Одновременно он выполняет обязанности коменданта Смольного. Дел много: прежде всего нужно навести порядок. В нижнем этаже Смольного до сих пор живут классные дамы, прислуга, какие-то приживалки. Здесь был институт благородных девиц. К благородным девицам шляются всякие юнкера. А кто знает, кто они такие? Потом надо достать пулеметы. Где? Следует установить круглосуточную охрану. Все нужно решать самому и делать немедленно.

Тем временем красногвардейские отряды столицы перешли на казарменное положение. Это тоже было распоряжение Дзержинского. Вот уже в Смольный вызвали две тысячи красногвардейцев, чтобы захватить первоочередные стратегические объекты.

Утром двадцать четвертого октября Дзержинский сам вывел один из отрядов на боевое задание. Центральный Комитет поручил ему обеспечить захват Центрального телеграфа и телефонного узла. К вечеру партийное задание было выполнено.

Владимир Ильич находился еще в подполье. Он требовал держать его в курсе событий.

Нервы были напряжены, и Ленин покинул конспиративную квартиру. Обходя стороной уличные патрули юнкеров, Владимир Ильич поздно вечером неожиданно пришел в Смольный.

Узнать Владимира Ильича было невозможно: в парике, бритый, без бороды и усов, щека перевязана шерстяным платком... Ленин был так озабочен, что забыв про парик, снял его вместе с кепкой.

Только тогда увидели, что это Владимир Ильич. Бурно приветствовали его и дружелюбно смеялись над его промашкой. Владимир Ильич растерянно взглянул на парик, потом улыбнулся и рассмеялся вместе со всеми. Махнув рукой, сказал:

— Ладно уж, теперь не до конспирации...

Вместе с кепкой сунул парик в карман своего пальто и прошел в отведенную для него комнату.

В дверях уже стоял на часах моряк-балтиец. Дзержинский заранее позаботился об охране.

Ночью, надев в рукава шинель, Дзержинский нахлобучил солдатскую шапку, сунул за пазуху наган и исчез куда-то с группой вооруженных красногвардейцев. Пылкая его натура не выдерживала сейчас даже минуты покоя. Он рвался туда, где шел бой: ему надо было знать, видеть, что происходит...

Ветер гнал холодные струи дождя, перемешанного со снегом. Со стороны Невского доносился дробный треск выстрелов. Дзержинский забрался в грузовик, полный вооруженных людей, кто-то протянул ему руку... Здание Смольного светилось в октябрьской ночи, как пароход, плывущий по бурному морю. Сырой ветер бил в лицо, кисло пахло мокрым солдатским сукном...

Возвратившись в Смольный, Феликс Эдмундович сразу прошел к Ленину. Вести отрадные! Восстание развивается успешно.

Теперь донесения стекались отовсюду. В час двадцать пять ночи занят Главный почтамт. В два часа захвачен Николаевский вокзал. В шесть утра — здание Государственного банка. В семь — у юнкеров отбит последний мост через Неву...

К рассвету важнейшие стратегические пункты столицы были в руках восставших. Только Зимний дворец еще держался. Там, по неточным данным, собралось до восьмисот юнкеров, солдат, верных Временному правительству.

Под утро Ленин ушел к Бонч-Бруевичу, но спать не пришлось — сидел и писал. Составлял первые декреты первого в мире рабоче-крестьянского государства. Утром, утомленный, вернулся в Смольный. Лицо его сияло радостью.

— С первым днем социалистической революции, товарищи! — воскликнул Владимир Ильич, входя в просторную комнату, где все еще продолжалась работа. Только с десяток красногвардейцев, сморенных усталостью, спали вповалку на полу.

Владимир Ильич написал обращение «К гражданам России!». Дзержинский отправил его в типографию, распорядившись срочно отпечатать.

Вечером двадцать пятого октября грянула пушка «Авроры», начался штурм Зимнего дворца. Вскоре в Смольном открылся Второй съезд советов. В четвертом часу утра делегатам съезда сообщили: Зимний дворец занят отрядами Красной гвардии. Временное правительство арестовано. Революция победила!

