Позже из показаний пленных немецких офицеров и данных захваченных штабных бумаг станет известно, какое большое значение придавало обороне района Ковеля верховное немецко-фашистское командование. В наши руки попадет оперативный приказ № 7 за подписью Гитлера, в котором командованию группы армий «Центр» вменялось в обязанность сосредоточить основные оборонительные усилия на узком участке фронта в районе Бреста и подчеркивалось, что «первоочередная задача группы армий «Центр» состоит в том, чтобы вновь овладеть Ковелем и установить связь с войсками группы армий «Юг». Узнаем мы позже и о том, что еще до подписания Гитлером этого приказа немецко-фашистское командование, предвидя реальную угрозу прорыва советских войск из района Ковеля в тылы группы армий «Центр», приняло срочные меры для укрепления обороны на этом направлении. Во второй половине марта и начале апреля немцы перебросили сюда с менее опасных участков фронта четыре пехотные и три танковые дивизии, два дивизиона штурмовой артиллерии и отдельный танковый батальон.
Все это станет известно уже после разгрома ковельской группировки врага… Все мы были уверены: пройдет еще день-два, от силы пять, и окруженный ковельский гарнизон капитулирует, город будет взят».
Под разгромом ковельской группировки здесь, несомненно, имеется в виду освобождение Ковеля войсками 1-го Белорусского фронта 6 июля 1944 года. Значит, во время мартовско-апрельских боев разведка 47-й армии не имела представления о составе группировки, сосредоточенной для деблокады Ковеля. Следовательно, налицо был еще один просчет разведки, породивший у командования армией шапкозакидательские настроения, что Ковель удастся взять за пару дней. Калашник также не указывает, что по крайней мере в одной из трех германских танковых дивизий, в «Викинге», было всего 17 танков, да и другие дивизии были укомплектованы техникой далеко не полностью. Не было под Ковелем и ни одного отдельного танкового батальона. Отдельные батальоны тогда укомплектовывались танками «тигр», и ни один из них под Ковелем в тот период не действовал.
Вот как описывает дальнейшие события Калашник:
«Некоторые работники политорганов соединений, пользуясь отрывочными сведениями, делали даже поспешные выводы о панике, якобы царившей в окруженном немецком гарнизоне в Ковеле. Например, из 143-й Конотопско-Коростенской стрелковой дивизии пришло донесение о том, что по сведениям, полученным от перебежчиков, многие немецкие солдаты и даже эсэсовцы из окруженного гарнизона «переодеваются в гражданскую одежду и прячутся в подвалах, на чердаках, пробираются в лес и ближайшие хутора, ожидая развязки ковельской операции».
В действительности же сопротивление врага не ослабевало. Пользуясь опорными пунктами и укреплениями, окруженные в городе гитлеровцы, особенно эсэсовцы, продолжали с отчаянным фанатизмом оборонять каждую улицу, каждый переулок, каждый дом. Несмотря на противодействие нашей авиации, немецким летчикам время от времени удавалось забрасывать в город контейнеры с боеприпасами и продовольствием. Судя по всему, окруженный гарнизон все еще верил, что его непременно выручат действовавшие на внешнем фронте немецкие войска. А там, на внешнем фронте, в десятке километров от Ковеля, гитлеровцы почти непрерывно контратаковали наши части. Контратаки вражеской пехоты поддерживались все большим количеством танков и самолетов.
С каждым днем становилось очевиднее, что немецко-фашистское командование делает ставку на затяжку боев в районе Ковеля, а окруженные в городе войска стремятся любой ценой удержать его, надеясь на скорое деблокирование гарнизона. Переданные нами с помощью радиоустановок предложения о капитуляции оставались без ответа.
Тем временем стало известно, что в район Ковеля немцы перебросили с других участков фронта несколько крупных воинских соединений, в том числе отборную танковую дивизию СС «Викинг». Захваченный нашими войсками разведчик из этой дивизии показал, что она получила задачу вместе с другими частями деблокировать окруженный в Ковеле гарнизон, после чего ей обещана отправка в Германию на переформирование. Тот же военнопленный всячески расхваливал способности командира дивизии «Викинг» 50-летнего группенфюрера СС Гилле — одного из приближенных Гиммлера и Розенберга.
