— Ах, черт! — вскрикнул он.
— Что там?
— Именно, что ничего! Зазубрина, только пальцы порезал.
Сирота держал пальцы на весу, морщась от боли. Кровь капала на лежавшую на столике раскрытую книгу.
— Ах, проклятье!
Он прижал локтем книгу и левой рукой со злобой рванул из нее несколько страниц, стал промокать ими кровь.
— Не надо горячиться. Вырванные из книги страницы — улика!
— Ученого не учи… Все равно кровь на нее попала. С собой унесем. Шары вытрем — не учи ученого!
Сирота промокнул кровь и снова оглядел кровать.
— За какой теперь браться?
— Что дальше от окна.
Морщась от боли, Сирота отвернул еще один шар. Заглянул в отверстие — просиял.
— А-ага! — торжествующе прорычал он и сунул порезанные пальцы в отверстие. — Вот он!
— Паспорт? — разочарованно произнес Ушаков. — Только и всего?
— А ты что считал? — осклабился Сирота. — И правда «брильянты»?.. Да этот паспорт, может быть, для меня дороже всех брильянтов. Ура, Ушаков! Теперь все, комар носа не подточит! Теперь живу!..
Он держал паспорт в высоко поднятой руке. Паспорт был в затертой темно-синей обложке. Сирота приговаривал, ликуя: «Живу, живу!..» Он поперхнулся и растерянно замер, увидев стоящего в дверях Искакова.
— «Живешь, живешь…» — передразнил Искаков. — И вторую руку вверх, прошу!
Паспорт выпал из рук Сироты, он машинально нагнулся — поднять, и вдруг рванулся к окну. В руках у Сироты плясал пистолет.
Он выстрелил — раз, другой…
Но выстрелы эти были уже напрасны, пули отбили только штукатурку не потолке, потому что выстрелил Сирота, падая на пол, сбитый бросившимся ему под ноги Ушаковым.
Он попытался выстрелить еще раз, теперь в Ушакова, но Искаков перехватил его руку…
Полковник строго-настрого предупредил меня, что я не должна отлучаться из комнаты, должна ждать у окна завершения операции. Я видела, как они пересекли улицу и осторожно пробрались во двор. Волынский и следователь прокуратуры остались снаружи — у окон, а полковник, Пахомов и Митько вошли в дом. Я терпеливо ждала, потому что еще раньше дала себе слово — никакой самодеятельности. Но когда услышала один за другим два выстрела — сначала не поняла, что стреляют, но потом до меня вдруг дошло это, — я не могла дальше оставаться на месте: я знала, что стреляет Сирота, люди полковника не стреляют — они предупреждены, что преступник должен быть взят живым — и предполагала уже самое страшное!
Не помню, как оказалась внизу, как ворвалась в дом, вбежала в спальню… Я увидела сидящего посреди комнаты, на стуле, тяжело дышавшего Сироту, руки его были вытянуты и лежали на коленях, схваченные никелированными наручниками. Вокруг стояли, тоже тяжело дыша, полковник, Ушаков и Митько. Пахомов стоял у окна, прислонившись правым плечом к стене. Мне показалось, что Пахомов ранен.
— Иннокентий Петрович! Вы ранены? — закричала я.
— Где? — Пахомов удивленно оглядел себя. — Нет, кажется, нет… Чуточку только утомился. У-у, работа! — Пахомов вытер ладонью побледневший лоб. — Ну что, Сирота, немного отдышался? Можно задавать вопросы?
Сирота не ответил.
— Что ж, дыши-дыши, подождем.
Полковник держал в руках пистолет. Он разрядил его и положил на столик.
— Я вам обязан жизнью, — сказал он Ушакову. — Спасибо. (Значит, я не ошиблась в своих опасениях: они здесь подвергались смертельной опасности!).
— Мы, кажется, квиты, — ответил Ушаков. — Если бы не вы, тоже мог бы получить пулю! — Он невольно усмехнулся, опустил голову.
— Жалею… Жалею, что ты ее не получил! — злобно отозвался Сирота и рванулся. Митько осадил его за плечо.
— Полегче на поворотах, полегче…
Скулы у Сироты напряглись, прищуренные глаза были налиты кровью.
— Милиционера бросился спасать! — прохрипел он. — Шкура!
Он тяжело дышал.
Некоторое время в комнате слышно было только дыхание уставших мужчин.
— Думаешь, от решетки спасся? — снова заговорил Сирота. — Черта с два! Ты забыл, как сюда попал, в этот дом! Ты объясни им, как?
