— Ни слуху, ни духу.

— А что же стало с рукописью? — задал, наконец, Чехович главный вопрос.

Баумшаллер тяжело вздохнул — как будто Чехович был судьей, перед которым он собирался сейчас признаться в преступлении.

— Его жена… его вдова продала ее после войны.

Чехович почувствовал, что ему стало трудно дышать.

— Кому?

Видите ли, — вкрадчивым голосом начал старик, — мой прадед был высокопоставленным военным и получал хорошее жалованье. Он содержал всю семью — жену и двоих детей. И купил дом… Поэтому после его смерти… или пропажи она очень нуждалась. Шла война и найти работу, тем более, женщине, было очень трудно. Да и специальности у нее никакой не было. Рукопись была ей не нужна, но продать ее тоже оказалось невозможным — во время войны, знаете ли, всем не до таких глупостей, как средневековая рукопись. Так что, всю войну ей с детьми пришлось жить на те сбережения, которые оставил Курт. А когда война закончилась и жизнь начала постепенно входить в прежнее русло, она нашла покупателя на эту книгу — какого-то богатого американца, коллекционера подобных древностей.

— А имя этого американца?.. — Чехович подумал мельком, что так, наверное, чувствует себя овчарка, взявшая след, и от нетерпения и предвкушения не заметил, как перешел на язык следователя на допросе. Но Франц Баумшаллер только покачал головой.

— Но ведь средневековая рукопись — не пара поношенных ботинок, которые можно продать на «толкучке»!.. — в отчаянии воскликнул Эдвард. — То есть, на рынке — спохватившись, тут же поправился он.

— Насколько я знаю, в те времена примерно так оно и было — равнодушно ответил старик. — Да и сейчас подобные сделки между частными лицами редко оформляются официально.

— Но ведь она наверняка искала покупателя, который был бы заинтересован и в состоянии купить рукопись. — Чехович пытался «ухватиться за соломинку». — И нашла его. Должна же она была хоть что-то о нем знать?.. Но собеседник только улыбнулся и снова пожал плечами:

— Возможно, она и знала, но я — нет…

«Как песок сквозь пальцы» — с досадой подумал Эдвард, выйдя от Баумшаллера. На этот раз, след рукописи, кажется, оборвался окончательно. Он прошел пешком несколько кварталов, не зная, куда себя девать — самолет только вечером, а гулять по Вене, осматривая ее красоты, настроения не было, да и видано все это уже много раз…

Чехович присел на скамеечку в подвернувшемся ему по дороге маленьком скверике — тихо, безлюдно… Подумал — подходящее место для самоубийства… Посидев так какое-то время, словно в забытьи, он достал диктофон, отмотал немного запись.

Пуск.

«…по подозрению в шпионаже. Потом наши — друга прадеда из генштаба. А потом пропал и сам мой прадед. Бесследно».

Стоп.

«…как-то дал бы ей знать. Я ведь говорил, что в жизни его интересовали только две вещи — военное дело и семья. А он просто исчез. Как это говорят у русских?.. — «Ни слуху, ни духу». — А что же стало с рукописью? — Его жена… его вдова продала ее после войны»…

Стоп.

«Ни слуху, ни духу»… Этот русский фразеологизм, произнесенный австрийцем по-русски, звучал забавно и непривычно — как «доверяй, но проверяй», старательно повторяемое Рейганом при встрече с Горбачевым.

Пуск.

«… искала покупателя, который был бы заинтересован и в состоянии купить рукопись. И нашла его. Должна же она была хоть что-то о нем знать?.. — Возможно, она и знала, но я — нет».

Стоп!

Трясущимися пальцами, через раз попадая не в те цифры, Чехович стал набирать в телефоне номер Франца. Ему необходимо было задать еще один важный вопрос Баумшаллеру — младшему.

— Вместо статистики нынче — Википедия.

В голосе Чеховича не было ни горечи, ни сожаления — просто констатация факта.

За ужином хозяин рассказывал Барбароссе о своей поездке в Вену и о встрече с правнуком австрийского полковника, у которого сто лет назад, совершенно случайно, оказалась рукопись Камиллы Анежской.

