— Сейчас мы узнаем, закаленное ли у вас сердчишко, — сказал он и стал легко подниматься, шагая через несколько ступенек сразу. Уже на третьем этаже Валентина задохнулась и отстала.

— А-а! — полковник засмеялся. — Что вы не сказали сразу? Пойдемте тише.

Типография была на пятом этаже. Стрелки, прибитые к стенке, указывали: «Цех цинкографии», «Наборный цех». Они прошли к наборном цеху. Полковник толкнул дверь и пропустил вперед Валентину.

Цех помещался в трех просторных, следующих друг за другом светлых залах. Вдоль стен в два ряда стояли наборные машины, похожие на поставленные на дыбы гигантские пишущие машинки (сравнение Искакова), за клавиатурой каждой из них сидела женщина, что-то быстро печатала, внимательно вглядываясь в листы бумаги, прикрепленные к машине.

В конце третьего зала была дверь с белой глянцевой картонкой: «Начальник цеха тов. Сиро́та И. И.» Валентина и полковник вошли в эту дверь.

В маленькой комнате с темно-зелеными масляными панелями за старым письменным столом сидел плотный человек с густой, но не длинной черной бородой, аккуратно подстриженной. Когда Валентина и Искаков вошли, он просматривал какие-то бумаги.

— Можно? Если не ошибаюсь, товарищ Сирота? — спросил полковник.

— Он самый.

Полковник представил Валентину и назвал себя:

— Искаков.

— Садитесь, — начальник цеха показал на стулья у окна. — Чем могу?..

Полковник протянул ему свое удостоверение. Сирота внимательно прочитал — на лице его отразилось недоумение, но потом будто что-то понял, невесело усмехнулся.

— Полковник МВД… Зачем же вы пожаловали в нашу контору? — он спрашивал, но удивленная Валентина была почти уверена: Сирота знает, зачем «пожаловал в контору» полковник.

— У вас работает наладчиком Ушаков Павел Васильевич…

Начальник цеха кивнул головой.

— Я так и подумал.

Валентина вся подобралась.

— Почему вы подумали? — спросил полковник.

— Потому что милиции у нас интересоваться больше некем.

— Что вы имеете в виду?

— То, что вы знаете… Не больше того, что парень отсидел в тюрьме пять лет… Или есть еще что-нибудь?..

«Вы знаете…» Валентина перевела взгляд на полковника: он, конечно, сделал вид, что знает (она тоже старалась «делать вид», но в душе была потрясена!).

— Что вы можете рассказать об Ушакове?

— Что вас интересует?

— Например, что он представляет как работник?

— Хороший работник. Аккуратный, знающий, от дела не увиливает, плохого ничего не могу сказать… Рисует, как художник — видели, может быть, в первом зале у нас стенгазета висит, он рисовал.

— А сейчас он где?

— Во вторую смену будет.

Валентина внимательно приглядывалась к начальнику цеха. Ей нравилась его доброжелательность, спокойствие, степенность. Первое, что он сказал об Ушакове, было то, что Ушаков аккуратен. Старик, видно, и сам очень аккуратен: на столе ничего лишнего, только стопочка бумаг, синий халат отглажен, под ним белая рубашка и галстук. Аккуратный старик, а лицо совсем простое и руки со следами въевшейся краски. «Наверное, выдвиженец, из старых наборщиков», — решила Валентина.

— Как к нему относятся люди? — продолжал полковник.

— Нормально относятся. Что сидел — о том, конечно, никто не знает. Начальник отдела кадров просил меня не распространяться об этом. А я что — молчу, тем более работник хороший. Мало ли что могло быть в жизни — по молодости всякое случается, а потом в биографии пятно.

— С кем-нибудь дружит? Особо? Может быть, выпивает?

Сирота весело хихикнул.

— С кем выпивать-то? У нас в цехе все женщины. Нет, не выпивает, не видел… А вот, что в свободную минуту с книжками сидит, это я знаю. В техникум полиграфический готовится.

«Вот и книжкам объяснение», — подумала Валентина. Эх, надо ей было самой позвонить Ушакову, отругать — и на том делу конец. А она…

— Но с кем-нибудь он все-таки дружит, кого-то выделяет?