— Как он сюда попал — объяснить легко. Он был приглашен сюда мной и должен был дождаться меня. А вот вы как сюда попали, и кто вы такой? — В дверях спальни стояла Серафима Павловна — маленькая и растерянная. Валентина не заметила, как она появилась. Старушка огляделась. Глаза ее оживились: она узнала полковника и Пахомова.
— Что здесь происходит, я не пойму? Объясните мне, пожалуйста, — обратилась она к полковнику.
— Чтобы понимать, — усмехнулся Сирота, — надо жить на земле, а не на небе. Вы его пригласили — этого милого молодого человека, как же, рассказывал!.. На небе обитаете, гражданочка.
— Кто вы такой?.. Я вас не знаю! Почему вы со мной так разговариваете?
— Вы не знаете, да я вас знаю, — Сирота насмешливо хохотнул.
— Успокойтесь, Серафима Павловна. Присядьте, — пригласил полковник и пододвинул стул. — Этот человек забрался к вам в дом, а мы его здесь задержали.
— Он?.. Что ему было у меня нужно? Разве у меня есть что украсть?
— Это мы, Серафима Павловна, спросим у него самого… Ну, Сирота, раз вы говорите, значит, и на вопросы отвечать можете… Иван Иванович Сирота, вы подозреваетесь в производстве фальшивых денег… и убийстве Александра Павловича Бурака.
Я стояла против Серафимы Павловны и видела, как, услышав слова полковника, она побледнела и в отчаянье сжала руки. Она с ужасом смотрела на Сироту.
Сирота замотал обросшим бородой подбородком.
— Что вы хотите сказать? — спросил полковник.
— Ничего. Никакого Бурака я не убивал. Никакого Бурака я не знаю, никаких фальшивых денег я не печатал. Все!
— Убийца! — закричала Серафима Павловна тоненьким голосом. Она вскочила на ноги.
Я подошла к ней, ласково усадила обратно на стул. Она схватила меня за руку и крепко сжала ее. Я осталась стоять с нею рядом.
Пахомов отделился от стены, достал из кармана спичечный коробок, открыл его.
— Вот эту спичку, зачиненную под зубочистку, — Пахомов развернул бумажку и показал Сироте спичку, — мы нашли на квартире Бурака, в чемодане, где находилась форма и все необходимое для производства фальшивых денег. Вторая спичка — вот эта — была обнаружена на шоссе в спичечной коробке рядом с трупом Бурака. Анализ следов слюны на спичках показал, что, во-первых, обеими спичками пользовался один и тот же человек, а, во-вторых, этим человеком был не Бурак, а кто-то другой…
Пахомов подошел к Сиро́те, сунул руку в карман пиджака — сначала в боковой карман, — потом в правый наружный. Из наружного кармана он вынул спичечную коробку, открыл ее.
Он перебрал пальцем несколько спичек и нашел то, что искал. Он вынул две спички и, торжествующий, показал их Сироте: обе спички были зачинены под зубочистки!
— Ну, Сирота? Будем ждать, пока придет заключение экспертизы?..
— Задавайте вопросы сейчас, — сказал Сирота. — Но Бурака я не убивал — чего не было, того не было!
— А что было? — быстро спросил полковник Искаков. — Вам известны обстоятельства гибели Бурака? А?
Сирота повернул лицо к полковнику. Подумал.
— Известны, — сказал он.
— Расскажите нам все по порядку.
— В тот вечер мы встретились, как договорились, в аэропорту. В буфете.
— Зачем?
— Я должен был передать ему пачку фальшивых денег.
— На какую сумму?
— На тысячу двести рублей. Он уезжал на следующий день в командировку, и я передал ему для реализации тысячу двести рублей.
— Успеваете записывать? — полковник повернулся к примостившемуся у столика Митько: старший лейтенант записывал показания Сироты.
— Успеваю, товарищ полковник.
— Вы говорите, что встретились с Бураком в аэропорту, — снова обратился полковник к Сироте. — А труп Бурака обнаружили у Нового парка. Как Бурак оказался у Нового парка?
— Он выпил — он вообще закладывал — и ему стало жарко, он предложил пройтись, подышать свежим воздухом… Мы пошли. Мирно разговаривали. Вдруг где-то в парке в темноте громко хрустнула ветка. Бурак от неожиданности остановился и потом рванул через кусты напролом. А по шоссе в это время шла машина — грузовик, — вот и все обстоятельства.
