Катерина встретила Кьюта взволнованным взглядом. Она хорошенько знала отца и неплохо Чарли – отношения мужчин к жизни разнились. Впрочем, стоило Чарли ответить жене скромной улыбкой и добрым взглядом, как она тотчас, освобождаясь от груза, выдохнула.

За житейскими и не очень беседами время подкралось к полуночи. Ресторан закрывался, а его гостям пора было ехать по домам. Вернее, все они ехали в один большой дом – дворец Бристоль. А некоторым предстояло привыкнуть: замок с этого дня – их новый приют.

В доме на Катерину нахлынул, как волна на камень, приступ неловкости. К щекам прильнула горячая кровь. До сих пор девушка не задумывалась: отныне она делит спальню с Чарли. Теперь же Рудковски вконец растерялась – что ей делать и можно ли отмотать пленку назад?

Катерина не то чтобы не представляла, она и подумать стыдилась о долге жены, который висел сейчас на груди. Это что – с «сегодня» дня она служит средством для ублажения?! В голове девушки заклубился туман.

– Катерина, все в порядке? – вывел Рудковски из ступора Чарли. Она слишком долго неподвижно стояла в проходе.

– Да, я… скоро приду, – промямлила девушка, не понимая, когда и куда она собиралась идти.

Катерина боялась. Она ощущала себя жалкой пленницей, но не ведала, кто ее захватил. Рудковски казалось, ее приперли к стенке, загнали в угол – до того темный и тупиковый, что единственным шагом осталось ответное нападение. Быстрое и беспощадное. Девушка думала, как дать отпор.

Медленно поднимаясь по лестнице, Катерина начала разговор с собой. Чего, черт подери, ей бояться в собственном доме? Разве не человек она со своими правами? Разве не может она отказаться? Разве не может попросту не дать ответ? Кто посмеет ее к чему-то принудить? Да пусть только попробует – а уж девушка за себя постоит!

Впрочем, боевой дух быстро выветрился, едва Катерина предстала перед собственной спальней. Впечатлительный разум Рудковски имел за собой интересный обычай. Он ослепительно вспыхивал, стоило девушке загореться идей. Однако пламя, возникшее на ровном месте, так же скоро тухло. Для этого Катерине достаточно было столкнуться с реальностью, и запал, приправленный опасением чуждого, тотчас гас.

Девушка вскинула руку, чтобы постучаться, а через мгновение до нее дошло: она вот-вот спросит, можно ли войти в свою спальню. «Не абсурд ли?» – Рудковски зарядила себе мысленную пощечину и открыла дверь.

Чарли сидел на краю кровати, опершись локтями на худые колени. Вид жены заставил его поднять голову и улыбнуться. Катерина же энтузиазма не разделила. Она молча прошла к трельяжу и сняла себя драгоценные камни – об избавлении от душевных речи не шло.

Рудковски не поворачивалась к мужу лицом, и все, что ему оставалось, – разглядывать жену в зеркале. Тусклым видом девушка походила на загрустившую шавку, которая по какому-то поводу опечалена, но объясниться не может.

Катерина со страхом думала, что сейчас она с Чарли – чужие люди. Их бесспорно объединяли совместно прожитые моменты, но в этот день они обнулились. Теперь Рудковски и Кьют оставались, лучшее, бегло знакомыми. Им только еще предстояло узнать друг друга поближе.

– И что же тебя печалит? – не выдержал парень. – Брось, Катерина, я не настолько плох!

Это было так в духе Чарли – пытаться смягчить напряжение шуткой. Рудковски однако совсем не хотелось смеяться, и она сухо отвесила:

– Все хорошо, я просто устала. Трудный выдался день.

Кьют поднялся и подошел к Катерине. Приобняв жену за плечо, парень нежно сказал:

– Дорогая, пожалуйста, – привычное уху слово, слетевшее с непривычных уст, заставило девушку дернуться, – если тебя что-то тревожит, скажи мне.

С каждым словом и жестом Чарли казался Рудковски более глубокой пропастью, и она все усерднее силилась в ту не свалиться.

– Может, хочешь прилечь?

Стоило Кьюту закончить вопрос, и Катерина отпрянула от его плеча, как от кипящего чайника. Ошарашенный, парень вздернул бровями. В этот миг до него дошло.

