Оставленному корпусу В. Д. Долгорукова, расположившемуся в районе р. Мерло, судя по всему, не пришлось столкнуться со сколько-нибудь серьезной опасностью крымского набега в ближайшие месяцы (август — сентябрь). Возможно, свою роль в пассивности ханства сыграл запрет, установленный ханом в июле 1687 г., совершать набеги на русское пограничье, а также масштабная конская бескормица из-за степных пожаров, неурожаев и исключительной жары в Причерноморье текущим летом. Все это делало крупные рейды на русские поселения за ясырем и добычей крайне трудноосуществимыми.

28 июня в Киев с хлебными запасами пришел на стругах из Смоленска стольник М.П. Толстой. В. В. Голицын написал киевскому воеводе И. В. Бутурлину, приказывая указанное продовольствие в Запорожье не отпускать, оставить в Киеве («из стругов выгрузить и устроить в анбары, а суды беречь»), поскольку «и без тех запасов… ратным людем хлебных запасов» хватит. В этом не было необходимости в том числе потому, что суда с хлебом, отправленные ранее вниз по Днепру с Василием Волжинским и Владимиром Щеголевым, «ныне стоят под Кадаком у порогов, чрез пороги переправить их никоторыми мерами невозможно». Поэтому Волжинскому Голицын писал, чтобы тот выгрузил запасы и разместил в амбарах на Кодацком острове[444].

Ратные люди Волжинского выполнили приказ, оставшись зимовать на Кодацком острове с доставленным туда хлебом. Из позднейших данных известно, что всего там было складировано 21 677 кулей ржаной муки, 2449 кулей гречки и овса, 1914 кулей толокна (всего 26 040 кулей, включая 1077 кулей старой и гнилой ржаной муки), 48 кулей соли, 8 неполных бочек рыбьего жира, 3 пуда пеньки. Из «ратных припасов» на острове были оставлены два тафтяных знамени, 2 бочки пороха (пушечного и «ручного»), 2 «штуки» свинцу, 29 пушечных ядер, 60 мушкетов «з замки», 4 якоря, 3 пуда пеньки и другие снасти и инструменты. Для хранения «хлебных запасов» была построена специальная «городовая стена» окружностью 270 сажен (135 «звен» по 2 сажени каждое), внутри которой размещено пять хлебных амбаров, срубленных из «байдачных досок». Из ольховых досок для ратных людей была сооружена баня. На острове осталось 115 стругов, из которых на ходу было только 30, а остальные — «без починки не годны»[445].