— Да он только второй месяц работает. Вроде пару раз видел его с Сидоровой Людмилкой… Людмилой Степановной, — поправился начальник цеха. — В столовке за одним столиком сидели, и на остановке троллейбусной видел как-то… наборщицей она у нас, как выйдете, вторая машина слева, молоденькая такая, с косицами… А что он, Ушаков, натворил?

«Это я натворила!» — подумала про себя Валентина.

— Нет, ничего он не натворил, — сказал полковник. — Пусть работает спокойно… Спасибо вам, товарищ Сирота, за беседу.

— Значит, и правда ничего?

— Ничего! — Полковник засмеялся.

— Тогда хорошо. А то бы жалко парня!

Они пожали руки, довольные друг другом.

Когда Валентина и Искаков вышли из кабинета, Валентина украдкой взглянула на вторую машину слева — светленькая девчонка с остреньким подбородком и рыженькими косичками-хвостиками («Лисичка», — подумала Валентина) проворно бегала пальчиками по клавиатуре.

— Я виновата! — сказала Валентина, когда они вышли на лестничную площадку.

— Проверить надо было, — ответил полковник.

— А почему мы не пошли сразу в отдел кадров, тогда бы нас не застало врасплох прошлое Ушакова?

— В отделе кадров никого не было.

— Вы думаете? Откуда вы знали?

— Когда мы поднялись на пятый этаж, какая-то женщина с папкой толкнулась в дверь отдела кадров, а дверь заперта.

Они возвратились на Тимирязевскую, сели в «Волгу». Водитель доложил, что полковника несколько раз спрашивали, — он показал на висевшую в кабине телефонную трубку.

Полковник взял трубку и назвался «пятым». В трубке что-то ответили.

— Сообщите майору Пахомову, сейчас буду. — Полковник повесил трубку. — Плеханова, 134. Пожалуйста, побыстрее. Едем на квартиру пострадавшего, — объяснил он Валентине. — Сейчас там наши производят обыск.

Дом на Плеханова, 134 был из новых крупнопанельных, на лестнице застойно пахло сыростью и плесенью. На площадке третьего этажа стояли несколько человек, как видно, жильцы этого дома. Заслышав шаги, они примолкли, повернули встревоженные и любопытные лица навстречу Искакову и Валентине.

Полковник и Валентина поднялись этажом выше.

У дверей 102-й квартиры дежурил пожилой милиционер, узнав полковника, он пристукнул кирзовыми сапогами и козырнул.

— Не заперта, товарищ полковник, — милиционер толкнул дверь, она открылась.

Квартира, куда они вошли, была однокомнатной, против входной двери, прямо через небольшой коридорчик находилась сама комната; дверь в нее сейчас была распахнута, коридорчик, уходивший налево, заканчивался застекленной дверью в кухню, — Валентина хорошо знала эту планировку. У нее самой была точно такая же квартира.

В комнате находились майор Пахомов, Есенов и Волынский, слева от окна стояли рядом крашенная белой краской табуретка и венский стул — здесь сидели моложавая женщина в пестром ситцевом платье и суровый мужчина средних лет. Как потом она узнала, это были соседка и домоуправ, приглашенные присутствовать при обыске понятыми.

Мебели в комнате почти не было — у одной стены стоял фанерный платяной шкаф, его сейчас осматривал Волынский, у другой — старая никелированная кровать, с четырьмя большими шарами-украшениями. Постель на кровати была скатана, а на матрас сложены пальто, костюм и другая одежда — по мере осмотра Волынский, видимо, переносил сюда содержимое шкафа. Есенов и Пахомов сидели с двух сторон большого, покрытого светлой клеенкой стола, придвинутого к окну; над головой Пахомова висела пустая книжная полка, об нее он с громким стуком ударился, вставая при виде входившего полковника.

— Не везет тебе сегодня со мною, Пахомов, — засмеялся полковник.

— У-у, работа! — майор потирал ушибленную макушку, но улыбался.

— А-а, чувствую, что у тебя не одни невезения — в чем-то и повезло? Ну, показывай.

— Вот, — майор показал на стол, где стояли два чемодана — один выкрашенный в коричневый цвет, фанерный, другой обитый коричневым дерматином, изрядно потертый. — Когда вошли, стояли рядом, посреди комнаты, оба запертые — бери и уноси.