– Боже мой, Катерина, какая ты дурочка, – Чарли взялся за голову. – Я ничего от тебя не требую, и ты мне ничем не обязана.

Девушка не без испуга смотрела на мужа. Что-то не позволяло довериться словам полностью. Кьют же, словно проникнув в голову Катерины, поспешил ее заверить:

– Я могу лечь в другой комнате, могу здесь, – парень указал на стоящее рядом кресло. – Или, если принцесса желает, бахнусь прямо на пол. Я не гордый.

Рудковски невесело улыбалась. С одной стороны, девушка понимала, насколько необоснованны, глупы и навязаны оказались ее опасения. Катерина сама создала врага, продумала его линию и свою оборону. С другой – Рудковски видела, как стелется перед ней Чарли. К горлу подошел ком. Не терпя пресмыкающихся, девушка вместе с тем не терпела подобного поведения от людей. Слабости ей претили, унижения заставляли ненавидеть униженных.

Словив себя на этих мыслях, Катерина попыталась прогнать их и нелепо тряхнула головой. Кьют обнял жену еще раз, разделся, скрутился на кресле, но увидев ее – так ему показалось – сочувственный взгляд, бордо ответил:

– Вполне удобно и мягко.

Рудковски усмехнулась и достала из шкафа плед.

– Мерси, – на французский манер муркнул Чарли и уснул, чтобы лишь через несколько лет оказаться с женой в одной кровати.

Как ни странно, но Катерина всю ночь спала крепко. Впрочем, не лгал и Кьют: на кресле дремать было правда уютно. И все же под раннее утро, когда за зимним окном стояла кромешная темень, парень проснулся и больше заснуть не смог.

Чарли поднялся и тихо вышел, упорно стараясь не нарушать сон жены. Жены… О, какое тепло разливалось в душе при одном только слове! Катерина отныне его жена.

Кьют спустился во двор не один. Его компанией стали мысли о будущем брака. По людским законам парень заделался главой семьи и добытчиком с долгом – обеспечить семейство комфортной жизнью. Притом жена его принадлежала к чете Бристоль, а уж их состояния даже при щедрых растратах хватит поколений на пять.

Тут, казалось, и можно расслабиться – да отнюдь. Ни ранняя жизнь, проведенная в тяжком труде за гроши, ни тем более рыцарский его характер – ничто не смогло превратить Чарли в паразита, живущего за счет чужого. Парень хотел расписать себе план – план, какой дал бы Рудковски возможность ни в чем не нуждаться. И в первую очередь Кьют решил: он-таки побеседует с Джозефом.

За завтраком, что в доме Бристоль теперь подавали, Чарли молчал. Однако после того, как отец Катерины закончил трапезу и довольный пошел на крыльцо покурить, Кьют догнал его и пристроился рядом – с четким списком того, что следует обсудить.

– Ну что, Чарли, как настроение? – спросил парня Джозеф, явным образом намекая на первую ночь и – будучи отцом невесты – не особо настаивая на ответе.

– Прекрасно, спасибо! Отоспался за все свои юные годы, – решил отыграться Кьют, не давая мужчине понять, шутит он или говорит правду. – Мистер Рудковски, я хотел с Вами кое-что обсудить.

Джозеф, казалось, не был настроен на серьезные разговоры, но потушил сигарету и повернулся.

– Весь во внимании.

– Мистер Рудковски…

– Чарли, давай просто Джозеф. Все-таки не чужие теперь, зачем церемонничать?

– Как скажете, Джозеф, – покорился парень и, не оттягивая саму суть разговора, вступил: – Джозеф, простите, что ворошу былое, но хочу Вас кое о чем спросить, можно? – Рудковски, попавший в путы интриги, кивнул, и Чарли продолжил: – Как Вы первое время справлялись с наследством Вашей жены? Я имею в виду ту моральную давку, что зудит в мозгу при сравнении: из какой семьи вышла девушка и что ты сам в силах ей предложить.

Мистер Рудковски переменился во взгляде. Вместо поверхностных, почти равнодушных глаз на Чарли смотрели две впадины – такие, что страшно было подумать об их глубине.

– Чарли, ты знаешь, почему мы переехали? Почему не общались с Агатой пятнадцать… да все двадцать два Катерининых года?