— Вот видишь… Кто-то получает свой дар в результате несчастного случая, у кого-то, как у тебя, он врожденный… Так или иначе, Он метит своих избранных, а избранных и не может быть много.

— Мой дар тоже не врожденный… — сказала Камилла.

— Разве? — удивился магистр. — Я всегда считал…

— Нет, — перебила она. — Он появился в раннем детстве, и это было страшное потрясение, особенно, для ребенка… Но он не врожденный.

Киршнер ждал, когда она заговорит снова, но Камилла сказала только:

— Сегодня же и приступлю. За три дня, думаю, управлюсь. Будем надеяться, что раньше он и не хватится.

Магистр помолчал, раздумывая — сказать ей или нет?.. В конце — концов решил, что в данном случае, не сказать будет той же ложью.

— Обстоятельства таковы, что может хватиться и раньше — сказал он. — Но три дня я как — нибудь протяну. Придумаю что — нибудь… Хорошо еще, что тот человек… тот, который искал подлинник, успел…

— Что вы хотите сказать? — насторожилась Камилла.

— За монастырские стены новости, видно, не проникают, — улыбнулся Киршнер. Ты разве не слышала про королевский указ?

— Не тяните, магистр, прошу вас! Какой указ?

Было что-то потустороннее в этом разговоре в темноте, не видя собеседника, когда голоса обоих отдавались многократным эхом и словно звучали откуда-то сверху. В те моменты, когда в беседе не было пауз, оба эха, обгоняя друг друга и частично накладываясь друг на друга, наполняли пространство капеллы многоголосным хором…

— В университете уже все знают, что готовится декрет Его Величества, отдающий чехам три голоса из четырех в вопросах управления университетом, — сказал Киршнер. Он должен быть подписан сегодня или завтра, но решение король уже принял. Немецкое сообщество собирается покинуть университет. В знак протеста. Все — и преподаватели, и студенты.

— Вы тоже? — спросила она.

— Да. Я не считаю, что это правильное решение, но не могу подводить коллег. Думаю, они расценили бы это как предательство… Да это и было бы предательством, — добавил магистр, подумав.

Отзвучали и затихли оба эха, и в капелле стало тихо.

— Плохая новость! — произнесла Камилла после паузы, и магистр подумал, что впервые слышит злость в голосе своей ученицы. — Это результат трудов того самого проповедника?

— Думаю, да. Отдать управление университетом чехам — его давняя мечта. Они с Вацлавом прямо-таки друзья, король принимает его чаще, чем своих министров, и подозреваю, что беседуют они не на богословские темы, а на гораздо более земные… Вот он и добился своего, и твоя книга оказалась для него отличным предлогом.

— Книга? При чем здесь моя книга? — не поняла монахиня.

— Ну как же, твой «протеже», который ее забрал… Ты разве еще не поняла? — И Киршнер вкратце пересказал ей суть своей беседы с Чеховичем и то, что выяснилось в результате «допроса» Штепана.

— Так что, — закончил магистр, — Гус знает про рукопись и, судя по всему, вцепился в эту идею. Еще бы — «дьявольская книга», такой шанс!

— Что ж, Бог ему судья, — медленно проговорила она. — И куда вы теперь?

— Наши собираются в Лейпциг, хотят открыть там свой университет.

— А вы?

— Наверное, тоже, — уклончиво ответил Киршнер. Во всяком случае, здесь я больше не нужен. Надо ехать…

Утренний свет, начавший пробиваться в окна капеллы, постепенно растворял темноту в ней — собеседники уже могли видеть силуэты друг друга.

— Пора расходиться, — сказал Киршнер. — Но есть еще один вопрос, о котором нам с тобой надо договориться… Мне с тобой…

Монахиня молчала. Он подождал несколько секунд, затем продолжил.

— Если король захочет купить рукопись, которую ты изготовишь, это будут очень хорошие деньги. Большие деньги…

Она поняла.

— Они ваши, магистр. Вам они нужнее в сложившихся обстоятельствах. Можете распоряжаться ими.

— Спасибо, — сказал Киршнер. Но я не собираюсь брать их себе. Если сделка состоится, деньги эти будут неправедные, мы, что ни говори, обманываем короля. Так пусть, хотя бы, послужат хорошему делу — пойдут на основание нового университета.

