Многое другое в истории с гибелью «Густлова» было совсем не так, как десятилетиями утверждалось в нашей стране. На борту лайнера находились только около тысячи военнослужащих, в том числе 373 девушки из вспомогательной службы флота. Кроме того, в годы войны «Вильгельм Густлов» служил казармой для 2-й учебной дивизии подводного плавания. Отсюда и родилась легенда о том, что более тысячи инструкторов-подводников, цвет германского подводного флота, затонул вместе с «Густло-вом». В советской версии утверждалось, будто бы на борту судна находились 3700 офицеров, экипажи для 70–80 подлодок, а девушки из вспомогательной службы флота превратились в эсэсовских надзирательниц концлагерей. И сама торпедная атака, заметим, смогла состояться только благодаря случайному стечению ряда благоприятных обстоятельств. Во-первых, 8 октября 1943 г., во время налета американских бомбардировщиков на Готтенхафен (Гдыню) «Густлов» получил полутарометровую трещину в бортовой обшивке, которую спешно заварили. Во-вторых, перед выходом в море капитану «Густлова» 63-летнему Петерсону, который уже много лет не выходил в море, придали в помощь двух молодых капитанов и опытного подводника корвет-капитана Цана. Таким образом, на мостике «Густлова» в роковой момент собрались сразу четыре капитана, что явно затрудняло принятие правильных решений и способствовало гибели корабля. Во-вторых, Цан предлагал идти с максимальной скоростью в 16 узлов и зигзагами, что гарантировало, что более тихоходные советские подлодки не смогут догнать лайнер. Однако Петерсен, опасаясь за прочность сварного шва, настоял, чтобы судно двигалось со скоростью не более 12 узлов и без маневрирования, что сделало его легкой добычей подлодки Маринеско С-13. В-третьих, в семь часов вечера, когда «Густлов», шедший по коридору в минных полях, получил радиограмму о том, что на встречном курсе находится соединение германских минных тральщиков, на «Густлове» включили опознавательные огни, чтобы избежать столкновения. На самом деле никаких тральщиков поблизости не было, и кто послал злополучную радиограмму, так и не было выяснено. Огни горели в течении получаса, и этого времени хватило Маринеско, чтобы обнаружить цель. Кстати, «Густлов» сопровождал всего один торпедный катер, который в первое время после катастрофы был занят спасением людей, а когда начал бросать глубинные бомбы, советская лодка уже покинула Данцигскую бухту.

Вопреки сложившемуся в 60-е годы советскому мифу, ни один из четырех капитанов «Густлова», равно как и командир катера сопровождения, не были расстреляны по приказу Гитлера. Все капитаны спаслись и дожили до конца войны. Самый молодой из них, Коллер, вскоре после капитуляции Германии покончил с собой.

На обратном пути, 10 февраля 1945 г., С-13 потопила госпитальное судно «Генерал Штойбен», вместе с которым ушли на дно 3300 раненых и беженцев. Спаслось только 300 человек. В советской версии «Генерала Штой-бена» именовали вспомогательным крейсером.

Мифологизация подвига Маринеско призвана была прежде всего прикрыть довольно скромные успехи советского подводного флота в Великой Отечественной войне, равно как и неспособность советских моряков и летчиков воспрепятствовать эвакуации германских войск и населения из Восточной Пруссии, Померании и Курляндии. 14 советские, да и российские историки вообще не задавались вопросом, от чего же именно бежали люди, погибшие вместе с «Густловом»?

А насчет того, что творилось в то время в Восточной Пруссии, да и в других частях Германии, занимаемых Красной Армией, сохранилось немало ярких и достоверных свидетельств. Александр Солженицын, в начале 1945 г. сражавшийся в Восточной Пруссии, вспоминал: ««Все мы хорошо знали, что если девушки были немками, то их можно было насиловать, а затем застрелить. Это было почти знаком боевого отличия» (http://natvan.com/russian/russlO. html).

Об этой страшной гуманитарной катастрофе, которую несла немецкому народу Красная Армия, у нас вспоминать не любят. Точно так же и гибель «Густлова», не имея практически никакого военного значения, сегодня воспринимается только как одна из крупных гуманитарных катастроф Второй мировой войны. Такой ее воспринимают сегодня в Германии, и об этом фильм Вильсмайера. Наверное, со временем и в России точно так же будут относиться к трагедии, разыгравшейся 30 января 1945 года в холодных водах Балтийского моря.