В актовом зале Смольного института появление Владимира Ильича встретили ликованием. Он долго не мог начать говорить.

На том же заседании съезда, принявшего власть в стране, говорил и Дзержинский.

— Мы знаем, — сказал он, — что единственная сила, которая может освободить мир, это пролетариат, который борется за социализм...

Это было на рассвете двадцать седьмого октября.

Когда новой власти шел всего-навсего второй день от ее рождения, в Военревкоме узнали о заговоре. Оказалось, что генерал Краснов по призыву Керенского двинул с фронта войска на революционную столицу. Он занял Гатчину и, бахвалясь, грозил прибыть в Петроград, чтобы навести свои порядки. А контрреволюция, еще не сформировавшаяся, но уже поднимавшая голову, готовилась к встрече генерала Краснова.

События развивались стремительно. У дворца Кшесинской красногвардейский патруль задержал подозрительного человека. Он оказался членом Центрального комитета партии эсеров Брудерером. В кармане у него нашли приказ Полковникова, который до недавнего времени был командующим Петроградским военным округом. Полковников приказывал всем юнкерским училищам, отрядам георгиевских кавалеров привести себя в боевую готовность и ожидать дальнейших распоряжений.

Арестованного привели в Смольный. Брудерер держался высокомерно, на вопросы не отвечал. Но и без признаний ясно было, что контрреволюция готовится к мятежу. Нити заговора вели в юнкерское училище.

У новой власти, исчислявшей свое существование пока лишь часами, не было, да и не могло быть специального учреждения для борьбы с контрреволюцией. Все это как-то само собой легло на Военно-революционный комитет, в том числе на Дзержинского.

То была его первая схватка с российской контрреволюцией. Опыта в таких делах у него не было, если не считать долгой и не всегда успешной борьбы против царской охранки, борьбы, направленной на защиту подполья от провокаторов, проникавших в организацию.

Зарождавшийся мятеж питерских юнкеров удалось погасить в самом начале, но все же несколько вооруженных групп, покинув училище, захватили Телефонную станцию. Была стрельба, была осада здания, но путч обошелся без жертв с той и другой стороны. Через два часа порядок в городе восстановили. Юнцов распустили по домам под честное слово, что они больше не станут играть в мятежи.

А за спиной безусых юнкеров стоял все тот же Александр Керенский, глава свергнутого Временного правительства. В платье сестры милосердия, в машине под американским флагом, он выбрался из восставшего Петрограда и появился в корпусе генерала Краснова. Собрав казачьи части, бросил их на Петроград. Но произошло, казалось бы, невероятное: жители городских окраин вместе с красногвардейцами, солдатами и моряками разбили красновские войска у Пулковских высот. Генерал Краснов сдался в плен.

Но контрреволюция не сдавалась. Взбешенная октябрьским переворотом, неудачей красновской авантюры, она продолжала накапливать силы. Вот когда Дзержинскому пришлось поистине стать телохранителем революции!

В те дни новый комендант Смольного матрос Мальков доложил Дзержинскому, что какой-то неизвестный человек добивается встречи «с кем-нибудь из Военревкома». Зачем пришел, не говорит, но уходить не собирается...

Посетитель оказался кондитером из ресторана «Медведь». Разговор начался в присутствии Малькова. Кондитер неохотно выкладывал дело, недружелюбно поглядывая на моряка, и Дзержинский подмигнул Малькову, чтобы тот вышел из комнаты.

Кондитер понизил голос до шепота и рассказал, что вскоре, как объявили Советскую власть, к ним в ресторан нанялся повар, но очень странного поведения. Работать не работает, а все шушукается с приходящими к нему господами. Некоторых кондитер примечал и раньше среди завсегдатаев ресторана. Конечно, никакой он не повар, а барин. По всем повадкам видно: то ему дай, другое подай. Поселился в комнатке рядом с кондитерской. А сегодня с утра пришли к нему двое, видно военные, принесли с собой чемодан и разговаривали об оружии. Зовут повара Владимиром Митрофановичем, фамилии своей он не называет.