Здесь продавали все. Чехович с любопытством ученого рассматривал товары, продавцов и покупателей и жалел, что не может все это снять на видео. Походив с полчаса, он, наконец, вспомнил о цели своего прихода на рынок. Теперь надо было найти платежеспособного покупателя. У стены ратуши он увидел колоритного, толстого дядьку, торгующего мехами и стоящего в стороне от других торговцев.

Товар у дядьки был действительно качественный и дорогой, поэтому покупателей (а значит, ненужных свидетелей) не было. Чехович подошел, достал из кармана часы и протянул продавцу пушнины:

— Заморская вещица, карманные часы. Не хотите купить?

— Часы какие? — переспросил продавец, рассматривая диковинную вещь. Эдвард сообразил, что тот плохо понимает латынь.

— По-немецки понимаешь?

— Чудно выражаешься, — сказал тот, тоже переходя на немецкий. — Какие, говоришь, часы?

— Карманные, всегда с собой носить можно. Удобно.

Дядька рассматривал часы, как ребенок — новую чудесную игрушку. Поднес к уху — тикают…

— А зачем две стрелки?

Эдвард объяснил, как пользоваться часами и определять точное время. Затем, достал ключ и показал, как заводить их. Дядька еще повертел в руках диковинную штуковину, и наконец, задал главный вопрос:

— Сколько ты хочешь за это?

Ответ у Чеховича был готов заранее.

— Двадцать грошей.

Продавец дорогих мехов буквально потерял дар речи — открыл рот, но так и не смог произнести ни звука. Эдвард и к такой реакции был готов. Его аргумент, что меховщик будет единственным обладателем таких часов во всей Праге (он побоялся сказать «во всем мире», хотя, и это была чистая правда), оказался «бронебойным». В конце — концов, после недолгого торга, стороны сошлись на пятнадцати грошах. По очень приблизительному переводу на современный курс, произведенному ученым — медиевистом, выходило около ста долларов.

Можно было отправляться на поиски постоялого двора, но Чехович подумал, что неплохо было бы оставить себе на память сувенир из средневековой Праги — какую-нибудь вещицу, которая могла бы пригодиться в хозяйстве. Он пошел вдоль кузнечных рядов со «скобяными товарами», и стал не торопясь осматривать топоры, ножи, гвозди и какие-то замысловатые инструменты, о назначении которых можно было только догадываться.

И среди всего этого ширпотреба вдруг увидел очень изящные ножницы в форме ведьмы на метле. Впрочем, два кольца для пальцев были похожи на колеса и позволяли предположить, что ведьма уже пересела на велосипед, а метлу держит подмышкой. Ножницы были серебряными, как утверждал — и похоже, не обманывал — продавец. Не торгуясь, он отдал за них треть выручки, полученной за часы.

Глубоко — глубоко, на дне «котомки» Чехович нащупал еще одни часы — свои, наручные, которые предназначались уже для использования по прямому назначению — показывать хозяину реальное время. Не извлекая руку наружу, он взглянул украдкой на циферблат — половина третьего. Времени до вечера оставалось достаточно, он решил еще погулять по городу. Заодно, может быть, отыщется и какой — нибудь постоялый двор — очень не хотелось спрашивать дорогу. И действительно, как только он вышел за пределы того, что сегодня называется Старым городом, увидел вывеску заведения с чудесным названием «У Ангела» (не какое — нибудь «Золотое Руно» или «Серебряный лев» — чувствуется творческий подход!).

Сколоченная из едва оструганных, широких досок, перехваченных сверху и снизу поперечинами, дверь со скрипом отворилась, с грохотом захлопнулась за Чеховичем — и он оказался в большом, полупустом кабаке. Вполне аутентичном тому, как их изображают в фильмах и на картинках. Слева за деревянной стойкой хозяин (а кто еще может быть за стойкой?) беседовал с кем-то из посетителей. Прямо от стойки начиналась лестница, ведущая на галерею, опоясывающую второй этаж по всему периметру помещения. Эдвард подошел.

— Свободные комнаты есть?

Хозяин, сделав знак своему собеседнику — мол, подожди минуту, повернулся к Чеховичу.

— Сколько угодно, на выбор. Желаете с ужином или без?

Только тут Эдвард вспомнил, что сегодня еще даже не обедал.

— С ужином.

