– Она не объявится, – играя желваками, жестко отрезает он. – Это, пожалуй, единственная тайна, которую я должен бы сохранить при себе, потому что я единственный из оставшихся в живых, кто в курсе, но раз я обещал тебе ответы… Асад не мой сын, Вита. Его родители мертвы. Оба. Так что никто не за ним не придет.

– Но он похож на тебя, – не верю я. – У него твои глаза…

– Потому что он мой племянник, – морщится мужчина. – У него глаза моего отца, как и у меня, Вита. Асад – сын моей сестры Раяны и ее мужа.

В моей голове каша после этого заявления. Что за черт? Это последнее, что я могла бы предположить. Он же сказал, что Раяна погибла в аварии… Хотя он и сейчас говорит, что она мертва.

– Я не понимаю, Булат. Хочешь сказать, что врачам удалось спасти ребенка после аварии? Но тогда получается, Асаду не пять месяцев, а семь? Это абсурд! Педиатр понял бы, разве нет? И когда ты принес мне его впервые, он никак не выглядел на двухмесячного.

– Асад родился в срок, Раяна почти не пострадала в той аварии, – объясняет мне Булат. – Я спрятал ее в этой квартире, в центре города, где никто и предположить не мог о том, что она может так просто разгуливать по улицам, пока ее считают мертвой. Мы придумали ей хорошую маскировку, а телохранитель ходил с ней, играя роль мужа. Без хиджаба, в парике и джинсах, она выглядела, как обычная русская девушка. Я не мог рисковать и общаться с ней, так что пришлось разработать целый план, чтобы знать, что с ней все в порядке. Сразу после родов она планировала уехать навсегда во Францию, но не сложилось. Раяна перенашивала, что-то пошло не так и решили делать кесарево сечение, после которого она так и не очнулась. Моя сестра действительно умерла, хотя ничто не предполагало такого, и когда ее телохранитель сообщил об этом, я сделал глупость. Сам себя выдал, наведавшись в больницу, так что пришлось срочно принимать меры. Выдал ребенка за своего и поселил с няней и охраной, но в то же время умер мой отец и начались новые сложности. Меня пасли со всех сторон, Асад стал новой целью Ахметовых, способом давления, которым они хотели завладеть.

– Но он ребенок их сына и брата, разве не так? Что, если бы они причинили ему вред? Ты и тогда не сказал бы им, даже ради его защиты?! – злюсь я, вспоминая, как мы все попали в лапы Ахметовых, и что могло бы с нами случиться, если бы не помощь от неизвестного мне Усмана. – Что это? Любовь или гордыня? Ты должен был в первую очередь думать о нем, а не о себе!

– Они не должны этого знать, Вита! – чеканит Булат. – Никогда! Этот ребенок никогда не будет Ахметовым, поняла? Он мой сын, он Тагиров! И я не хочу, чтобы ты когда-либо впредь вспоминала об этом разговоре. Я обещал своей сестре, что ни при каких обстоятельствах ее ребенок не будет связан с их семьей. Думаешь, дело в эгоизме и я просто не хотел терять роль его отца, не сказав им? Ты не знаешь этих людей, Вита. Я бы предпочел умереть, чем расти в их семье. Я никогда не ставил себя выше безопасности этого мальчика. Думаешь, мне было легко проглотить тот факт, что моим единственным наследником станет сын Ахметова? Я не благородный герой, Вита, я не способен любить ребенка только потому что он ребенок, безвинный и беззащитный. Разве не ты мне говорила, что и сама не сразу привязалась к нему и приняла? Разве тебе не было неприятно заботиться о сыне бывшего мужа от другой женщины? Я находился в тех же обстоятельствах. Пока я не начал проводить с ним время, он был просто моей ответственностью. Но сейчас он мой сын, любимый ребенок, и я не позволю, чтобы он когда-либо узнал о том, от кого он родился. Он даже о Раяне не узнает. И это условие, которое никогда не изменится. Ты должна забыть о правде, поняла?

В конце концов, Вита согласилась сохранить тайну происхождения Асада. Я видел, что она не считает это хорошей идеей, но если думать не о собственной совести, а о благополучии ребенка, то лучше этому мальчику жить с мыслью, что его воспитывают его настоящие родители.

Кофе уже остыл, но я все равно пью его, потому что его приготовила она. Стараюсь не смотреть на Виту слишком долго, чтобы не выдать своей жажды по ней, но взгляд то и дело возвращается к ее лицу.