Моя статья о потоплении лайнера «Густлов» вызвала довольно живую реакцию в Интернете. Г-н М. Панин в статье с пафосным названием «Они топили за родину!» (http://www.peacekeeper.ru/ru/index.php7rnicb5829) утверждает, что я обвиняю Александра Маринеско и его товарищей в военном преступлении. Любой, кто внимательно прочтет мою статью о потоплении «Вильгельма Густ-лова», убедится, что слов «военные преступления» или «военный преступник» там вообще нет. Я не ставил и не ставлю под сомнение правомерность атаки Маринеско на «Густлова» и «Генерала Штойбена». Разумеется, это были законные военные цели. Вполне естественно, что подводники не могли видеть красного креста на «Штойбене» и не могли знать, что подавляющее большинство пассажиров «Густлова» — это гражданские беженцы — женщины, дети и старики. А если бы даже и знали, то наличие на борту лайнера более тысячи военнослужащих все равно делало оправданным его атаку. К Маринеско и его товарищам никто не предъявлял и не предъявляет никаких претензий. Но моя статья, в сущности, была о другом — о том, что потопление «Густлова» у нас называют «атакой века» и «беспримерным подвигом», и насколько оправданы эти определения.

М. Панин в своей статье указывает, что наши западные союзники тоже не безгрешны: сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки и точно так же, как Маринеско, топили суда с ранеными и беженцами. Конечно же, все это было. Но тут между нами и нашими западными союзниками есть одна принципиальная разница. Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки имела определенное военное значение, приблизив капитуляцию Японии и сохранив жизни тысяч американских, да и японских солдат. Что, разумеется, никак не оправдывает гибель десятков и сотен тысяч ни в чем не повинных мирных жителей двух японских городов. Но и в Америке, и во всем цивилизованном мире бомбардировка Хиросимы и Нагасаки воспринимается в первую очередь как одна из величайших трагедий Второй мировой войны. К осуществившим ее американским пилотам никто никаких претензий, естественно, не предъявлял, но и национальными героями их никто не делал. Точно так же англичане, как справедливо отмечает М. Панин, не любят вспоминать о потоплении транспорта «Кап Аркона» с узниками концлагерей и военнопленными и не делают из потопивших его летчиков героев. Ведь британским морякам и летчикам есть чем гордиться и без этого. Хотя бы потоплением линкоров «Бисмарк», «Тирпиц» и «Шарнхорст». Точно также и у американского флота и авиации в активе не только бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, но и разгром японского флота в сражениях у атолла Мидуэй и в заливе Лейте. Советскому же флоту и морской авиации в Великой Отечественной войне похвастаться было особенно нечем. Самая крупная морская операция советского флота — обстрел крымского побережья в октябре 1943 года лидером «Харьков» и эсминцами «Способный» и «Беспощадный» закончился бесславной гибелью всех трех кораблей на обратном пути от ударов немецких пикирующих бомбардировщиков. А переход Балтийского флота из Таллина в Кронштадт в августе 1941 года привел к гибели четверти участвовавших в нем боевых и транспортных кораблей. Советский флот и авиация не смогли эвакуировать войска из Севастополя и Керчи в 1942 году. В то же время, они не смогли воспрепятствовать эвакуации большей части немецких и румынских войск из Крыма в 1944 году, и немецких войск и миллионов беженцев с балтийского побережья в 1944–1945 годах, когда советское господство на море и в воздухе было неоспоримо. В таких условиях потопление Маринеско «Густлова» и «Штойбена», начиная с 60-х годов XX века вовсю использовалось советской пропагандой, хотя сам герой легендарной атаки умер в забвении. Действительно, по потопленному тоннажу поход Маринеско стал рекордным для советского подводного флота. О том, что подавляющее большинство жертв составили гражданские беженцы и раненые, у нас предпочитали не вспоминать. А чтобы повысить военное значение результативного похода, эксплуатировалась легенда о будто бы потонувшем вместе с «Густловом» цвете германского подводного флота и эсэсовских надсмотрщицах из концлагерей, о «личном враге фюрера» и о общенациональном трауре в Германии. И даже торпедный катер охранения превратился в группу эсминцев и миноносцев. Но сегодня, повторю, гибель «Густлова» воспринимается прежде всего как крупная гуманитарная катастрофа, а не героический подвиг. И именно так, судя по всему, она показана в фильме Йозефа Вильсмайера, который, я надеюсь, российским зрителям когда-нибудь удастся посмотреть.