Да, возможно, это и впрямь наша последняя встреча и я больше не увижу его. Я все еще негодую и злюсь, мне все еще больно, но я не настолько жестока, чтобы желать ему смерти. Поэтому я мысленно говорю, что надеюсь на хороший исход для него и желаю, чтобы все злодеи получили по заслугам, а бедную Азу успели спасти. Я мысленно желаю Булату Тагирову удачи, хотя его возвращение и может отнять у меня возможность оставить Асада у себя навсегда. Мне даже хочется плакать, хотя я была уверена, что он больше не сможет затронуть этих моих чувств. Тех, которые я похоронила глубоко внутри. Но списав это на свою жалостливую натуру, я держу себя в руках, рассчитывая, что не покажу ни единой эмоции на лице.

– Нет, Булат. Вроде ты все рассказал, – отвечаю на его вопрос. – У меня только просьба: не мог бы ты как-нибудь сообщить, как все прошло с Азой, не пострадала ли она? Теперь я чувствую свою вину, что никак не помогла ей и позволила просто увести этому психу. Я могла бы перевернуть стол, как-нибудь создать шум, чтобы охрана услышала. Не все же они тебя предали? Эта мысль мучает меня и я не успокоюсь, пока не буду знать, что ее спасли.

– Тебе не в чем себя винить, – хмурится мужчина. – Ты не смогла бы помочь, даже если бы закричала. Аза была еще на территории, когда я узнал обо всем и все равно мои люди позволили им уйти, так что ты виновата в этом меньше всего. Я сообщу через Асхаба, как все прошло с Азой, как только все закончится.

– Спасибо. Когда ты уезжаешь?

– Сейчас, – вздыхает он. – Полагаю, если мы все обсудили, я могу уже идти.

– Хорошо.

Повисает гнетущая тишина, потому что вот сейчас он должен уйти в неизвестность, но Булат отчего-то медлит, глядя на меня в нерешительности, прежде чем вполголоса чертыхнуться и подойти к нам с Асадом. Я напрягаюсь при его приближении, но он тянется к ребенку и меня отпускает. Просто прощание отца с сыном.

– Иди ко мне, мой лев, – ласково говорит Тагиров малышу, подхватывая его на руки и отходя с ним на несколько шагов.

Он говорит ему что-то тихим шепотом, отвернувшись от меня, а потом целует в лоб и повернувшись, протягивает мне.

– Возьмешь его?

Мог бы положить обратно на кровать, но нет, надо обязательно выводить меня из зоны комфорта. Я нехотя встаю и подхожу, пытаясь, как обычно, взять малыша, не соприкасаясь с его отцом больше необходимого, но Булат рушит мои планы. Он словно нарочно практически обхватывает рукой мою руку и проводит пальцами по моему запястью, оставляя огненный след от соприкосновения кожи с кожей, прежде чем отстраниться.

– Еще увидимся, Вита, – вполголоса говорит Тагиров, ловя мой взгляд, прежде чем повернуться и уйти.

Львенок радостно фыркает, размахивая пухлой ручонкой с оттопыренными пальчиками и я прячу непрошенные слезы, утыкаясь губами в крохотную ладошку и вдыхая сладкий детский запах. По крайней мере, в отличие от прошлого раза, теперь Булат оставил мне того, кто способен залечить нанесенные им раны и успокоить мое страдающее сердце.

Две недели спустя

Сегодня прошел срок, в течение которого Булат должен был объявиться, и я чувствую тревогу из-за отсутствия новостей. За все это время он только один раз связался со мной, чтобы коротко сообщить о том, что Аза спасена, как и обещал.

Меня с ребенком переселили в женское крыло, где я могу общаться только с женой хозяина дома, владеющей английским, и прислугой, у которой мало свободного времени на разговоры с гостьей. Но в принципе, наша с львенком жизнь здесь протекает спокойно, если не считать моего волнения за нашу дальнейшую судьбу.

– Господин хочет поговорить с вами, – неожиданно объявляет после ужина горничная и, хотя она предлагает оставить ребенка с няней, я не выпускаю Асада из рук, направляясь за ней через длинную анфиладу комнат к кабинету хозяина дома. Его, я, кстати, не видела со дня приезда.

– Здравствуйте, Виталина, – приветствует меня Асхаб, выглядя так же устрашающе, как я запомнила.

– Добрый вечер, – отвечаю вежливо, стараясь не пялиться на него, как напуганная коза.