— Да будет так! — улыбнулась Камилла.

— Спасибо — повторил он. — Я пойду. Жду от тебя известия, когда все будет готово. Постарайся успеть за три дня.

Ее голос догнал Киршнера уже в дверях:

— Успею!

Сначала хочешь узнать будущее, а узнав, ищешь, куда бы от него спрятаться!

Рукопись расшифрована, задача решена, договор — с его стороны — выполнен…

Интересно, какие чувства испытала Пандора, когда открыла запретный сосуд?..

Возвращение «черной смерти», две мировые войны, революции, стихийные бедствия и «массовые казни» в «большой восточной стране», массовый голод и, опять-таки, «массовые казни» в «большой северной стране» — увы, все эти события были слишком узнаваемы, с вполне конкретными описаниями, и именно поэтому таким правдоподобно — страшным выглядело то, что было обещано в будущем. И не в каком-то отдаленном, а в самом что ни на есть обозримом, ближайшем. И — да, от этого будущего инстиктивно хотелось куда — нибудь спрятаться, как бы наивно это не выглядело, особенно, для историка.

Куда? Какие существуют варианты?

Первое, что приходит в голову — самоубийство… Ну, уж нет, не дождетесь.

Стать отшельником, как Лыковы? Эта семья староверов была для него символом свободолюбия и независимости, но даже им, привычным к физическому труду крестьянам, приходилось нелегко вне цивилизации. А ученый — медиевист — один, в тайге?..

Что еще? Монастырь? Как Камилла? В каком-нибудь дальнем монастыре, где-нибудь в горах или в той же тайге? «Отшельничество — лайт»… Чехович представил себя монахом — в рясе, с бородой… Даже Барбароссу, наверное, можно было бы взять с собой… И понял, что — нет, так радикально менять образ жизни он не готов.

— От чего ты собираешься прятаться, от смерти?

Эдвард задумался.

— Не знаю. Просто не хочется оказаться в таком будущем.

— Разве можно спрятаться от будущего?..

— Можно, ответил он, подумав. От этого будущего придется прятаться всем, но только после того, как оно наступит. И вот тогда уже будет нельзя. Поздно. А заранее — может, и получится.

— Другой глобус? — усмехнулся «собеседник». — В сибирской тайге? В джунглях Амазонки? Так не осталось уже на Земле ни тайги, ни джунглей. Почти не осталось. На каком-нибудь крошечном необитаемом острове, за десятки тысяч километров от любой суши?

— Ну, хотя бы. Почему бы и нет? Есть, наверное, очень красивые острова — просто райские уголки на Земле…

— Ты обойдешь его весь за час — два. За день. За неделю, в конце — концов. За месяц — изучишь до последнего дерева. И что ты будешь делать потом? Вот тогда уже точно утопишься от тоски, потому что все приедается — даже райская красота… И потом, — куда ты денешь Барбароссу?

— Как — куда? Возьму с собой.

— На необитаемый остров? С Барбароссой?!

— Необитаемый — это не обязательное условие, просто какой — нибудь остров, очень далекий. И потом, цивилизация, во всяком случае, какие-то базовые ее элементы, сейчас, наверное, уже есть везде…

«Собеседник» ничего не ответил. «А почему бы и нет? — продолжая диалог с самим собой, повторил Чехович. — На какой — нибудь далекий остров… С Барбароссой».

Он уже собирался поискать в интернете что-нибудь подходящее — ну, так, в первом приближении хотя бы. Посмотреть, какие вообще есть варианты.

На остров с Барбароссой… На остров с Барбароссой…

И тут вспомнил про смотрителя маяка в том самом городе — острове.

«Приходи с Барбароссой!» — сказал тот седой, похожий на юношу, старик. Черт возьми, да я — хоть сейчас, но как туда попасть?! И, кстати, — спохватился Чехович — откуда он знал про Барбароссу?

Коты! — догадался он. Рыжие коты, о которых я там чуть ли не спотыкался. Значит, это не случайно!.. И еще, он сказал: «Выполнено только одно условие». Значит, Барбаросса — второе, а раз с ним уже можно приходить, значит, условий всего два. Какое же первое? А впрочем, какая разница, если оно уже выполнено!..