Теоретически, на выделенном участке он работал один — но по факту работы было столько, что выполнить её было невозможно, и это понимали. Поэтому часть работы сваливалась на чернорабочих, получающих черную же зарплату — без налогов и прочей социальщины. Особую пикантность сложившейся ситуации придавал тот факт, что получающий белую зарплату Клайв в молодости был ярым сторонником Империи 88. Считал, что таким способом сможет защитить жену и сына от попустительства властей и разгула банд. Помогал бить черных, выбивал азиатов за пределы территории, принадлежащей нацистам, выполнял роль полицая, пока не осознал, что вместо борьбы с преступностью помогает перераспределять сферы влияния банд. С женой окончательно разругался, после чего та, бросив его с сыном, исчезла в неведомых далях. С докерами репутация держится на последнем волоске, а азиаты спят и видят, как бы его прирезать. Впрочем, как и большую половину всей Империи. По крайней мере, не бомжует, как Стив и не побирается, как часть его ещё более незадачливых товарищей как из докеров, так и из банды.
Чернозарплатник Стив же был представителем рода, смешавшего в себе чуть ли не десяток народов с цветом кожи от ирландской белизны до абиссинской мглы — даже фамилию его пращур выбрал в память о сталелитейных мастерских, в которых вкалывал до освобождения. Ещё четыре года назад он входил в профсоюз, но получил травму руки и работать как раньше не смог. Нет, саму руку вылечила Панацея, но с фантомными болями и периодически возникающими судорогами сделать ничего не смогла. Что не помешало страховой снизить выплаты до минимума: рука-то здорова!
— Теперь-то ты можешь сказать, что тебе потребовалось спросить наедине? — поинтересовался Клайв.
— Мне нужен контакт в Империи. Такой, что не кинет. — Пробормотал Стив.
— Где вы пересеклись-то? Я могу попытаться тебя отмазать, но мне нужны подробности. И гарантий никаких.
— Ты не понял, у меня нет неприятностей с восьмёрками. В смысле, особых. Просто есть дело на двадцать тысяч: пять тебе, пятнадцать… — Стив осёкся и уставился на руку Клайва, вцепившуюся в воротник куртки.
— Стив, скажи, что мне послышалось, и ты не собираешься заложить этим преступникам долбаную супергероиню.
— Прикинь, деньги очень нужны. Вопрос жизни и смерти. — Стив поглядел в глаза собеседника. — Не, если у тебя на примете есть верное дело на двенадцать кусков — я готов вписаться хоть сейчас, но… — он развёл руками.
— У меня три, блять, возражения и один вопрос, и я задам его сначала: что помешает мне рассказать о нашей беседе цветной части нашего дружного коллектива и пустить тебя поплавать в море с камнем и цепями?
— Не смеши, Клайв, большая часть коллектива перед моей смертью будет выпытывать всё, что я знаю об Азуре, и побежит её закладывать с поросячьим визгом. А помешает тебе контейнер с ботинками, из-под которого я тебя, бухого придурка, вытолкнул одиннадцать лет назад. Как ты там говорил? Что-то про долг жизни, чести… я уже плохо помню.
— Сука ты, Стив. — Джонсон выпустил воротник и стал оттирать руку полотенцем. — Ну хорошо, я никому ничего не скажу, но, блять, тебе от самого себя блевать не хочется? Это грёбаная героиня, она закатала Толкача, Крига, Цикаду, толпу человеческих отбросов, она лечила людей в госпитале с Панацеей — а ты её продаёшь, как… как…
— Как товар, стоящий двадцать штук. Клайв, она уже труп! мертвец! Ты же вырос в нашем долбаном городе, герои тут не выживают! Вспомни, сколько их было, и где они теперь! Пузырь, Чечётка, Француз, Молчунья… они сдохли! Волна сидит в центре богатейского квартала, выходит чисто посюсюкать над младенчиками на камеру и не рыпается на злодеев вообще. Только Барби ломает нормальных уродов, а Панацея их лечит. Ты понимаешь, что единственный способ попасть на лечение к Панацее для наших — это отсосать кейпу и словить пиздюлей от Оружейника. Я знаю лично, в лицо одного урода, которого Азура вылечила. Сначала отмудохала — а потом вылечила! Сидит сейчас на хате и ждёт, когда её замочат, чтобы найти нового хозяина. Каждый десятый бомж в доках её материт, потому что наркота подорожала. Не исчезла, а подорожала! — Стив постепенно повышал голос. — А главное, что уже всё: была у нас вторая Панацея и не будет! Лишняя! Кайзер её замочит, как Флёр замочил, и открестится точно так же, а я хочу съебать отсюда! — чернорабочий закашлялся.