Переброска в район Ковеля дивизии «Викинг» и других отборных пехотных и танковых частей противника грозила нам новыми серьезными испытаниями, тем более что советские полки и дивизии, как окружавшие Ковель, так и сражавшиеся на внешнем фронте, понесли значительные потери…
Судя по всему, командование фронта убедилось в необходимости усиления войск нашей армии. Но момент был упущен. Противник успел сосредоточить на внешнем фронте мощный бронетанковый кулак. Через день или два после отъезда из армии начальника политуправления фронта гитлеровцы нанесли контрудар. Ценой больших потерь им в первых числах апреля удалось прорваться из района Мацюв, Тупалы вдоль железной дороги к Ковелю и несколько потеснить наши войска. Части и соединения армии закрепились на подступах к городу, имея задачу оборонять этот район, накапливать силы и готовиться к новому решительному штурму».
Получается, что в разгар боев за Ковель советская разведка не знала, что Гилле давно уже находится в Ковеле и руководит действиями окруженного гарнизона. Никаким приближенным Гиммлера и Розенберга он, разумеется, не был. Да и мудрено было быть приближенным одновременно и к тому, и к другому, поскольку рейхсфюрер СС и рейхсминистр восточных территорий друг друга не жаловали, в частности, из-за конфликта по поводу того, кому должна подчиняться полиция и полицейские формирования на оккупированных территориях, и из-за того, что подчиненные Гиммлера игнорировали указания Розенберга о проведении более гибкой политики по отношению к местному населению. И совсем уж непонятно, что это за отборная эсэсовская часть, которую нужно срочно отправлять на переформирование. Ни Калашник, ни тем более Казакевич ничего не говорят о том, что «Викинг» недавно вырвался из Корсуньского котла и во время боев под Корсунью располагал лишь 38 танками, среди которых не было ни одного «тигра».
Интересно, что и после окончания апрельских боев, вплоть до начала советского наступления в Белоруссии, разведка 47-й армии продолжала числить дивизию «Викинг» в составе вплоть до начала советского наступления в Белоруссии 23 июня, хотя еще в мае она была переброшена для переформирования в учебный лагерь Хейделагер в Польше.
В своей повести Казакевич предпочел поражение превратить в победу. Тем более, что в свое время за неудачу под Ковелем командованию 47-й армии и 2-го Белорусского фронта крепко попало. Разбираться с ними был послан командующий соседним 1-м Белорусским фронтом К.К. Рокоссовский. Он, правда, пришел к выводу, что сейчас проводить операцию по захвату Ковеля нецелесообразно, и предложил подождать до проведения операции «Багратион». Тем не менее, перед началом этой операции, закончившейся освобождением Белоруссии, восточной части Польши, Литвы и Ковеля, в апреле — мае 1944 года, командующий 2-м Белорусским фронтом генерал П.А. Курочкин и командующий 47-й армии В.С. Поленов лишились своих постов (первый — в связи с расформированием 2-го Белорусского фронта). Они поплатились за неудачу под Ковелем.
Кстати сказать, то место повести Казакевича, где рассказывается, как советская авиация разбомбила в пух и прах места дислокации «Викинга», выявленные группой Травкина, ветераны того сражения, наверное, читали с горькой улыбкой. Как пишет российский военный историк С.И. Михалев, операция по взятию Ковеля «из-за слабого боевого состава 6-й воздушной армии, опоздания с ее перебазированием и неблагоприятных погодных условий проводилась при малоэффективной авиационной поддержке».
Советская сторона оценивала немецкие потери в сражении за Ковель (оно обычно именуется Полесской операцией) в более чем 10 тыс. человек убитыми и пленными, до 100 орудий и минометов, 50 танков, 36 самолетов. Эти данные, несомненно, сильно преувеличены. Потери же 2-го Белорусского фронта в период с 15 марта по 5 апреля 1944 года составили 2761 убитыми и пропавшими без вести и 8371 ранеными и больными. Нетрудно заметить, что вражеские потери в донесениях показаны таким образом, чтобы безвозвратные потери немцев были примерно равны общим советским потерям. Советские же потери, особенно безвозвратные, наверняка занижены.
