#нетуда

Когда деда сворачивает не туда, черти чокаются в аду.

Или нет, не чокаются. Не чокаются, а тупо скучают. Кивнут друг дружке – ага, наш человек, – зевнут раз-другой и включат пробку.

– Ма-а-а! Ну ма-а-а! Меня щас стошни-ит!

Просто не туда – это еще не ад. Ну свернули, ну поорали, ну убедили деда, что мы хоть и дурной молодняк, но проще под нас прогнуться, и всё. И рулим обратно.

А тут – торчи в этом «не туда», пока сам не занетудеешь до печенок.

– Тоньк! Меня тоже стошнит… от тебя. Все терпят, и ты терпи. Читай своего Людвига.

Если обычная пробка – уже ад, то пробка не туда… О-о. Это вам ад не простой, это ад двойной. С хреном, имбирем и перцем чили. И с мускусом, потому что мы все воняем, а открыть окно нельзя: деточки простудятся.

Ну, то есть бабушка так подумает и заведется.

– Клавдия Семённа, давайте все-таки откроем, а?

– Нет, он опять! А о детях ты подумал? О детях, не о себе? У Тонечки вечером сопли были…

– Э-те-те-те! – включился деда. – Так и мелет, так и мелет!

– Заткнись! Пора уже, молодые люди, знаете ли, учиться думать не только о себе…

– Хватит! – подпрыгнула мама с Палычем на руках. – Хватит! Начинается!

#начинается

Взять вот так просто и выйти. Вот просто взять и выйти отсюда. Даже смешно: открыла дверцу, вышла – и всё. И так зависли в этой пробке, будто мы глючное видео, и провисим в ней еще фиг знает сколько. И опять к кому-то не доедет скорая, и опять кто-то не родится, и опять, и опять…

Или просто нас всех тут накроют, как передавали в новостях. И будет большое мокрое место. Люди выходят, кстати, разминаются, всё время вижу кого-то на обочине. А нам почему нельзя?

И тут что-то во мне коротнуло, и я сама не поняла, как это получилось… но да, я вышла. Вышла, и всё. И следующая секунда была уже не душной машинной, папиноколенной, а белой и дикой от снега, простора и воздуха, который, во-первых, есть, во-вторых, в нем можно тонуть, захлебываться, плавать в нем как в океане…

– Куда!.. Кто разрешил?.. Ма, я тоже хочу!..Быстро назад!.. Пусть и в самом деле… У меня она так себя не ведет!.. Бня-бня-бня… – долетало оттуда, из духоты. Долетало и несло болотом, и я отплыла, чтобы меня не всосало обратно.

Вокруг были поле и небо. И пробка. Всё бесконечное. Где-то бахало – еле слышно, совсем не так, как у нас, – будто кто-то из-под земли стучится. Далеко и осторожно.

Мелькнула душная фигура с косичками. Я и не подумала бежать за ней (хоть колени и дрогнули – дурацкий рефлекс сестры-сторожа). Пусть другие бегут. Те, кому это надо.

Потом и другие душные нарисовались где-то на краю зрения (не буду смотреть на них, обойдутся). Одна («Тоньк, стой сейчас же»), другая («а воздух ничо так»), третья («почему ты позволяешь себе, милая моя»)… Когда подковыляла четвертая и сгребла больно, как всегда («свинё-оночек… стропти-ивенький»), я вырвалась и пошла вперед.

Мелкая виднелась где-то уже совсем далеко. Чуть ближе – бредущая за ней мама. За поворотом, где пробка выгнулась змеей, был какой-то пешеходный движ: люди повыползали, как мы, и что-то делали такое, чего обычно не делают на дорогах.

Диверсанты? – вспомнились бабушкины страхи. Ходят по машинам, выдергивают людей?

И папа тоже что-то такое в своих сводках…

Ноги сами остановились. Потом сами пошли вперед. Упустила мелкую – так уже давай, иди, не очкуй. Вон их сколько: два, три, четыре… Может, за папой лучше? И за дедом? А тот диверсант какой-то странный: весь в белом, как невеста. Стоп, так это и есть девушка в белом – не невеста, конечно, потому что откуда тут невесты? Рояль в кустах, невеста в поле… Но раз девушка и раз в белом, то, может, она нормальная, хоть именно ее-то и могли выдернуть из машины, чтобы…

О. Наша малая уже назад бежит. Ткнулась в маму, что-то крикнула – ветер проглотил – и гонит дальше, ко мне:

– Абба! – слышу вперемешку с ветром. – Ам абба! Там свадьба! – разобрала я, когда совсем рядом уже были малиновый от бега морденштерн и психованные глаза. – Реально! Свадьба! Не веришь, да? – орал морденштерн, хоть я еще ничего не говорила. – Идем, докажу!

