— Где тебя найти, — спросил Азмун друга.

— В библиотеке Музея, космический архив.

— Есть идеи?

— Идей много и судя по всему не у нас одних.

— Как будем работать — вместе или врозь?

— Ты же знаешь: я предпочитаю уединение. Но здесь важней другое: порознь мы просмотрим гораздо больше материала. Я займу четыре бокса рядом. Батыр уже вылетел за Лаймой.

Азмун хмыкнул:

— Напрямик он, конечно, не мог.

— Ничего, Лайма его быстренько приставит к делу.

— Как ты думаешь, — Азмун наконец подобрался к мучившему его вопросу, — в какой комиссии анализировались помехи на связи «Алишера» с Муаровой планетой?

— Во всех комиссиях, естественно. Но о дефектах приборов не может быть и речи…

— Да я не о приборах, — не дал договорить Азмун. — Что я не понимаю: их было много и все, что остались целы, на протяжении трех месяцев показывали одно и то же. А если на этой чертовой планете невероятные превращения происходят не только с веществом, но и с полем? Или исчезает не живое вещество, оказавшееся на Муаровой планете, а деформируются фотоны, несущие информацию к приборам? Или электромагнитные волны трансформируются — превращаются в нечто такое, о чем мы даже вообразить не можем?

— Приборы бы это все равно зафиксировали, — подумав, ответил Вадим.

— Вовсе не обязательно, — еще больше разгорячился Азмун. — Представь, ни человек, ни прибор ничего не видят потому, что все электромагнитные волны образуют замкнутый вихрь вокруг живого тела спустя некоторое время после того, как оно оказывается на муаровой поверхности.

— А почему не сразу же? Нет, Азмун, — что-то не вяжется. Я уж не говорю, что это противоречит всем известным законам природы. Я знаю, что ты сейчас скажешь: прямое превращение элементов — тоже противоречит всем известным законам природы. Но я вовсе не против твоего электромагнитного кокона, поглощающего любые кванты и не выпускающего наружу никаких сигналов, хоть все это и никак не вписывается в представления современной физики. Давай — думай дальше, обосновывай гипотезу, развивай новую теорию. Но только о конкретной ситуации не забывай: там были не одни приборы, но еще и люди. Причем не только Радмила, но и разведгруппа из трех человек, и Тариэл на орбите. Неужто бы они не раскусили этот полевой орех и не придумали бы, как выбраться из электромагнитной скорлупы?

— Ладно, — прервал разговор Азмун к неудовольствию обоих, — продолжим при встрече. Ракетоплан пошел на посадку.

И пристегнувшись ремнями, он перевел кресло в горизонтальное положение.

Библиотека музея; Главный космический архив: 10–45.

Электронный каталог выдал на табло мозаику разноцветных цифр. За каждой строкой и колонкой скрывалась бездна обработанной и систематизированной информации. Электронная память приготовилась обрушить лавины подробнейших сведений и фактов — от записей показаний любого датчика и переговоров членов экипажа на протяжении всего полета до протоколов и отчетов земных комиссий. Грустный парадокс: на любой вопрос машина моментально дает сотни ответов, но среди них заведомо нет того, ради которого задается вопрос.

Вадим с изрядной долей недоверия скользил глазами по рядам интеграторов и фильтраторов, наперед зная, что никакой — даже двойной или тройной синтез информации не раскроет истинных причин драмы, разыгравшейся на Муаровой планете. Так — обычная машинная схоластика: степени вероятности, аспекты рассмотрения, уровни объяснения. Глубокомысленное гудение, словесная трескотня, мигание тысяч лампочек наподобие новогодней иллюминации, а результат — равен нулю.