– Вита, рад снова видеть, – неожиданно доносится откуда-то сбоку и я понимаю, что в комнате кроме нас был еще и Саша.

– Саша! – удивленно округляю глаза, чувствуя, как сердце тревожно колотится в груди.

– Думаю, ты уже в курсе, почему я приехал, – невесело усмехается он.

У меня слабеют колени. Я сажусь в кресло, крепко прижимая к себе беспокойно завозившегося малыша, и пытаюсь не делать выводов раньше времени, но они сами так и просятся наружу.

– Он умер? – выдыхаю едва слышно, чувствуя, как перехватывает горло.

– Мы не знаем, – мрачно отвечает Асхаб. – Булат не выходит на связь и наша забота сейчас – следовать его инструкциям.

– Через два дня я вывезу вас с сыном, – мягким успокаивающим тоном говорит мне Саша. – Лучше всего в Европу. В Россию пока нельзя.

Я тупо киваю, пытаясь переварить мысль, что Булат реально в данный момент может оказаться мертвым. И это, черт побери, так больно, что хочется завыть.

– У тебя есть определенные пожелания, Вита? – спрашивает Саша, подходя ко мне и присаживаясь на корточки, чтобы поймать мой взгляд.

Сейчас этот мужчина выглядит таким добрым, что мне инстинктивно хочется довериться ему. Но Тагиров научил меня не доверять даже любимым, поэтому я отгоняю это чувство ложной безопасности.

– Нет, – качаю головой, успокаивающе выводя круги на мягкой спинке львеночка, хотя это больше нужно мне, чем ему.

– Мне выбрать англоговорящую страну? Ты ведь не знаешь других языков?

– Нет, только английский.

– Хорошо. У меня уже есть варианты, это не займет много времени. Еще пара дней и мы улетим.

Я тупо киваю, уже не особо вдумываясь в его слова. Мужчины выражают свое сочувствие и убеждают в том, что помогут мне в любой ситуации, после чего я снова направляюсь в женское крыло, уткнувшись носом в рыжие волосики Асада и продолжая поглаживать его по спинке, пока все внутри медленно замораживается в состоянии, которое раньше пугало меня до смерти, а сейчас дарит лишь облегчение, ведь так мои эмоции надежно заперты внутри и не прорываются наружу.

Через два дня, как и обещал, Саша вывозит меня вместе с Асадом из страны. Мы снова летим на частном самолете, в Лондон, как он сказал, и львенок просто отвратительно ведет себя во время перелета.

– Почему он никак не успокаивается? – раздраженно рычит на меня Макаров, когда плач бедного малыша продолжается добрых полчаса.

– Не знаю, может у него колики, – не менее раздраженно отвечаю я.

Но в отличие от него, я злюсь не на бедного беспомощного ребенка, который не успокаивается, несмотря на мои попытки накормить или укачать его, а на взрослого мужика, который так реагирует, словно от меня что-то зависит.

– Ну все, не плачь, мой хороший, я с тобой, – нежно шепчу на ушко своему рыжику, ходя с ним по салону взад-вперед. – Мама рядом, львеночек.

Я поглаживаю его по животику, греша на колики, но он продолжает жалобно всхлипывать, цепляясь пальчиками за мою блузку. Проходит еще немало времени, прежде чем Асад устало засыпает и я могу, наконец, сесть и сама немного передохнуть.

– Вот, выпей, – протягивает мне чашку с чаем Саша. – Это тебя немного успокоит. Очень редкий сбор из Китая, я его всегда беру с собой, куда бы не поехал.

Не подумала бы, что Саша – фанат чая, но от чашки так приятно пахнет, что я беру и прихлебываю, наслаждаясь реально великолепным вкусом. Никогда такой вкусный чай не пила, впрочем, я вообще редко его пью, предпочитая кофе.

Когда чашка пустеет, откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза. Усталость берет верх и я засыпаю, забывшись глубоким сном, а проснувшись, растерянно оглядываюсь кругом, потому что я больше не в самолете.

Я лежу в незнакомой маленькой комнате с голыми стенами, на узкой и твердой койке, и, кроме туалета в углу, здесь ничего больше нет. Все это подозрительно напоминает тюремную камеру, а что пугает меня даже больше неизвестности, так это то, что Асада со мной нет. Я здесь совершенно одна, а мой малыш… Его просто нет.