— Знаешь, Барби, если я не повесился от отчаяния в этом скверике, то только потому, что подумал, о том, что тогда будет с тобой.

Кот, тоже занятый в это время вечерней трапезой, лишь на мгновение прервал чавканье и, не отрываясь от миски, промычал что-то неопределенное — мол, ну а на что еще вы, очкарики малохольные, можете быть способны?

— Хотя, возможно, и это меня бы не остановило — честно признался Чехович. — Но тут я — наверное, от отчаяния — включил запись беседы с Францем, и попал на то место, где он говорил об исчезновении своего прадеда. И вдруг я подумал: королевский библиотекарь Беднарж, выкравший рукопись из библиотеки своего шефа, затем таинственно исчез. Курт Баумшаллер, на которого этот манускрипт «свалился», можно сказать, по недоразумению и которому он был совершенно не нужен, — тоже… А что, если это — закономерность? Что-то, вроде проклятия, и все, к кому попадает этот кодекс, исчезают бесследно? Но тогда и с тем «богатым американцем», который купил рукопись у вдовы полковника, должно было произойти что-то в этом роде!

На этой фразе кот, старательно умывавшийся после ужина и слушавший вполуха, выразительно взглянул на хозяина, словно говоря: «Смотри-ка, «ботаник», а иногда соображает»! Но промолчал и вернулся к «водным процедурам».

— Но тут я вспомнил о том, — продолжал Чехович, — что ведь и сама она, как минимум, держала рукопись в руках! А формально — и владела ею, как прямая наследница мужа. Поэтому я позвонил Францу, с которым расстался полчаса назад, и уточнил у него, когда и как умерла фрау Баумшаллер. Он ответил, что с ее смертью тоже была какая-то запутанная, чуть ли не криминальная история. Ты не представляешь себе, Барби — в этот момент меня буквально залихорадило! Я тут же вызвал такси — до самолета было еще достаточно времени — и вернулся к Францу, чтобы узнать еще и о том, как погибла жена его правнука.

Барбаросса запрыгнул на стол и уселся перед хозяином, преданно глядя на него круглыми от любопытства глазами.

Эдвард отхлебнул чаю и продолжал.

Оказалось, там был настоящий детектив — как в кино. В апреле 1919-го года она погибла в результате несчастного случая — попала под поезд. Лицо и тело были так изуродованы, что хоронили ее в закрытом гробу. Но через два года после похорон, когда эта история уже почти забылась, у полиции вдруг возникли подозрения, что под ее именем был похоронен другой человек, который до этого был объявлен пропавшим без вести. Дело в том, что родственники этого человека наняли частных детективов и те каким-то образом сумели установить, что он был похоронен именно вместо фрау Баумшаллер. Родственники потребовали расследования. Была проведена эксгумация трупа — и версия с подлогом подтвердилась.

Кот, сидевший все это время в «позе внимания», раскрыл пасть, забыв при этом мяукнуть, что случалось с ним обычно в моменты крайнего удивления.

— Потом полиция долго пыталась установить, кому понадобилось подменять тело, потому что тут уже пахло не несчастным случаем, а убийством. Франц говорит, что расследование закончилось безрезультатно, но это уже не важно. Нас во всей этой истории интересует только один вопрос: если вдова Баумшаллер не попала под поезд и вместо нее был похоронен кто-то другой, то куда она делась? Выходит, тоже исчезла!

Во взгляде Барбароссы были ужас, восхищение и гордость — только сейчас он понял, что является котом великого ученого. Чехович перевел дух, а затем спросил, хитро прищурясь:

— Скажи, Барби, теперь тебе все понятно во всей этой истории с исчезновениями? Кот тут же протестующе заорал и несколько раз провел лапой по голове, как будто умываясь.

— Молодец! — похвалил его хозяин. Конечно, я тоже сразу же об этом подумал, — а как же сам король, Вацлав IV, купивший рукопись у Киршнера? Ведь про него-то точно известно, что он никуда не исчезал, а умер своей смертью, в 1419-м году.

Барбаросса снова беззвучно раскрыл пасть, потянувшись к Чеховичу, словно собирался укусить его за нос.