Эти в высшей степени достойные люди и дали человечеству ответ на основополагающий, исключительно важный для решения всех остальных, вопрос: «Кто виноват в произошедшем?». Ответы оказались на первый взгляд парадоксальными и. что удивительно, отразившими в первую очередь именно принадлежность к той или иной стороне конфликта. «Победители» и «нейтральные стороны» оказались на редкость великодушными и высказали мысль о том, что в этом не виноват никто, а просто такова человеческая природа и объективные - неизменно враждебные, а в лучшем случае, безразличные к человеку - законы мироздания. На мой взгляд, подобный феномен можно окрестить как-нибудь вроде «второе потерянное поколение» - очередная война всех против всех породила ощущение абсолютной хаотичности мира и отсутствия у человека свободной воли. Показалось, что стать, например, нацистом, милитаристом, агрессором, и проч. может любой, независимо от его желаний и воли[181], бороться с этим невозможно и остается только снова стоически переносить такую несправедливость действительности по отношению к человеку.
«Проигравшая» сторона показала иной взгляд на этот вопрос и вот в творчестве Белля, Ремарка, Грасса помимо общих рас-суждений о «бренности всего сущего» и неприглядности человеческой жизни мы видим и прямое указание на виновника. В текстах возникают мысли о «причастии буйвола», преступности пассивного созерцания и т. п. Интересно, что о зверствах и нарушении законов морали немцами во время войны немцы, на мой взгляд, пишут более обстоятельно, чем их «оппоненты». При этом, разделение людей на «простых солдат» и идейных нацистов, как мне кажется, в текстах немецких писателей проводится достаточно последовательно. Образы простых солдат вполне укладываются в ставшую уже классической форму подавленных обстоятельствами войны людей, а вот эти «идейные» становятся виноватыми во всех грехах перед всем человечеством. Так или иначе, мы можем видеть, как в художественных текстах указывается виновник - немец, пусть даже вполне конкретный, но все-таки принадлежащий к конкретной нации и таким образом «бросающий тень» на всех немцев.
Такой парадокс можно объяснить своеобразным соотношением действий «сторон» в области литературного творчества и, так сказать, в «реальной действительности». Уже во время Нюрнбергского процесса встал вопрос о праве победителей судить проигравших за преступления против человечности и обычаев войны. В конце концов, практики неограниченной подводной войны придерживались обе стороны, а бомбардировки Дрездена и Токио, Гамбурга и Хиросимы оставили чувствительный след на «коллективной совести»[182] американцев и должны были заставить их с большой осторожностью принимать этически неоднозначные решения (вроде суда над немецкими штабистами). Суд все же состоялся, причем проходил он с нарушениями самих основ европейского правосудия (осознание этого факта также не сказалось положительно на сознании победителей), виновные были примерно наказаны а человечество получило очередную «головную боль» морально-этического плана. Так стороны оказались друг перед другом в неоплатном долгу: ничто не может оправдать взращивание людоедского нацистского режима и развязывания войны со стороны Германии, но также ничто не может оправдать преступлений против человечности и со стороны, например, американцев. Попытки «оплатить» этот долг приняли у сторон различный характер. Со стороны победителей это вылилось, например, в «план Маршалла» и, не в последнюю очередь, — в лояльность по отношению к противнику на страницах произведений «самых передовых и прогрессивных» писателей победившей стороны. Ну а осознание немцами своей «коллективной вины» и привело, во-первых, к признанию методов «нюрнбергского» судопроизводства и, во-вторых, — к самобичеванию немцев подобными художественными произведениями.
Но «расплата» «победителей» происходила в основном в аспекте чисто экономическом, а «побежденные» подвергались прессингу культурно-психологическому, причем давление оказывалось с двух сторон: культурный мир не забывает напоминать немцам об их исторической вине за развязывание войны и принятие нацистского режима, но и «собственные», немецкие писатели, ощутив и приняв на себя эту вину, оказывают точно такое же давление на немецкое общество.
Здесь, на мой взгляд, остро встает вопрос об ответственности писателя перед обществом. Постоянное напоминание об этой исторической вине очевидно способствует не только собственно порождению комплекса вины, но и реакцию на нее. Память об унижении и ошибке может привести к результатам противоположным предполагаемым - очевидно может возникнуть желание избавиться от этого унижения и «попробовать еще раз», но уже не совершая «промахов». Сейчас мы можем наблюдать возникновение и развитие неонацистского движения в Германии и так называемую «ностальгию по милитаризму» в Японии, отчасти, на мой взгляд, это спровоцировано «перегибанием палки» в отношении негативных оценок прошлого этих стран. Кажется, что наиболее эффективным шагом на пути снижения напряженности в этом отношении могло бы стать полное отвлечение внимания людей от этого исторического периода и прекращение обсуждения роли отдельных людей или целых наций в преступлениях против человечности и подобных неприглядных поступках.
Но это невозможно как минимум по двум причинам. Во-первых, слишком значительными были сами события тех времен для того, чтобы люди не обращали на них внимание снова и снова. Во-вторых, тексты писателей, анализировавших эту проблему; созданы достаточно давно, чтобы закрепиться в культурном обиходе, и написаны они достаточно талантливо для того, чтобы оказывать исключительно сильное влияние на сознание и поступки людей нынешнего времени. Так что с полным основанием можно сказать, что послевоенные немецкие писатели несут свою долю ответственности за возрождение идей, с которыми, как кажется, они косвенно боролись, изображая страдания людей, принесенные известным режимом в известный исторический период.
С.В.Липачев[183]
Маленькая судьба большой войны
Вторая Мировая война стальными гусеницами танков и коваными сапогами солдат прокатилась не только по дорогам планеты, но и по судьбам людей.
Многие пали на полях сражений, многие были искалечены - физически, морально. На плечи выживших легла тяжелой ношей горечь утраты близких. Многие семьи война, подобно смерчу, закрутила и разметала по свету.
На окраине Асбеста, в поселке Лесозавод, проживает Лайко Елизавета Карловна, в девичестве - Хоффман.
В Лесозавод я приехал осмотреть место размещения лагеря военнопленных, который размещался здесь во время войны. До наших дней сохранилось лишь здание бывшей лагерной амбулатории. Места, где стояли остальные административные здания и бараки, уже заросли травой. Кое-где уже построены новые дома.
Жители поселка подсказали, что о послевоенных годах могут много рассказать Лайко, старожилы поселка. Действительно, оказалось, что Елизавета Карловна хорошо помнит 1948 год, когда они приехали в Асбест. Лагерь военнопленных незадолго до этого расформировали, и переселенцам отдали освободившиеся постройки. Елизавета Карловна поделилась своими впечатлениями от лагеря, показала места расположения бараков и передала любопытное свидетельство пребывания военнопленных на уральской земле - банкноту в 20 немецких марок, которую она нашла в одном из бараков. Думаю, много интересного могла бы поведать эта купюра, отпечатанная в 1929 году, - о своем пути в кармане немецкого солдата от Германии до Урала.
В разговоре Елизавета Карловна коснулась обстоятельств, которые привели ее в Асбест. Судьба ее семьи по своей сложности и трагичности схожа с судьбами многих людей, в чью жизнь беспощадно ворвалась Вторая мировая.
До войны многочисленная семья Хоффманов проживала в селе Гофштед Сталинодорфского района Днепропетровской области. У Карла Францевича и Милеты Ивановны было 6 детей: Давид (1923 г.р.), Евгения (1925 г.р.), Анатолий (1927 г.р.), Андрей (1930 г.р.), Елизавета (1935 г.р.), Дина (1938 г.р.).
