Расход учебного времени происходил следующим образом: работа двух очередей допризывников в течение 4 месяцев и дополнительные две недели подготовки сборов и работы отборочных комиссий - итого 4,5 месяца; обучение новобранцев и переменников первого года службы - 3-х месячные сборы и две недели подготовки к ним - итого 3,5 месяца; отдельное обучение второго возраста в течение 1 месяца (у связистов и инженерных частей - 2 месяца), причем происходила накладка с работой с новобранцами; общевойсковые сборы всего переменного состава (в том числе четвертого возраста) - 1 месяц (у связистов и инженерных частей - 2 месяца), причем подготовка к ним совпадает с предыдущими задачами. Итого - 9 месяцев, а для вневойсковой работы и подготовки постоянного состава остается только 3 месяца в году[300].
Масштабы проведения тактических учений во многом зависели от материально-технической оснащенности армии, состояния дорог и расстояний между населенными пунктами, в которых проживали новобранцы, приписанные к одной части ландвера. В XIX веке в Германии и других странах Западной Европы в условиях стремительно строительства железных дорог самые оптимальные масштабы проведения боевого слаживания были на уровне батальона, потому что невысокая подвижность терчастей, их привязанность к пунктам постоянной дислокации затрудняли организацию и, тем более, проведение дивизионных учений. Этот опыт был учтен инспекторами РККА при проведении военной реформы 1924-1925 гг.
По расчетам инспектората РККА на сбор полка, его обмундирование, снаряжение и сосредоточение в дивизионный лагерь требовалось 7-8, иногда 10 дней с учетом времени на обратный марш. С учетом праздничных и выходных дней для учебы оставалось только 17-18 суток из месяца, или 60% всего учебного времени. Поэтому максимальные масштабы проведения сборов рекомендовалось проводить на базе полка или отдельного батальона, а сборы дивизии один раз в три года[301].
В течение первого полевого сезона рекомендовалось проводить боевое слаживание, с целью подготовки действий перемен-ников в одиночку, отделением и взводом. В течение второго полевого сезона предполагалось боевое слаживание на уровне взвода, роты и батальона[302]. Исходя из этих условий, размещение кадра было приближено к населенным пунктам, из которых происходил призыв переменного состава. Время прихода переменника в свое подразделение было ограничено одними сутками. Кадр батальона должен был размещаться от штаба полка в радиусе 25 км по грунтовой дороге или 150 км по железной дороге[303]. При таком порядке размещения пунктов постоянной дислокации подразделений терчастей, сбор батальона должен был осуществляться за одни сутки, сбор полка - за двое суток[304].
Постоянное общение с местным населением приводило к снижению уровня психологического напряжения, мобилизованности комсостава терчастей. Поглощаемый повседневными, бытовыми проблемами, он утрачивал черты, присущие профессиональным военным. Но, с другой стороны, повседневное общение с постоянным рядовым и командирским составом терчастей играло стимулирующую роль для призывного контингента. Интерес к военному делу был более высок, что объяснялось хотя бы тем, что степень обученности красноармейца - переменника нисколько не уступала в сравнении со степенью обученности солдата, прошедшего Первую мировую войну[305].
Исторический опыт России значительно отличается от опыта Швейцарии, хотя роль территориальных формирований в укреплении обороноспособности страны здесь также была очень высокой.
Несмотря на то что после 1917 г. и особенно после окончания Гражданской войны у наших соотечественников расширился круг самодеятельности, авторитарные традиции, довлевшие над российским менталитетом, продолжали воспроизводить тенденцию к усилению контроля со стороны государственных органов за поведением населения. Отсюда специфика подхода работников военного аппарата к изучению опыта территориального строительства.
Элементарная неграмотность и неосведомленность многих призывников о принципах территориально-милиционного прохождения службы создавала дополнительные затруднения при организации первого призыва в терчасти РККА Приволжского военного округа. Об этом говорилось на расширенном совещании комсостава округа где отмечалось «...неудовлетворительное проведение политической работы на сборных пунктах»[306]. Но при этом не учитывалось, что многие работники военкоматов и политруки на учебных занятиях не имели достаточных знаний и опыта по организации призыва и сборов в терчастях, поэтому действовали по старинке, а «...программа политзанятий не соответствовала требованиям времени»[307].
Главная роль в деле пропаганды и агитации была определена политическому составу 57-й Уральской дивизии, опиравшемуся на поддержку губернского партийного аппарата. Население выступало как объект воздействия армии, поэтому рассчитывать на развитие его самодеятельности и сознательности не приходилось. В самом начале военной реформы 1924-1925 гг., в ее истоках - экспериментах по переводу регулярных частей на территориально-кадровый принцип комплектования, закладывалось внутренне присущая ограниченность военных преобразований в Вооруженных Силах СССР.
В истории России есть множество периодов, характеризовавшихся обострением кризиса общества и государства, например, такие, как монгольское нашествие, Смута начала XVII в., наполеоновское нашествие. В это время ослабленная российская государственность особенно нуждалась в поддержке со стороны общества, что выражалось в усилении процессов децентрализации власти, росте самостоятельности отдельных территорий. Задачи обороны в этих условиях всей тяжестью ложились на плечи населения. Естественно, что в таких условиях возрастала роль территориального принципа комплектования вооруженных сил государства.
Одним из переломных моментов в истории России стала революция 1917 г. и последовавшая за ней Гражданская война. Крушение Российской империи ускорилось разложением кадровой русской армии - стержня российской государственности. Еще в ходе военных компаний осени 1914 г. русская армия в значительной мере утратила свой костяк: кадровый офицерский, унтер-офицерский и в значительной мере даже рядовой состав. Громадные потери на фронтах восполнялись за счет массовой мобилизации и учреждения многочисленных школ прапорщиков, набранных из разных слоев общества. К 1917 г. русская армия являла собой вооруженный народ: крестьян, рабочих, служащих, ремесленников, интеллигенцию, надевших военную форму, но не считавших себя военными по призванию[308].
Резервные части, формирующиеся по территориальному признаку, отличались низким уровнем боеготовности и дисциплины. И когда начались революционные события в Петрограде в феврале 1917 г., русский солдат оказал решающее воздействие на ход революции и формирование новой государственности. Солдаты резервных полков на Урале приняли активное участие в разгроме полицейских участков и жандармских управлений[309]. Образование Советов в Петрограде, Москве, Екатеринбурге, Челябинске и других городах России проходило при активном участии воинских гарнизонов, которые иногда составляли высокий удельный вес представительства, поскольку многие провинциальные города не обладали большим количеством населения.
Становление новой, советской государственности в России в силу исторических традиций и политической обстановки неизбежно сопровождалось формированием собственных вооруженных сил. На первых порах, осенью 1917 - весной 1918 гг. эту роль выполняли отряды Красной гвардии, формировавшиеся по территориально - производственному признаку из промышленных рабочих Петрограда, Москвы, горнозаводского Урала. В этих районах большевики безоговорочно захватили власть, опираясь на компактно проживающие анклавы промышленного пролетариата, а также, что было немаловажно, на крупные местные воинские гарнизоны[310]. Революционно настроенные солдаты уральских запасных частей оказали большую помощь при создании отрядов Красной гвардии, снабдив их за счет арсеналов, предоставив казарменные помещения, учебно-полевые центры[311].
