — сконфузился я, вконец сбитый с толку.

— Ничего подобного я не говорил, — рассмеялся Керн. — Просто к слову пришлось. Быстро вы однако поверили в этого дракона.

— Но ведь что-то ревело, — расстроенно сказал я.

— Думаю, это — тот самый газ, на который мы боялись наткнуться в пещере и который когда-то служил топливом для зороастрийского костра. До пещеры он, должно быть, больше не доходит — зато прорывается где-нибудь со дна озера. Вот и получается такой эффектный вопль.

— Тьфу ты, — в сердцах выругался я, — вот видите, как мало нужно, чтобы поверить в какую хочешь чертовщину. Если бы вы говорили о ведьмах, когда над озером заревело, я бы, пожалуй, еще подумал, что это ведьма, а завели бы разговор о циклопах — вообразил чего доброго, что тут циклопы. В непредвиденных ситуациях человек зачастую доверяется чувству и отказывается верить разуму. Ведь наперед знаешь, что нет на свете никаких драконов — а вон как напугался. Современному человеку, как и первобытному дикарю, присущ страх перед непонятным и необъяснимым, — закончил я свое оправдание.

Не успел я умолкнуть, как над озером опять заревело, забулькало, завсхлипывало, однако на сей раз я пропустил рычащее клокотание мимо ушей.

— А вы уверены, что драконов на самом деле не бывает на свете? — тихо спросил Керн.

— А вы что — убеждены в обратном? — захорохорился я.

— Разве нелепо допустить, что прообразом дракона или, если хотите, змея-горыныча, могло послужить какое-нибудь гигантское пресмыкающееся? Мало что ли шаталось в свое время по планете разных диплодоков и бронтозавров?

— Ах, вот оно что, — у меня почти совсем отлегло от сердца. — Тогда можно, действительно, не опасаться, что один из таких драконов заявится сейчас к нам. Или… — тут в голове у меня внезапно чиркнула новая мысль. — Ну конечно, как я сразу не вспомнил: Гигантский Морской Змей, Лох-Несское чудовище… Послушайте, Керн, вы что, серьезно полагаете, что на Памире жили драконы?

— Но ведь Альбрехт Рох видел его, — спокойно сказал Керн.

— Как! — вырвалось у меня. — Это… Эта… Этот… — я враз вспомнил самый невероятный эпизод из повествования Альбрехта Роха, который до сих пор не находил сколь-нибудь правдоподобного объяснения.

— Да, этот лик сатаны, возникший из пучины подземного озера, разве не мог принадлежать он живому дракону? — бесстрастно заключил Керн.

Я окончательно растерялся и совершенно обескураженный едва выдавил несколько слов — явно невпопад:

— Так, значит, это дракон здесь фыркает?

— Нет, это фыркает не дракон, но он действительно когда-то здесь фыркал, — сказал Керн, и я вдруг почувствовал, как он крепко сжал мою руку выше локтя. — Послушайте меня, юноша, послушайте повнимательней, если вы вообще хотите что-либо понять.

— Люди — это такие поразительные создания, — начал Керн. — Человек привык считать себя самой верхней и самой совершенной ступенью биологического развития. Любой из нас с трудом допускает мысль, что природа способна породить иные, гораздо более высокие формы разумной жизни, которые по внешнему облику даже отдаленно не будут напоминать людей. И как же посрамится людское высокомерие, когда в один прекрасный день на землю тихонько присядет летающая тарелка, а из нее выползут червеподобные или муравьеобразные существа и с равнодушным видом проследуют мимо изумленного человечества.

Но оставим в покое инопланетных насекомых и медуз. Не станем отрываться от Земли. Разве для кого-нибудь подлежит сомнению, что именно человек и только человек является венцом эволюции земной жизни? Разве хоть одна душа подозревает сейчас, что некогда, задолго до появления людей, на планете Земля процветала иная, нечеловеческая цивилизация?

Что знает человек о том далеком прошлом, когда на свете еще не существовало людей? Многое известно и вместе с тем — ничего. Сколько лет человечеству? Миллион. Всего лишь один миллион лет — да и тот не поровну делим мы с австралопитеками, питекантропами, неандертальцами и кроманьонцами.