Теперь уже Клайв пятился от наступающего на него Стива, а тот продолжал даже не кричать, а надсадно хрипеть. — Ты знаешь, от чего дохнут бомжи, Клайв? Не от кейпов, не от банд, даже не от наркоты — они дохнут от простуды и прочей холеры! Я посадил горло и здоровье, пальцы ломит, я не переживу следующую зиму, Клайв! Три, мать их, синих трупа за неделю! И до неё, и после! Сюда может Зион верхом на кошке прилететь, и ни хрена не поменяется! Денег не будет, работы не будет, ни хрена не будет! Из наших на улице три года смогли прожить только я и Нортон, остальные или сдохли, или сбежали. А мне бежать некуда: родня или мудаки, или бедняки. А на пятнадцать штук я знаю, где устроиться, понимаешь? Добраться до места, проставиться. Там вообще нет снега. Ты представить себе не можешь, как я ненавижу снег, Клайв.
— Истерику прекрати! — докер перестал отступать и скрестил на груди руки, — хрен с ней, с суммой, ты реально думаешь, что я пойду к Кайзеру и скажу: «Вот тебе Азура, делай с ней, что хочешь»? Я не для того резался с каннибалами и ходил в рейды на отморозков Марки, чтобы продавать людей бандитам. Азура медик, кретин, подкати к ней и попроси подлечиться. А про Империю забудь, такого, как ты, они кинут из принципа, ну и деньги нелишние.
— Не работает больше в больничке твоя Азура. Зассала она связываться с Империей! Понимаешь, зассала! К тому же к ней очередь уже на месяцы вперед расписана, я просто не доживу до лечения! А даже если случится чудо и доживу, то что изменится? Через месяц-другой я снова заболею, а денег на лекарства как не было, так и не будет! Этот город обречен, понимаешь, Клайв! Он, сука, обречен! Помнишь, блять, Дэвида? Рослый такой детина, правильный был, не хотел грабить до последнего… и где он теперь? Его нацисты на ремни порезали и собакам своим скормили! А Сэма помнишь? Он чтобы дочь прокормить пошел грабить, но его сначала свои кинули, а потом охрана Рынка так отмудохала, что костей целых не собрали. Он, блять, через неделю повесился, а дочь теперь на панели работает, шлюхой у тех, кто отца её и кинул! Этот город ломает всех. А если не ломает, то пережевывает и выплевывает ошметки, оставляя только трупы и опустившихся мразей вроде Толкача. Но что это мы всё про меня, Клайв? Ты думал, что с тобой, таким принципиальным, сделают, если у Азуры получится серьёзно врезать Кайзеру? Ты же тогда от Зубов пулю получил, а представляешь, что будет, если по старой памяти сюда наведается Мясник? Это мне, по сути, глубоко похрен, кто там главный капо, а тебя сдадут точно так же, как и макаронников Гальваната или подмаркизников. У тебя на семью из пяти человек две комнаты и две зарплаты, Клайв.
— А давай не будем про мою семью! — прорычал Джонсон.
— Ну хорошо, опять же про меня. Я-то найду, к кому пойти. Хотя бы к Марте Стражински.
— Она же не из наш… эээ…
— Клайв, кончай мямлить! Все, кто бухал с тобой, прекрасно знают, что ты до сих пор готов встать под знамёна Дождя или Чистоты, и ушел отнюдь не из-за идеологических разногласий. В Бостоне ты бы вылетел пулей, а тут, можно сказать, получше некоторых. А Марта уже полгода как убирается у того типа, который заведует собачьими боями у Волка. Ну там собачек покормить, пыль протереть, балдахин отполировать, если ты понимаешь о чём я. Вот там я сдохну пятьдесят на пятьдесят, — Клайв скептически хмыкнул, — а от тебя-то и требуется выйти на тех персонажей, которые на двадцать кусков внимания не обратят, и которым взять всем нам знакомую личность важнее, чем угробить очередного полукровку. И учти, что лёжка моя, конечно, на отшибе, но срисуют её по любому, а так ты получишь не только бабло, но и благодарность нескольких кейпов.