И все же где-то среди огромной массы материалов экспедиции «Алишера» скрываются и те, которые содержат ответ на мучающий всех вопрос. Но как разыскать его? Какую программу задать машине, чтобы она подсказала хотя бы направление поисков? Может быть для разминки испробовать путь, предлагаемый Азмуном, и пока тот добирается до Библиотеки, машина проиграет все возможные варианты? Нет, пусть Азмун ищет сам…

А если дело совсем в другом? Если машина в принципе не располагает информацией, которая помогла бы прояснить истину? А не имеет она ее потому, что ни приборы, ни люди попросту не были способны фиксировать неизвестное природное явление. Значит, явление это таково, что не могло быть констатировано или уловлено ни одним из имевшихся приборов! (Нельзя же сачком для ловли бабочек черпать электромагнитные волны). Следовательно, нет смысла терять время на проработку имеющейся информации.

Может быть, именно поэтому Тариэл и посоветовал начать с конца, а не с начала, поскольку сам давно уже пришел к аналогичному выводу? А может — не он один? В Бюракане не сегодня-завтра заканчивается работа космологической комиссии. И хотя космология — синоним чудачества, не зря ведь Тариэл почти месяц провел среди этих чудаков. О чем-то они там говорили и кого-то вполне могли надоумить?

Левая рука Вадима непроизвольно потянулась к тумблеру прямой связи, а правой он быстро набрал код Космоцентра и включил трансляцию заседания. Прямо перед ним в овальном проеме появилось объемное изображение возбужденного человека. Молодой ученый говорил запальчиво и скороговоркой, явно не укладываясь в жесткий регламент. «Вам так и не терпится подогнать природу под абстракции», — были его последние слова, обращенные к невидимому противнику.

Выступление оказалось последним. Комиссия приступила к принятию итогового документа. В полутемном овале заскользили светящиеся строчки параграфов и подпараграфов, изредка прореживаемых гирляндами формул. Из заключения следовало, что комиссия не пришла к однозначному решению. Для всех было ясно, что исчезновения экипажа «Алишера» непосредственно связано с загадочными явлениями, происходящими на Муаровой планете, но их-то природа как раз-таки и противоречила всем имеющимся знаниям. В какой-то мере прямое превращение элементов вписывалось в старую-престарую модель перекрестной шнуровки микро- и макромира, но изящная формула, предложенная одним из эволюционистов, включала две мнимых величины, что, в свою очередь, предполагало, что время на Земле не просто могло течь в обратном направлении, но прошлое и будущее должны непрерывно меняться местами.

«Как тяжело, наверное, было Тариэлу слушать этакую гиль, — пронеслось в голове у Вадима. — А Лайма еще беспокоилась, не травмируем ли мы его своими наивными вопросами. Ссадина, не больше чем ссадина — любой из наших вопросов в сравнении с теми казнями египетскими, которые способна устроить ученая комиссия. Почему же Наставник предложил начать с конца? Дабы убедиться, что никакого конца не существует и сам конец есть всего лишь только начало? Но начало чего?..»

Гравиторейс: 11–40.

Гравитолайнер свечкой взмыл под облака и взял курс на Астроград. С Земли он напоминал распускающийся цветок: куполообразная сердцевина с антигравитационным двигателем и навигационными приборами, а по всей длине окружности — эллипсоидные кабины для пассажиров.

Матовые стенки салона излучали мягкий свет. Сквозь прозрачный пол просачивалась живительная зелень полей. Лайма и Батыр чувствовали себя словно в беседке над обрывом. Врожденная боязнь высоты заставила девушку ухватиться за руку друга и нежно прижаться к его плечу. Впрочем только ли страх перед головокружительной пропастью? У Батыра на этот счет было иное мнение.

Он дождался ее в аэропорту, готовый как всегда к опозданию, но Лайма примчалась вовремя, точнее, в самый притык — за минуту до прекращения посадки. Теперь напряженность ожидания и возбужденная радость встречи остались позади, и юная пара ощущала себя одной во всей Вселенной.

Что испытывает космонавт, отрываясь от Земли? Не то ли, что и любой человек, поднявшийся ввысь? Но космоплаватель еще и расстается с Землей — иногда навсегда. Какие мысли гложут людей, когда родная планета за бортом звездолета с каждым днем становится все меньше, превращаясь сначала в простую светящуюся точку среди безбрежного океана звезд, а затем и совсем исчезая? А что испытывают звездолетчики, возвращаясь домой? Тариэл знает это как никто другой…