В царской грамоте запорожцам от 14 октября 1687 г. сообщалось, что в награду за действия против белгородских татар русскому военачальнику на Кодацком острове, Семену Любовникову, велено отправить к ним «две пушки полковые медные с станками и с колесы». Взамен запорожцы должны были прислать Любовникову «худыя пушки» для отправки в Киев с целью ремонта и переделки[446]. Русский (слободские казаки и великороссийские ратные люди) отряд зимовал в Кодаке вместе с украинскими казаками «при запасах государских борошних и припасах военных», включая и струги, на которых они были туда доставлены. Часть украинских казаков находилась в Кодаке с Михайлова дня (8 ноября), другие — с Рождества Христова. В конце февраля 1688 г. гетман Мазепа писал в Москву, прося разрешения свести четыреста из находящихся в Кодаке с ноября пятисот гадячских казаков. Гетман считал, что ныне «возможно будет и малым числом людей воинских целость хлебных запасов… устеречи», поскольку весной «остров тот кругом немалыми днепровыми облитись будет водами»[447]. К весне дезертирство Кодацкого гарнизона стало стремительно расти. Из пришедших в Кодак в середине февраля 1687 г. рыльских стрельцов шестеро бежали со службы через несколько дней, будучи уверены, что «на Крым нынешняго лета походу не будет, толко войско государево и гетманское придет к Самаре и город строить будет»[448]. Пришедший в конце марта в Гадяч с Кодака писарь Опошненской сотни Гадячского полка Андрей Лубяник поведал, что «товарыщство на острове Кадацком голодно, не имеют запасов и бегут в городы, наказной полковник и сотники не могут удержать, сперва хотя били и ковали их к пушкам, то молчали, а ныне вслух сотников своих лают, в некоторое время наказной и сотники у товарыщства ружье отбирали, чтоб в городы не сбежали и все казаки собрався кричали и ружья от себя брать не дали». Несколько десятков казаков Зеньковской сотни Полтавского полка, не выдержав голода, сбежали, вернувшись только когда встретили идущие вниз по Днепру лодки с продовольствием. А. Лубяник сказал, что все казаки «зело скучают, там сидя», и ожидают через него «последняго гетманского указу». Он также указывал, что Кодацкую «паланку» нужно «изрядно отправить от тех куреней, чтоб, избави Бог от огня беды никакой не учинилось, на весну того накрепко надо беречь»[449]. Видимо, речь шла о том, что находившиеся в Кодаке казаки неаккуратно обращались с огнем, что угрожало целости царских хлебных запасов. Мазепа в ответ на все эти известия распорядился казацкому гарнизону покинуть остров, оставив 300 человек «для бережения монарших хлебных запасов»[450]. В июне 1688 г. Мазепа, двинувшийся в поход к Самаре для строительства Новобогородицкой крепости, направил в помощь оставшимся гадячским казакам на Кодацкий остров две хоругви пехотного наемного полка П. Кожуховского[451]. А до конца лета 1688 г. все запасы, хранившиеся на Кодацком острове, были перевезены в новопостроенный Новобогородицк, а база на Кодацком острове ликвидирована.

Первая Крымская кампания показала высокие мобилизационные и логистические возможности российской армии[452], однако избранная В. В. Голицыным стратегия успеха не принесла. Ранее неизвестные исследователям документы о миссии П. Хивинца показывают, насколько важное значение придавал В. В. Голицын дипломатическому фактору в начатом им конфликте, в котором острие российского удара было направлено именно на Крым.

Дипломатический нажим, однако, требовал подкрепления в виде серьезных военных успехов. Однако их-то как раз достичь не удалось. Позднее выступление армии привело к тому, что естественные факторы — жара и безводье, усугубленные фактором деятельности человека — организованными крымцами огромными рукотворными пожарами, остановили продвижение войск на р. Карачекрак. Указанные факторы спровоцировали значительный рост небоевых потерь в войске Голицына, которые на сегодняшний момент сложно оценить. Вряд ли они насчитывали десятки тысяч человек, как об этом писали иностранные участники похода и наблюдатели, однако количество в несколько сотен и даже тысяч человек представляется вполне возможным. Попытка спасти судьбу кампании выразилась в посылке Голицыным отряда Л. Р. Неплюева под турецкие городки. Днепровский поход показал высокую заинтересованность главнокомандующего в сохранении русско-польского союза, ради которого он готов был решиться атаковать османские крепости, которые, судя по всему, не собирался ранее штурмовать и тем самым входить в прямой военный конфликт с турками. Однако эти планы разбились о грамотные действия крымских войск, силами корпуса нураддина Азамат-Гирея не допустивших развертывания боевых действий в районе нижнего Днепра. Несмотря на то что в результате сражений при Каменном Затоне и на р. Каменке численно уступавшие противнику татары вынуждены были отойти, дальнейшие действия корпуса Неплюева — Самойловича были полностью парализованы. В условиях выжженных степей, массового падежа лошадей и возможной угрозы новой татарской атаки корпус простоял весь июль на правом берегу Днепра, у Запорожской Сечи, охваченный массовым дезертирством, болезнями и недовольством рядовых солдат и казаков. Последнее вылилось в итоге в бунт «полка» Г. И. Косагова и самовольное оставление им своих позиций в Каменном Затоне, что подвело черту под всей кампанией 1687 г. Осмысление неудачных результатов первого Крымского похода в Москве повлекло за собой смены в военном планировании на следующий год, хотя совершенно отказываться от избранной стратегии В. В. Голицын не собирался.