— Полтора гроша.

Чехович положил на стойку две монеты. Хозяин зачем-то повертел их, осматривая внимательно, и как показалось Эдварду, подозрительно, бросил куда-то вниз, вытащил оттуда же горсть монет поменьше, отсчитал шесть штук, придвинул к гостю. Повернувшись назад, крикнул на чешском, но Чехович понял:

— Матей, покажи человеку свободные комнаты!

Из-за занавески, которую Эдвард только сейчас заметил, вышел огромный мужик, раза в два выше Чеховича и раза в три шире, со здоровым румянцем на круглом лице. Бегло взглянув на постояльца, бросил: — Пойдем! — и первым стал подниматься по такой же скрипучей, как дверь, лестнице. Чехович поспешил за ним, мимоходом отметив, что под ним лестница скрипит намного слабее. «На галерее пол наверняка тоже не мраморный» — сообразил он.

Галерея действительно не обманула его ожиданий. Матей распахнул первую же дверь рядом с лестницей, кивком головы приглашая гостя войти. Чехович оглядел комнату. Впрочем, оглядывать было особо нечего. У окна стоял топчан с матрасом и подушкой, если так можно было назвать два разного размера мешка с сеном, которое, судя по аромату, было свежим. В углу, рядом с дверью — ручной умывальник с ведром под ним. Напротив — стол и скамейка. Все.

— А одеяло? — спросил Чехович.

— Принесу, — сказал Матей.

Эдвард подумал, что лучше не занимать комнату рядом с лестницей.

— А еще комнаты есть?

— Пойдем! — повторил «горничный».

Все комнаты были одинаковыми, Чехович остановился на третьей по счету. Отпустил Матея, подошел к окну — приятный, почти сельский пейзаж. Бросил котомку на матрац, сам сел рядом, прислонился к стене, и тут же заснул.

— Эй!

Чехович открыл глаза. Одеяло, похожее на солдатскую шинель — «скатку», уже лежало на топчане, Матей расставлял на столе ужин. Закончив, он сделал неопределенный жест рукой, видимо, означавший что-то вроде «чао!», бросил мимоходом: «Яма во дворе» и вышел. Дверь за ним закрылась неожиданно тихо.

«Рыба-то, она и в Африке рыба, — подумал Чехович, осматривая разложенные на столе блюда, — овощи тоже, а вот со всем остальным, пожалуй, надо быть осторожным». — Он взял то, что видимо, было хлебом или лепешкой, понюхал — запах был каким-то терпким и, кажется, знакомым. Осторожно откусил маленький кусочек. Прожевал — просто хлеб с тмином, довольно вкусный.

Кроме банальной на вкус, вроде трески, рыбы и двух хлебных лепешек, на столе была чашка с очищенными бобами, несколько перьев зеленого лука и кувшин. Эдвард понюхал и его — вино! Но радость оказалась преждевременной, когда он отхлебнул напиток — кислятина. Вино так и осталось нетронутым, в остальном, все было более-менее съедобно, особенно, для человека, который кроме пары утренних бутербродов, сегодня еще ничего не ел. Он съел все, включая зеленый лук, для которого специально оставил одну лепешку, запил остававшейся в бутылке водой, лег на душистый матрас с сеном и тут же заснул.

Чехович проснулся от бившего в глаза солнца. Испугался, что опоздал, вытащил из «котомки» часы — еще не было и девяти. Внизу и на галерее уже отчаянно скрипели полы и хлопала дверь — день в средневековой Праге, особенно, на окраинах, начинался рано. Сено, конечно, приятно пахло, но кололось и впивалось в непривычное к таким матрасам тело — вчера он уснул быстрее, чем почувствовал это. Встав и кое-как умывшись застоявшейся водой из умывальника, он спустился по скрипучей лестнице и махнув на прощание хозяину, вышел на улицу.

До свидания с Камиллой оставалось почти полтора часа, но предстояло еще найти обратную дорогу — вчера, уйдя со Староместской площади, он шел наобум, «куда глаза глядят». Впрочем, Чехович сориентировался быстро — ведь Прага была одним из краеугольных камней медиевистики — науки, которую он изучал двадцать пять лет. Он вышел на берег Влтавы и не торопясь, часто останавливаясь и осматривая местные «достопримечательности», пошел в сторону монастыря.