Однажды Дзержинскому позвонил Бонч-Бруевич, управляющий делами Совнаркома: просил Феликса Эдмундовича срочно зайти к Владимиру Ильичу.

Через несколько минут Дзержинский был у Ленина. Владимир Ильич был чем-то расстроен. Он сразу сказал:

— Вам, Феликс Эдмундович, придется стать наркомом железных дорог. Иначе ничего не получается...

— Что-нибудь произошло? — спросил Дзержинский.

— А вот полюбуйтесь! — Владимир Ильич протянул сводку работы транспорта: железные дороги изо дня в день сокращали перевозки грузов. — Транспорт развален. Вы понимаете, чем это грозит?..

Владимир Ильич вышел из-за стола и зашагал по кабинету.

Действительно, положение с транспортом складывалось катастрофическое. По сравнению с довоенными годами только треть паровозов находилась под парами, остальные стояли на паровозных кладбищах, загромождали повсюду станционные пути, тупики, ржавели под открытым небом. Не лучше обстояло дело с вагонным парком: из полумиллиона исправных вагонов, находившихся в царской России, теперь бездействовало более ста пятидесяти тысяч. А обслуживающий персонал на железных дорогах возрос в полтора раза...

Положение с транспортом с каждым днем ухудшалось. Страну в любой момент мог сковать тяжелый экономический паралич.

— Это грозит нам голодом, разрухой, — говорил Ленин, — бороться с ними будет не легче, чем с Колчаком, Юденичем и прочими нашими врагами. Здесь нужно наводить революционный порядок! Придется вам взяться за эту работу...

Как всегда, Дзержинский не возражал. Только сказал:

— Имейте в виду, Владимир Ильич, у меня нет инженерного образования. Придется подобрать специалистов и привлечь к работе, невзирая на их политические взгляды.

— Согласен! Согласен! — оживился Владимир Ильич. — Без хороших специалистов на транспорте не обойтись. А что касается инженерного образования, то учтите, что за спиной у нас с вами не менее важный университет — большевистское подполье!

Владимир Ильич повеселел и сказал Бонч-Бруевичу:

— Заготовьте, Владимир Дмитриевич, декрет о назначении Дзержинского наркомом путей сообщения. Мы подпишем его срочно — проведем опросом. И все бумаги о транспорте уже сегодня посылайте Феликсу Эдмундовичу...

Через три дня Дзержинский снова был у Владимира Ильича с пояснительной запиской и своими предложениями по работе наркомата.

— Прежде всего, — сказал он, — хочу привлечь старых специалистов, вернее, возвратить их на транспорт.

— Ну и кого же вы думаете привлекать?

— Своим заместителем хочу сделать инженера-путейца Борисова.

— Знаю. Раньше он был товарищем министра путей сообщения. Крупнейший специалист, но человек старых порядков. Фрондирует. И всех бранит за ничегонеделание. Говорят, отлично знает железнодорожное дело. А пойдет он к нам на работу?

— Не знаю. Вот если бы с ним поговорили вы...

— Когда же мы это сделаем?

— Да хоть сейчас. Если разрешите, я пошлю за ним машину.

— Давайте!

Дзержинский позвонил в ВЧК и попросил Петерса съездить за Борисовым. Вероятно, о нем уже был предварительный разговор.

— Очень прошу, — говорил Дзержинский, — поезжайте сами к Борисову и попросите его приехать в Кремль. Скажите, что Владимир Ильич хочет поговорить. Смотрите только, не испугайте — у него жена больная...

Дзержинский повесил трубку. Ленин спросил:

— Вы сказали, что у него больна жена. Удобно ли будет его беспокоить?

— Думаю, что ничего. Надеюсь, придет. А по поводу жены... Нельзя ли через Управление делами сделать что-нибудь для Борисова? Надо бы послать туда доктора, привезти дрова, помочь с продуктами...

— Значит, у него тяжелое положение! — сказал Владимир Ильич и нахмурился. — А мы ничем ему до сих пор не помогли. Владимир Дмитриевич, выясните, что можно сделать для Борисова, пока мы будем с ним разговаривать.

Бонч-Бруевич вышел в соседнюю комнату и позвонил Малькову, поручил ему сделать все, о чем говорил Дзержинский.

Вскоре из проходной у Троицких ворот предупредили: приехал инженер Борисов. Бонч-Бруевич встретил его в приемной и провел в кабинет Председателя Совнаркома.