И хватает меня липкой лапой.

– Так, – говорю. – Нагонялась? Холодного воздуха наглоталась? У кого вчера сопли были? Хватит гонять. – Держу ее, как скала. Выходит так себе, но надо. – Стоишь, остываешь. Ясно?

Ясно ей, как же. Вырвалась и погнала еще быстрей. Ладно, пусть мама это самое… хоть она с ней не справляется. На первом месте тут бабушка, на втором я, на третьем папа, и только на почетном предпоследнем мама. Ну а деда – он и есть деда.

– Пойду гляну, что там, – оборачиваюсь, кричу двум силуэтам, идущим за мной. Довольно далеким, кстати сказать, силуэтам – вряд ли им слышно.

Ну, так уже и будет. Кто не слышал, я не виновата.

И пошла к этой свадьбе, которая в пробке посреди поля.

– Лямур мусье монпансье! Ля пари траляля тирири! Узнаёшь язык, Мартышк?

– Здрасьте, – говорю. Невесте, которая заглядывает в машины и спрашивает о чем-то, и жениху. Он тоже при параде: галстук с гербом, костюм в полоску.

И правда свадьба. Прямо здесь.

Может, мы в дороге немножко того?

– Ты знаешь французский? – вдруг тычет в меня пальцем жених. – Парле ву франсе?

– Не-а, – мотаю головой. – Не парле.

– А ты парле? – тычет он в маму. (Мама у нас неплохо сохранилась, поэтому про нее думают, что она только вчера с выпускного.)

– Что? Здравствуйте, тут к вам мои дочки…

– Парле, говорю? По-французски умеешь?

– Что по-французски?!

– А, – махнул рукой жених и отвернулся.

– Ма! Ты же училась по французскому! – встревает мелкая. – И меня учила: Тырдам Депари – столица французской богоматери…

– Тонь! – мама оглянулась по сторонам. Я закатила глаза. – Тонь, пойдем в машину. Марта…

– Но ты же училась, ма!

– Учила… в школе. Думаешь, я помню что-то? Пойдем!

– …Тогда, может, просто постоите? Для массовки? Ну блин же, – невеста отскочила от ближней машины. – Никто не хочет, никто! Миш, никто не хочет, чтобы их снимали! Думают про нас, что мы эти, не знаю! И что делать, Миш?

Она почти плакала. И она была нельзя сказать что красивая – с красными глазами и вообще красная, обветрилась, что ли. И платье у нее с розанами, а это, честно говоря, немножко фу. Хотя дело вообще не в этом…

– А что у вас тут? Свадьба в чистом поле? Надо кричать «горько»? – нас догнала бабушка, вся такая Леди Сарказм. В пяти метрах прибуксовал папа (он не любит людей).

– Да! – невеста побежала к ней. – Здравствуйте, и… надо кричать «горько», да, только можно на камеру? И по-французски. Вы умеете по-французски?

– Я умею! Я! – подпрыгнула малая. – И мама!

Бабушкины глаза были уже как у настоящей Королевы Сарказма.

– Это у вас кино? Я так и подума…

– Нет, не кино. То есть да, кино. Почти. Миш, объясни им! Так вы можете, да? А я других поспрашиваю. – Невеста побежала к нашему папе, поскользнувшись на снегу. – Здра-авствуйте!..

– Короче, надо просто в кадре говорить по-французски, – подошел жених Миша. – Ну или я не знаю. Типа по-французски. Они всё равно не понимают.

– Кто не понимает? Кому надо, молодой человек?

– Ну, ее родители. Она вам не рассказала, что ли? Вот тоже, – Миша помотал головой. – Вы ее извините, она сейчас из-за всей этой, короче, ситуации…

– Какой ситуации?

– Ну, это, – Миша беспомощно посмотрел на невесту, которая держала за руки моего папу. – Короче, у нее родители. На востоке. Они и болеют, и… там сейчас сами знаете. Короче, они не поехали. Вот. А у нас вчера был самолет в Брюссель. Понимаете?