– Ты можешь дать мне контакты того психолога? – огорошивает она меня неожиданной просьбой. – Если я хочу растить ребенка в здоровой атмосфере, то не помешало бы привести в порядок собственную голову.

– Конечно, – говорю я, чувствуя облегчение от того, что раз она сама просит об этом, значит, ее состояние по сравнению с тем, что было, действительно меняется в лучшую сторону.

Я не солгал, когда сказал, что не понимал, в какой глубокой депрессии она находится до того срыва в бассейне. Боясь, что отец решит все же исполнить свою угрозу, я не рисковал слишком пристально следить за ее жизнью, но раз в несколько месяцев мой человек присылал отчет, в котором говорилось, что она здорова, ходит на работу и ни с кем не встречается. Сухие факты о ее жизни, не затрагивающие ее эмоционального состояния.

– Так ты хочешь остаться в России? – не могу не спросить ее, ведь от ответа зависит и моя дальнейшая жизнь. Я жил эти недели в подвешенном состоянии, не зная, чем займусь в будущем и сходя с ума от бездействия.

– Да, хочу, Булат. У меня нет желания кардинально менять свою жизнь, уехав в чужую страну, где я никого не знаю. Тут живет Лиза и ее дети. Она моя единственная семья и она всегда была мне надежной опорой.

Камень в мой огород, но я рад тому, что Лиза ее поддерживала. Они хоть и родственники, но познакомились всего несколько лет назад и стали близки, как сестры, что редкость для нашего времени. А что касается желания Виты остаться жить в России… Я останусь рядом с ними в любом случае. Даже если видеть буду при этом только своего сына, но не его мать.

Я действительно люблю его. Люблю так, как не представлял себе это возможным, хоть и обещал Раяне всегда заботиться о ней и ее ребенке. Я больше не вижу в нем сына Ахметова, я даже сына Раяны в нем не вижу. Он стопроцентно мой и Виты, ведь она полюбила его даже раньше, чем я.

– Хорошо, – отвечаю ей. – Что насчет жилья? Хочешь остаться здесь или обратно в свою квартиру?

– Я не хочу возвращаться туда, – сразу же закрывается Вита. Я вижу, как напрягаются ее хрупкие плечи, как тонкие пальцы цепляются за столешницу. – Но и здесь жить мне неудобно. Этот пентхаус… Он слишком большой для нас двоих, Булат. Я бы предпочла продать свою квартиру и купить что-нибудь другое.

– Мой человек займется этим для тебя. Я дам тебе его номер. Выбери вариант, который тебе понравится, и не думай о стоимости. Ты можешь возражать сколько угодно, но в этом отношении я останусь непреклонен. Обеспечить вас с сыном – моя забота.

– Ладно, – соглашается она.

Мы оба молчим после этого и я понимаю, что раз основные вопросы уже закрыты, то мне пора. Вита даже не смотрит на меня, так что я пользуюсь возможностью в последний раз полюбоваться ею, прежде чем заставить себя встать. На ее глубокие синие глаза, на нежные губы, сжатые в тонкую линию, на прекрасные волосы, которые стали еще длиннее. Она так же красива, как и в день нашей встречи, несмотря на небольшие изменения, которые связаны скорее с возрастом, чем с вмешательствами. Настоящая красота моей нежной фиалки. Только она уже не моя.

– Полагаю, мне пора, – говорю сухо, отодвигая стул.

– Не буду тебя провожать, – бормочет Вита. – Прощай, Булат.

Я не могу сказать того же. Знаю, что это прощание, но не могу озвучить эту мысль. Поэтому просто иду на выход, проходя через гостиную и останавливаясь, чтобы посмотреть на спящего малыша. До чего же он подрос за время, что я его не видел! Уже не такой хрупкий, что страшно взять на руки. Львенок… Я знаю, что она так его называет и полагаю, ему это подходит. Хотел бы я для него другой жизни, но мы имеем то, что имеем.

Рискнув погладить подушечкой пальца пухлую щечку сына напоследок, я тихо выхожу и направляюсь к лифту. Теперь, зная, где мне предстоит жить, я уже строю планы в своей голове. И первым делом мне нужно встретиться с тем, к чьей помощи я и не рассчитывал когда-либо прибегнуть, хоть и оставил его на запас, вовремя оказав услугу.