— Куда вы меня ведете? — спросил Борисов по дороге.

— К Владимиру Ильичу Ленину.

— Зачем я ему понадобился?

Владимир Ильич поднялся навстречу инженеру, а Борисов, оглядев комнату и не найдя иконы, все же перекрестился.

— Здравствуйте! Инженер Борисов? — спросил Ленин.

— Так точно. Чем могу служить?

— А вот познакомьтесь: нарком путей сообщения Дзержинский.

Инженер косо взглянул на Дзержинского.

Ленин усадил инженера в кожаное кресло и сам уселся напротив.

— Говорят, у вас больна жена? Я только сейчас узнал, — сказал Ленин.

— Да. Сыпной тиф... Подхватила где-то...

— Мы послали к вам врача и сестру милосердия.

— Благодарю! Но ведь все мы сейчас замерзаем и голодаем. Вся интеллигенция в таком положении... Или в каталажке у него сидят, — Борисов сердито кивнул в сторону Дзержинского.

Инженер был колючий и взвинченный.

— А какой же вы партии? — поинтересовался Владимир Ильич.

— Я октябрист.

— Простите, это какой же такой октябрист?

— Какой? Настоящий. Знаете Хомякова, Родзянко — вот наши сочлены.

— Да, но, насколько я знаю, они сейчас не у дел...

— Ну, и что же? Их здесь нет, но идеи их живы!

— Идеи-то живы... — повторил Владимир Ильич. — Ну а скажите, вот вы, старый октябрист, хотели бы вы работать по старой своей специальности? — Ленин в упор поглядел на инженера.

— Разумеется, хотел бы. Без работы — тоска. Но теперь ведь больше разрушают, чем создают. Скажу точнее — уничтожают. В том числе и железные дороги.

— Ну что вы! — воскликнул Ленин. — Да мы только и думаем, как бы их восстановить.

— И что же? — спросил Борисов.

— Не выходит, — признался Ленин.

— Как это не выходит? Должно выйти. Только для этого нужны люди.

Феликс Эдмундович до сих пор сидел, не вмешиваясь в разговор. Сейчас он спросил:

— А люди такие есть?

— Вот этого сказать не могу. Фамилии их назову, а где они — кто знает... Может, у вас в каталажке.

— Но вы назовите все же их фамилии, — попросил Дзержинский. — Мы попытаемся их разыскать.

— Извольте... — Борисов назвал несколько фамилий. — Все это молодежь, и очень способная.

Феликс Эдмундович вышел в аппаратную, рядом с кабинетом, и снова вызвал ЧК. Вернувшись, сказал:

— Ваши инженеры скоро будут здесь. Они живы, здоровы и сидят у себя дома.

— Ну, ну! — неопределенно проговорил инженер. — Что же вы от меня-то хотите?

— Вас мы назначим заместителем народного комиссара путей сообщения. Будете работать с Дзержинским. Надо пустить как следует все дороги. Война кончается...

— Меня? — удивленно протянул Борисов. — А с какой дороги вы хотите начать? — тут же деловито осведомился он.

— С Октябрьской.

— Не знаю такой!

— Николаевская, — сказал Дзержинский.

— Это правильно, — согласился Борисов. — А потом надо взяться за Рязанскую и Северную...

— Вот и порешили! — довольный состоявшимся разговором, сказал Ленин. — Чем мы должны помочь вам прежде всего?

— Это вы всерьез? — недоверчиво спросил Борисов. — Прежде всего отыскать бы мой вагончик... У меня на Николаевской дороге всегда стоял вагон-лаборатория с приборами для проверки состояния путей.

— Примем все меры, — сказал Дзержинский. — Что еще?

— Еще необходимо предоставить мне право вызывать к себе подчиненных и требовать от них выполнения моих распоряжений. И чтобы я мог заменять неподходящих людей, не знающих своего дела.

— Разумеется.

Обо всем было договорено, и инженер Борисов со своими помощниками через несколько дней уехал на ревизию Октябрьской железной дороги.

Феликс Дзержинский в своих устремлениях оставался все таким же, каким был и десять, и двадцать лет назад: сбывалась мечта его жизни — мечта о счастье. С таким же накалом, как в революционном подполье, как на любом участке вооруженной защиты республики, Дзержинский работал сейчас в области экономики, техники, оставаясь бессменным председателем Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.